Как судят в РПЦ: «Я глубоко изучил внутренний мир церкви, а потом взял и закрыл его»

В Церкви, как и в государстве, тоже есть своя духовная вертикаль власти, своя судебная система, свои законы, санкции и наказания. Здесь тоже случаются громкие расследования с неожиданной развязкой. О том, как работает современный церковный суд для еретиков и порочных клириков, чем он отличается от гражданского суда и какие приговоры выносит РПЦ.

Рассказывает автор самиздата «Батенька».

***

26 декабря 2016 года на сайте Красноярской епархии появилось сообщение о принятом на местном епархиальном суде решении о запрещении в служении двух клириков РПЦ — иерея Петра Боева и диакона Иоанна Логинова. Священнослужителям вменялись в вину «серьёзные нарушения норм личной жизни», «кощунственное отношение к таинствам и постам», «самочинное изменение чинопоследований богослужений».

В тот декабрьский день Пётр Боев вместе со своим другом-диаконом поехали на машине на Байкал. «Нам хотелось развеяться, — вспоминает бывший священник, — вздохнуть полной грудью. О том, что нас запретили, мы узнали, уже когда приехали на озеро. Сначала увидели сообщение на сайте епархии. Потом начались звонки — от коллег и знакомых. Стало понятно: это точка, точка невозврата».

ЛЕКАРСТВА ОТ ЕРЕСИ И ГРЕХОВ

В 2008 году на Архиерейском Соборе РПЦ было принято решение о восстановлении древней религиозной институции — церковного суда.

Согласно официальному документу, утверждённому на Соборе, церковные суды «предназначены для восстановления нарушенного порядка и строя церковной жизни и призваны способствовать соблюдению священных канонов и иных установлений Православной Церкви» (Статья 2).

Священнослужитель прогуливает службы, потому что ушёл в запой. Без объяснений отказал кому-то в исповеди или крещении. Говорит на проповеди про «число антихриста» в штрих-кодах и призывает отказаться от мобильной связи. Всё это — формальный повод для прихожан обратиться в церковный суд.

Весь спектр возможных церковных правонарушений сводится: к преступлениям против веры и Церкви, против христианской нравственности, монашествующих против правил о монашестве, против церковно-иерархического порядка, епископов и клириков против своих пастырских обязанностей.

Церковный суд, так же, как и гражданский, имеет свою иерархию, в которой вышестоящая инстанция может отменять решения нижестоящей, а наказания, помимо формальной, имеют и исправительную функцию. Правда, в случае церкви исправляется духовный недуг порока и/или ереси.

Наказанному клирику назначается какая-то работа или послушание в храме, регулярная исповедь у духовника. Если провинившийся проявляет усердие и строго соблюдает эти предписания, то срок наказания может быть сокращён или даже аннулирован вовсе.

Для РПЦ восстановление церковных судов было большим событием. Создание внутри церковной ограды механизма «самоочищения», который расследует дела клириков и выявляет «состав преступления», — важное условие для поддержания нормальной церковной жизни.

ЗАСТОЙ И ЭКУМЕНИЗМ

Пётр Боев познакомился с Иоанном Логиновым в соборном храме Красноярска, где они служили в одном алтаре. Молодые клирики быстро подружились. В Церковь они пришли разными путями, но с одинаковым взглядом на веру и религиозную жизнь.

Боев, потомственный священник, свой путь выбрал уже в 10-летнем возрасте и после школы сразу отправился в семинарию. Потом его направили в Красноярск, где он, по собственному признанию, «сразу разошёлся на полную катушку». Священнику казалось, что в Церкви есть «застой, нездоровый консерватизм», который он твёрдо решил преодолеть.

Логинов же, напротив, рос в семье светской и почувствовал какую-то симпатию к православию только подростком. Окончательно порог храма будущий диакон переступил, когда ему исполнилось 20 лет. Почти сразу он начал помогать священникам за богослужением, а потом ему предложили принять сан. Логинов согласился: «У меня был запрос на смысл жизни, — рассказывает он, — и я искренне хотел поделиться чем-то с людьми. Предложение стать диаконом мне тогда показалось прекрасной возможностью получить эту трибуну, с которой я уже действительно имел право обратиться к людям, открыть им что-то новое».

На почве общих интересов дружба молодых клириков тут же переросла в активное сотрудничество. Вместе они создали первый в своём городе лекторий, начали проводить кружки, на которых читали и толковали Евангелие — уже тогда не вполне каноническим образом: «Мы вообще не обращались к комментариям Отцов Церкви. Нам было важно построить разговор о Евангелии свободно, со своим, более личностным уклоном».

Потом друзья создали братство «Святое дело» для людей самых разных верований и мировоззрений. Боев признавался, что какой-то ясной цели у братства не было: «Мы просто ездили в хосписы или в дома престарелых, читали стихи, ребята даже начали писать свои. Все учились как-то самовыражаться. К нам приходило много женщин, которые находили у нас какую-то поддержку и помощь». Его друг, однако, подчёркивал, что в этом братстве, помимо всего прочего, они старались обучать людей и основам христианской веры.

Полученные на этих занятиях знания потом перекочевали в палаточный городок на природе, где проводился недельный интенсивный литургический курс. В небольшом лагере за городом каждый день на протяжении целой недели шли богослужения под открытым небом. Причём священнослужители сознательно отказались проводить их на церковнославянском языке, читая всё только на русском.

На одной из фотографий, оставшихся с этих служб, — опушка леса, евхаристическая чаша на столе, Логинов говорит что-то сидящим вокруг на траве людям, за ухом у него цветок, а рядом сидит Пётр Боев в обнимку с девушкой в сером спортивном костюме.

Позже Пётр Боев решил попробовать себя на ниве миссионерской деятельности, которая, впрочем, быстро сошла на нет: «Я понял, пока занимался миссией, что никого никуда переводить не надо. Нужно просто выстраивать диалог между людьми разных конфессий, просто общаться, проводить время вместе, дружить». К священнику-экуменисту тут же потянулись представители иных конфессий, особенно красноярские протестанты.

Однако вскоре такой подход молодых клириков к межконфессиональному диалогу начал смущать близко знавших их священников и прихожан. Они собрали свидетельства и доказательства — фотографии, рассказы очевидцев, жалобы, изобличающие, по их мнению, радикальную нецерковность происходящего, и направили всё это епископу с просьбой начать церковный суд. И через некоторое время раздался звонок: Боева вместе с его другом-диаконом вызвали на первое судебное заседание.

ЕСЛИ СОРВАЛСЯ

Римские императоры относились к ранним христианам подозрительно, то и дело инициируя против них масштабные и жестокие гонения. Первые три века своей истории Церковь существовала фактически подпольно, что повлияло на её внутреннее устройство, в том числе и на судебную систему.

Конфликты и тяжбы в этом сообществе — причём даже самые обычные, бытовые — разрешались напрямую у епископа. Последний выступал не только как духовный лидер в сообществе верующих, но и как администратор и третейский судья. На заре христианства епископы были вынуждены контролировать жизнь общины почти полностью.

Один из первых ересиархов, греческий богослов Маркион, родился в семье епископа в первом веке нашей эры, увлекался античной философией и библейскими текстами. В какой-то момент, вдохновившись идеями о греховности всего материального, Маркион решил вести строгую аскетическую жизнь. А потом сорвался и совратил некую деву. Судить Маркиона пришлось его собственному отцу-епископу, дело кончилось изгнанием из общины, анафемой и появлением среди ранних христиан отдельной ветви гностиков-маркионитов.

Принцип полного епископского всевластия действует и в сегодняшней Церкви. И хотя многовековая история христианства показала, что не всякий епископ готов соответствовать высокому нравственному идеалу своего служения, в 2008 году на Архиерейском Соборе устоявшуюся традицию решили не трогать.

«Светский принцип разделения законодательной, исполнительной и судебной власти, — высказался тогда архимандрит Савва Тутунов, работающий сегодня в общецерковном суде, — не характерен для церковного правосознания, видящего в епископе единого пастыря своего стада, несущего полноту служения и полноту ответственности в отношении всех сторон жизни своей паствы».

В современном церковном суде именно епископ является центральной фигурой. Только от него зависит, будет ли рассматриваться тот или иной иск, и только ему принадлежит право вынести окончательный приговор.

«ПОЖАЛУЙСТА, ТЕ, КОГО ОБИДЕЛИ КОГДА-ТО ПРАВОСЛАВНЫЕ, ВЫЙДИТЕ К СЦЕНЕ»

Если вы инициируете церковный судебный процесс, вам нужно будет найти свидетелей, собрать доказательства — видео- и фотоматериалы, жалобы, подписанные лично, вещественные доказательства — и составить официальное прошение на имя правящего епископа. После того как бумаги примут и передадут в епархиальный суд, начинается само судопроизводство. Обвиняемому отправляется официальная бумага с просьбой явиться на заседание суда, но иногда вместо бумаги могут просто позвонить. Со звонка начался судебный процесс и над красноярскими клириками.

«В зале было четыре судьи, — вспоминает Боев, — которые бомбили меня вопросами. Я до сих пор не знаю, кто подал на меня жалобу, не знаю обвинителей, не знаю, кто выступил в суде в качестве свидетеля».

В церковном суде нет адвоката и прокурора, все заседания закрытые, показания истца, обвинителя и свидетелей заслушивают изолированно друг от друга.

«Нас допрашивали по принципу „да/нет“, — рассказывает Логинов. — Судьи не пытались узнать, что мы сами думаем по поводу обвинений и жалоб». Всего в рамках дела красноярских клириков прошло шесть заседаний. Их обвиняли в сектантстве, в самочинном изменении языка богослужений, в вольном обращении с текстами Библии, в демонстративной экуменистической позиции по отношению к другим религиям. Предлагали покаяться и прекратить свою деятельность. Но обвиняемые всякий раз отказывались.

Дошло до того, что Боева лично вызвал к себе митрополит. По словам бывшего священника, тот предлагал им временно уйти за штат, подумать о том, что произошло, а затем вернуться и снова служить в Соборе. Боев согласился. Но потом священника пригласили выступить на молодёжной конференции в Москве, которую организовало протестантское сообщество «Слово жизни». И он приехал.

Оказавшись на сцене, человек в чёрном подряснике начал дрожащим голосом говорить в микрофон о Боге, любви и всеобщем братстве людей. Потом внезапно прервался, судорожно стал подбирать какие-то слова — и ни с того ни с сего вдруг сказал: «Пожалуйста, те, кого обидели когда-то православные, выйдите к сцене».

Зал на секунду замер. Несколько юношей нерешительно поднялись с места и начали пробираться между рядами вперёд — в сторону священника. За ними быстро подтянулись и другие. Через несколько минут около сцены собралась большая толпа.

Я ДО СИХ ПОР НЕ ЗНАЮ, КТО ПОДАЛ НА МЕНЯ ЖАЛОБУ, НЕ ЗНАЮ ОБВИНИТЕЛЕЙ

Священник спустился к ним, всё ещё держа микрофон около рта, так что колонки на весь зал разносили его прерывистое дыхание. Боев подошёл к одному юноше, спросил его имя, а затем попросил всех собравшихся около сцены обняться, закрыть глаза и наполнить свои сердца «любовью и прощением».

Смущённо улыбаясь, молодые люди послушно приобняли другу друга и закрыли глаза, пока Боев проговаривал слова какой-то с кондачка сочинённой молитвы, то и дело прося у них прощения за нанесённые православными оскорбления. Участники конференции улыбались, блаженно вздыхали и тоже что-то шептали вслед за священником, прикрыв глаза.

«Епископ, или пресвитер, или диакон, с еретиками молившийся токмо, да будет отлучён. Аще же позволит им действовать что-либо, яко служителям церкви, — да будет извержен» (45-е апостольское правило). Московское выступление красноярского священника было прямым нарушением этого канона.

Решение суда последовало быстро. Боева с Логиновым на финальное заседание вызывать не стали: в церковном суде присутствие обвиняемого необязательно. Обоим клирикам запретили проводить богослужения и носить священническое облачение на десять лет.

«Я ГЛУБОКО ИЗУЧИЛ ВНУТРЕННИЙ МИР ЦЕРКВИ, А ПОТОМ ВЗЯЛ И ЗАКРЫЛ ЕГО»

— Я понимал, что за мной в любом случае закрепился образ еретика. Я решил выйти из игры, — ответил мне Боев, когда я спросил у него, почему он не подал апелляцию в общецерковный суд.

По его словам, родственники восприняли случившееся болезненно и поддерживать его не стали. На то, чтобы оправиться от разрыва с Церковью, бывшему священнику потребовался целый год. По словам Логинова, на Боева в этот период особенно давило сознание своей причастности к священнической родословной: «По сути, он оказался в конфликте с традицией рода».

Для самого Логинова декабрьское событие трагедией не стало. По его словам, ещё за два года до суда он понимал, что его «роман с Церковью рано или поздно закончится». Логинову хотелось идти дальше, хотелось попробовать себя на новых поприщах — и диаконское облачение стало помехой.

— Я глубоко изучил внутренний мир Церкви, а потом взял и закрыл его, и пошёл дальше, — без колебаний ответил мне бывший дьякон, когда я спросил его, тяжело ли переживался запрет.

Сегодня Логинов профессионально занимается психотерапией, изучает проблемы эволюции человеческого сознания, работает в парадигме интегрального подхода по Кену Уилберу.

Боев организовал свою школу «Осознанного мышления». В ней он учит людей работать со своими мыслями, обходить жизненные тупики, находить себя. К нему обращаются за консультациями по вопросам призвания, предназначения, травм, развития.

Возвращаться в Церковь Пётр Боев, как и его друг, не планирует. Да и друг с другом запрещённые клирики общаются всё реже и реже.

Текст: Иннокентий Воротынский
Иллюстрации: Лиза Зафт

Источник: «Батенька».