«Мокруха». Визит журналиста

С трудом уговорили Жанну Евгеньевну написать о нас немногое, и – без выкрутасов. Массовому читателю вполне достаточно знать, что у любого опера нет иной мечты и другого желания в жизни, чем заслонить какое-нибудь постороннее чувырло своим телом от бандитского ствола или пера. И тут же – красиво сдохнуть, осиротив собственных домочадцев… И слишком уж разбавлять и детализировать эту мысль – не стоит… «Не по-оперски это! Мы – люди скромные, рекламироваться не любим!» – уверял журналиста «Дубок». 5-го апреля 199… года, около полудня, в своём кабинете я допрашивал уличную путану Дуньку Степашкину – на предмет обнаруженного при ней шприца с пятью кубиками «дури». Криминал – не ахти какой, и после пары профилактических пощёчин её вполне можно было выгнать в шею. И тут в комнату вихрем ворвался мой напарник Вовка Бобров.

Мельком глянув на едва ли не разлёгшуюся на стуле шлюшку, он деловито сообщил: «Дубок» велел бросить всё несрочные дела и подтягиваться к его кабинету. К нам журналистка из столичной газетки прикатила, статью о РОВД будет писать… Приказано её всячески охмурять!»

Ничто не дрогнуло в моей душе навстречу этой информации. «Никак не могу. – промямлил я. – Надо срочно допросить эту гражданку, подозреваемую в пособничестве наркомафии… Хочу узнать от неё явки, пароли, имена дилеров и наркокурьеров, адреса оптовых складов с наркотиками…» Дунька побледнела и затряслась от страха, услышав, сколь много всякого ужасного я собираюсь у неё выведать. А Вовка скептически скривился: «Это Степашкина, что ль – наркомафиози?»

«Можете идти, гражданка! – нехотя объявил я Степашкиной. – На данный момент – свободны! Но помните: не сделаете должных выводов из сказанного мною о вашем поведении – и кара будет суровой!..» И Вовка потащил меня к начальнику угрозыска, по дороге рассказывая о последних райотделовских новостях…

Утром «Дубку» (ввиду отсутствия, по разным причинам, всего прочего начальства, он в РОВД оказался главным на «хозяйстве») позвонили из горУВД и предупредили о скором визите к ним столичной спецкорши… Обычно прессу к «низам» в нашей «конторе» не допускают, придерживая общение с ней на уровне городского УВД, да и то – не впрямую, а через нашу пресс-службу, состоящую из профессионально вешающих лапшу на уши пишущим «лохам» прохиндеев… Но иногда «сверху», по каким-либо своим, неведомым нам соображениям, дают команду: «Оказать всяческое содействие!» Вот тогда-то и начинается суетня: пускается пыль в глаза, возводятся «потёмкинские деревни», втираются очки и бинокли…

Это ведь целое искусство: показать ВСЁ, не показав НИЧЕГО!

Как рассказывал Вовка, первым делом «Дубок» приказал выкинуть из «обезьянника» на улицу всех, способных в присутствии прессы ляпнуть что-либо лишнее, а также – и тех, кто смотрелся страшненько. С оставшимися наспех провели воспитательную беседу, типа: «Держи язык за зубами, а то не станет у тебя ни зубов, ни языка!» Затем в одну из камер, к настоящим бандитам, подсадили нескольких «ряженных» – наших же оперов, одев их в затрапезное, взятое из комнаты вещдоков.

И вот, когда наконец-то прибыла журналистка, «Дубок» первым делом повёл её в «обезьянник» – показать «настоящих преступников». Понятно, что чисто случайно посетили они именно камеру с «подсадными». И там, при журналистке и её включённом диктофоне, начальник угрозыска громко предложил «гражданам задержанным» откровенно сказать, довольны ли они условиями своего содержания здесь, и нет ли у них каких-либо вопросов, замечаний или претензий к правоохранительным органам. Находившаяся в камере мелко-уголовная шелупонь, сильно опасаясь за сохранность своих зубов, глухо отмолчалась. Зато хор «ряженных» бодро ответил, что все здесь всем довольны, и нет у них ни вопросов, ни, тем более, претензий – одна только горячая благодарность да искренняя признательность родной милиции за материнскую заботу и ласку…

Плюс к этому старший лейтенант Макарычев, по собственной инициативе, ещё и добавил, что восхищён высочайшим уровнем работы «граждан милиционеров»». И вот теперь, обдумав в камере своё предыдущее житьё, решился даже дать «явку с повинной» на все свои многочисленные злодеяния… «Отсижу срок, выйду на свободу с чистой совестью, и вновь – честный человек!» – по словам Вовки, аж губами зачмокал в предвкушении столь блестящей перспективы лысоватый Макарычев. «Давай-давай… Бегом – на нары! «Червонец» «строгача», и чтоб безвылазно – в штрафном изоляторе!» – изменив голос, ехидно выкрикнул кто-то из-за спин настоящих криминалов. «Спасибо, други! Этих слов поддержки я не забуду кое-кому никогда!» – оглянувшись на голос, обещающе оскалился старлей.

«Вот видите! – торопливо уводя журналистку из камеры, на ходу воскликнул «Дубок». – Пообщавшись с моими хлопцами считанные минуты, преступный элемент так и рвётся сразу же дать «явку с повинной»!.. Не успеваем записывать чистосердечные признания, ей Богу!»

Потом в кабинет «Дубка», «на допрос» привели «только что схваченного с поличным вора-«домушника» (в вяловатом исполнении лейтенанта Кислицы). Предстояло показать прессе, каким образом милиция добивается «сознанки» от бандитов. «Как же вы докатились до такой позорной жизни, Семён Григорьевич?» – задушевно спросил «домушника» начальник угрозыска (перед этим он как раз втолковывал журналистке, что в угрозыске к задержанным обращаются исключительно на «вы» и по имени-отчеству). «Не докатывался… Ничего не делал… Ни в чём не виновен!» – угрюмо ответил Кислица, смущённый тем, что вынужден показываться этой красивой бабёнке в какой-то замызганной курточке, с пулевым отверстием на спине. «Делали!..» – воскликнул «Дубок» живо. Вытащил из ящика стола и издали показал Кислице несколько толстых папок с документацией: «Здесь о вас – всё!.. И донесения секретных сотрудников о каждом вашем шаге за последние два месяца, и свидетельские показания о всех ваших преступных деяниях. Вам осталось только, признав свою вину, покаяться перед правосудием!»

Ну а Кислице что – лень каяться, когда велят? Он и покаялся… Залился горючими слезами перед потрясённой газетчицей, захлюпал носом, а потом – и сознался во всех совершённых им за последнее время 128-ми хулиганках, кражах, грабежах и разбоях! Попутно – объяснил, «почему увлёкся этим самым делом». Оказывается. он лишь зарабатывал больной мамочке на лекарства!

Тут уж и журналистка жалостливо захлюпала носиком. А «Дубок», благородно прижав «раскаявшегося домушника» к себе, объявил ему полное прощение со стороны нашего гуманного государства («Только больше не воруйте, Григорий Семёнович!»), и – отпустил его на свободу. На прощание отдав ему свой бумажник: «Это – вашей больной маме!»

«Кислица в коридоре заглянул в бумажник – посмотреть, сколько «бабла» его маме майор «отмаксал», а там – ни гроша, лишь записка: «Отдашь мне бумажник вечером.» Представляешь рожу Кислицы?!» – с хихиканьем кончил свой рассказ Вовка.

Мы уже стояли у дверей кабинета начальника угрозыска. Прислушались. Из кабинета приглушенно слышались два голоса: самоуверенный баритончик «Дубка» и эхом вторящее ему приятное женское сопрано.

Бобров, осторожно постучав, спросил: «Можно?» «Минуточку!» – тотчас отозвался майор. Через пару секунд он сам, широко улыбаясь, выскочил в коридор. Аккуратно прикрыв за собою двери, тут же стёр с лица улыбку, прошипел: «Немедленно бегите к Харитонову!.. Делайте, что хотите, но чтобы через 20 минут он был готов к встрече с прессой! Пусть даст небольшое интервью… Исполнять!»

И, вновь украсившись дед-морозовской улыбочкой, заскочил обратно в кабинет. Мы с Вовкой растерянно посмотрели друг на друга. «Слышь, он что – не знает, что дядя Лёша который день уж – «дрова»?! – поинтересовался я. – Какое на фиг интервью?.. Он же лыка не вяжет!» Вовка вздохнул: «Всё он понимает… Но ему НУЖНО пропиарить дружка. И если мы не предъявим газетчице этого алкаша в пригодном для дачи интервью виде, то назавтра «Дубок» нас живьём сожрёт! А мне скоро во вневедомственную охрану уходить, нужна хорошая характеристика… Эх! Ладно, двинули к Харитонову, на месте что-нибудь придумаем…» И мы направились к старшему оперу.

«А журналистка как баба – хоть ничего?!» – на ходу, запыхавшись, заинтересовался я. Бобров пожал плечами: «Да так… Ширпотреб! Но «Дубок», похоже, на неё конкретно запал! Вот хвостом и пушистит…»

Без стука и предупреждений мы ввалились в харитоновский кабинет.

Куда деть тело?..

М-да! Как и мы и думали, старший опер Харитонов в полной отключке храпел на матрасике под столом. Причём даже и не «в дымину», а вообще – «мертвец»! Только по храпу и ощущалось, что – жив пока что… Затормошили за плечо – ни гу-гу… С таким же успехом можно египетскую мумию подмышкой щекотать! Потянули за волосы, дёрнули за нос и уши, тряхнули за ноги, от души саданули пару раз «демократизатором» по рёбрам – глухо! И не почешется, зараза… Сколько ж ныне это чудо в перьях вылакало – ведро? Бочу? Цистерну? Состав?..

Ни о каком интервью, разумеется, не шло и речи. Тут, дай Бог, чтобы хотя бы через сутки человек очухался и пришёл в себя. Однако есть приказ, и его надо выполнить. Что же делать?! Безвыходная ситуация!..

«Надо подумать!» – решил Вовка. Присев на стол, под которым валялся Харитонов, немного подумал, глядя куда-то сквозь стенку, потом объявил: «Значит, так! Журналистка меня уже видела и знает в лицо, а тебя – не видела и не знает. Харитонова она тоже никогда не видела, и больше никогда не увидит… Отсюда следует вот что: ты выдаешь себя – за него, и под видом Харитонова – отвечаешь на все её вопросы! А? Как тебе?..»

«Ты сбрендил! – отшатнулся я. – Это самозванство! «Дубок» не одобрит!..»

«Ему главное – увидеть в газете интервью с дядей Лёшей! А кто, что и как – ему фиолетово. А вот если интервью не появится – тогда нам с тобой обоим звиздец!» «Это точно! – вынужден был согласиться я. Кивнул на храпящего. – А с этим что делать?» «Перетащим в соседний кабинет и там бросим под стол!» – решил напарник. Подошёл к двери, осторожно выглянул…

Тут же вернулся обратно, озабоченный. Сообщил: «Поздно! «Дубок» с бабой – уже в коридоре! Базарят… Вот-вот сюда нагрянут! Куда же эту пьянь деть?..» «Давай посадим на стул, скуем наручниками и выдадим за допрашиваемого бандита!» – предложил я новую идею.

Мы, за ноги вытащив капитана из-под стола, рывком шмякнули его на стул. Вовка сковал харитоновские запястья своими номерными наручниками. Отошёл, полюбовался… Вздохнул: «Что-то не тянет он на криминала…» Увы, это было именно так… Эта распухшая от пьянок, встрёпанная, благоухающая перегаром, блевотиной и мочой бесчувственная колода явно не казалась способной ни на что бандитское! Да и вообще – ни на что! Говорю ж вам: чистый труп! Хоть и похрапывающий…

Между тем время поджимало. Любой ценой и немедленно нужно было

избавляться от тела. «Давай сбросим его вниз!.. – подбежав к окну и выглянув, зажёгся очередной мыслью Вовка. – Лишь 4-й этаж, пьяному – семечки! Хватай его…» Мы ухватили старшего опера подмышки с обеих сторон, сдернули со стула и поволокли к окну. По дороге я лихорадочно соображал: 4-й этаж для выброшенного из окна пьяного – это много или в самый раз? Как бы не было потом неприятностей…

Доволочив неподвижную тушу капитана до окна, кинули его животом на подоконник, пока что придержав за ноги, отдышались. Очередным рывком мы почти полностью высунули старшего опера из окна. Теперь он висел головой вниз, качаясь в воздухе, удерживаемый нами лишь за щиколотки. Совершенно бесчувственный, неожиданно тяжёлый, – а смотрелся щуплым…

И тут до меня допёрло: а ведь косяк порем!

«Погодь!.. Нельзя этого делать… – остановил я Вовку. – Мы его выкинем, а кто-нибудь увидит, прибежит с докладом… Представь: я сижу с журналисткой, базарю с понтом, как старший опер Харитонов, а тут кто-нибудь врывается, вопит, как недорезанный: «Там у вас под окном капитан Харитонов валяется!» Стремно это… Пресса – не поймёт! Начнёт копать, узнает, что это и ты тоже в окно старшего опера выкидывал… Представь, какую ж тебе тогда характеристику для поступления во вневедомственную охрану дадут! С такой характеристикой зэком в тюрягу – и то не возьмут… Сечёшь?!»

«М-да!..» – процедил Вовка. Согласился: «Нельзя, чтоб днём – и под окнами валялся! Ты прав…» Мы тут же за ноги втащили старшего опера обратно. «Куда же его деть?» – растерялся Вовка. И, молниеносно оглядев комнату, сам же и определил: «В шкаф!»

Наиболее заметной мебелью в кабинете был высокий двухстворчатый шкаф для одежды. В одном из отделений дядя Лёша хранил дырявое пальто, в другом – складировал пустые бутылки (их потом забирала уборщица, тётка Клава). В который уж раз за сегодняшний день ухватив старшего опера за подмышки, мы дотащили его до шкафа и впихнули в свободное от бутылок отделение. Туда же бросили и заблёванный харитоновский матрасик, чтоб не смущал ничьих взоров…

Вовка зашарил по карманам в поисках ключей от наручников, но тут в дверь деликатно постучали. «К вам можно?..» – раздался вежливый до приторности голос «Дубка».

Возиться с наручниками было некогда. Бобров захлопнул шкаф и

плюхнулся на ближайший от себя стул. А я устроился на место дяди Лёши за столом и, приняв вельможную позу, важно крикнул: «Войдите!..»

Мы – герои!

Вошли двоё: наш начальник, и с ним – длинноногая блондинистая лярва с диктофоном… Пресса!

«Вот и капитан Харитонов…» – указал в сторону стола рукой «Дубок». Взглянул сам в направлении своей указки, увидел за столом лишь меня, удивился… Пошарил глазами вокруг, и, не увидев ожидаемого – нахмурился. «Капитан Харитонов!» – встав из-за стола, торжественно представился я. Улыбающаяся журналистка и помрачневший начальник угрозыска во все четыре глаза уставились на меня.

Я обаятельно усмехнулся им обоим.

«Дубок» смутился, отвёл глаза… Спохватившись, снова зашарил ими по комнате, словно искал кого-то.

«Такой молодой – и уже капитан?!.» – мелодично восхитилась девица, пожимая мою жаркую руку. Представилась: «Жанна Евгеньевна Сладкая!» Её пальчики маняще вздрогнули в моей крепкой ладошке… «На нашей службе опытные сотрудники в званиях растут быстро!..» – скромно сообщил я.

Между тем «Дубок» (на четвёртом десятке лет всего лишь майоришко, – мне вдруг даже стало за него стыдно!) всё никак не мог угомониться. Обойдя вокруг стола, заглянул под него. Потом, прогулочным шагом приблизившись к окну, незаметно выглянул наружу… Лицо его всё более вытягивалось, напоминая сплошной вопросительный знак.

Тем временем мы с журналисткой обменялись ещё несколькими любезностями. Краем глаза я наблюдал, как обеспокоенный начугро быстренько осматривает каждую щель и каждый закуток в комнате. Вот он подошёл к шкафу, открыл дверцу, глянул… И сразу же отшатнулся!

Мигом захлопнул дверцу шкафа, подпёр стулом, для надёжности тут же на этот стул сам основательно уселся. Бледно усмехнулся мне… «Малейший промах – и ты покойник!» – пообещал мне его взгляд.

«Ой, я забыл… Мне по делам надо… срочно!» – почуяв близящиеся осложнения, спохватился Вовка, и, не ожидая разрешения командования, пулей вылетел за дверь.

Жанна Евгеньевна, не обращая внимания на все этих маневры, была целиком поглощёна созерцанием моей обаятельной (надеюсь!) физиономии и атлетической (почти что!) фигуры. «Ваш начальник так расхваливал вас… Расскажите о себе, о своей работе… Но только – правду! – попросила она. – Вот, скажем, с утра – вы чем конкретно занимались?» «Только правду!» – немножко успокоившись и уже вновь прилипнув масляными глазками к коленкам журналистки, разрешил «Дубок».

Я замялся… Говорить правду – всегда легче и приятнее, чем нагло врать.

Но какую из двух правд имел в виду товарищ майор: ту, в которой я, как капитан Харитонов, с утра провалялся на заблёванном матрасике под столом? Или ту, в которой я. уже как лейтенант Снежко, в то же самое время вовсю «грузил» проститутку Аулину, принуждая её к признанию вины, которой не было?

Обе эти информации были истинами, но при этом – никак не стыковались с той лапшой, которую мы сейчас, по идее, должны навешать на доверчивые журналистские уши…

«Расскажи, как утром ты практически в одиночку обезвредил вооружённого бандита!» – заметив мою неуверенность, ненавязчиво подсказал «Дубок». Глазки журналистки загорелись от любопытства, а у меня на сердце полегчало. Так вот что «Дубок» имел в виду! Ну, уж эту бодягу нам сварганить не трудно. И, набрав побольше воздуха в грудь, я поведал разинувшей рот Жанне Евгеньевне, какой же я (то есть – он, капитан Харитонов) – замечательнейший герой нашей эпохи!..

«Короче… Иду я этим утром по улице, тороплюсь на работу. Вдруг вижу – бандит!.. Явно при оружии… Целый арсенал! И собирается эта бандитская рожа ограбить и изнасиловать 17-летнюю студентку!.. У-у-у, зверюга… Понятно, что пройти мимо я не мог, когда такое творится!.. Да и вообще… я ж – опер! Защищаю мирный народ от всяких… И заслонять красивых девушек от бандитских пуль своим героическим телом – это моя священная обязанность! Короче, бегу к нему с криком: «Отстань от чувихи, гон… негодяй! Не трогай девушку – лучше стреляй в меня!..» Тут он по мне – как жахнет!» – я сделал паузу, чтоб перевести дыхание.

Взволнованно задышав, Сладкая тут же воскликнула: «Но как вам удалось спастись?!»

Хороший вопрос. Действительно, как же я ухитрился остаться живым после таких ужасов?

«На мне был бронежилет!» – выкрутился я. И продолжил бодягу дальше. Оказывается, этой маленькой перестрелкой утренняя битва с матерым бандитом только начиналась… Израсходовав всё патроны и лишившись в рукопашном бою холодного оружия (но так и не сумев свалить меня с ног), бандит вновь набросился на меня, и мы опять

схватились в рукопашной! Налетев друг на друга, начали бешено обмениваться ударами. Сам он – ростом под потолок, кулачища – с чемодан… Одноглаз, свиреп, могуч, как циклоп! Опасный противник…

Но и я – не подарок… Виртуозно владею дзюдо и айкидо (а по шашкам у меня вообще – 3-й юношеский разряд!).

В общем, это была битва гигантов!..

Зажёгшись и вскочив из-за стола, я показал утренний бой наглядно. Махал в воздухе кулаками, убийственно квасил воображаемого противника ногой, таранил пространство головою… Моих ударов в лихвой хватило бы, чтоб завалить целую дивизию криминала – что ж там о каком-то жалком бандите-одиночке говорить?!

«Он рухнул, прохрипев: «Сдаюсь!..» Этими словами был завершен мой богатырский эпос.

Жанна Евгеньевна восхищённо зааплодировала. «Дубок» ревниво засопел носом… Но желание пропиарить дядю Лёшу взяло вверх над личным эгоизмом, и майор велел: «Расскажи что-нибудь ещё!» А я – что? Могу и ещё насвистеть, мне нетрудно… Голливудских боевиков насмотрелся, сюжетов в голове – масса.

И меня понесло! Как оказалось из моих «былей», жизнь опера угрозыска – это сплошные схватки, перестрелки, силовые захваты, засады, погони… При такой работе и стакан водки некогда опрокинуть!

С утра до вечера носишься по району, то и дело заслоняя мирное население грудью от бандитских пуль, ножей, заточек, кастетов, смачных плевков и словесных оскорблений… И не будь на мне бронежилета… Э, да что говорить! Сколько раз меня уж ранили: и легко, и тяжело, и даже насмерть… «Всё тело – в шрамах! – вскричал я, окончательно забывшись. – Вот, смотрите!..» И, задрав рубаху, показал девице шрам от вырезанного аппендицита: «Видите?.. Трижды судимый рецидивист вспорол мне живот «финкой», да так, что кишки, высунувшись наружу, свисали до колен… Кстати, я тогда заслонял собой от заезжего киллера мирную пенсионерку. Превозмогая боль, мне всё же удалось скрутить и связать его! И доставить его в райотдел, допросить, получить признательные показания…. И только после этого – лёг в больницу!»

Переждав очередные аплодисменты, задрал штанину, показывая Сладкой рубец, оставшийся у меня после падения в детстве с велика, воскликнул: «А это – видите?.. Задело по касательной автоматной очередью. Бандит на полном серьёзе думал, что меня, опера угро, напугает такой пустяк, как нацеленный в упор автомат! Я лишь засмеялся в ответ на такую наивность… Потом – грудью на ствол (прикрывая собой колясочку с маленьким ребёнком!). Жаль только, бронежилет до ног не достаёт – вот и зацепило маленько…»

Хотелось показать журналистке ещё и свой пупок, выдав его за раневое отверстие от выстрела из реактивной базуки. Но потом решил: хорошего – понемножку! Пупок покажу как-нибудь в другой раз, и в более интимной обстановке (если получится)…

«Небывало!.. Какой фактаж! О таком беспримерном героизме я слышу впервые в жизни!..» – млея от восторга и влюблёно зыркая на меня, созналась гостья. Я смущённо потупился. А «Дубок», окончательно взревновав, на всякий случай уточнил: «У нас, в угро, ежедневные подвиги совершает не только капитан Харитонов. Взять меня, к примеру!..»

И, перехватив инициативу, он непринуждённо изложил историю о собственном героизме. Вчера это было… Возвращался он с работы, как всегда – в полночь (как известно, опера работают допоздна). Темень, тишь, ни зги кругом… Время нерабочее, но он всё равно – начеку и бдит, потому как – долг милиционера, честь служителя закона, и всё такое… И тут слышит – за углом чьи-то голоса, явно – бандитские! Осторожно выглянув из-за угла, увидел: в скудном свете уличного фонаря – целая банда, человек двести! (Вооружены лёгким стрелковым оружием, а также ручными пулемётами и гранатомётами, да в придачу к этому – ещё и новейший танк «Т-90 С»…) И вся эта вооружённая до зубов махина собирается совершить тяжкое преступление – ограбить филиал банка! (После чего, вероятно, они бы двинулись и на захват горисполкома…)

Другой на месте «Дубка» испугался бы. Их – так много, а он – один, да ещё и – практически безоружный! С работы же возвращался… Имел при себе всего лишь «Калашников» (с подствольником), два пистолета (табельный и наградной – за прошлые подвиги); гранат не было (как их недоставало!).

Но не оставлять же в загребущих бандитских лапищах беззащитную охрану банка! И «Дубок» отважно бросился на врага…

Затаив дыхание, мы с журналисткой и диктофоном слушали вдохновенную исповедь майора. Вскочив со стула и заметавшись по комнате, начальник угрозыска показывал в лицах, что делал он, что делали его недруги, и как неутомимо и бесстрашно косил он бандитские цепи, строча из «калаша» одною рукою, и бросая гранаты (так не взял же в РОВД!?) – другой!.. «Джипы» бандитские – подорвал, пеших бандюганов – скосил, повалил, побил ногами, сковал наручниками, приступил к допросам. И уже к утру получил «явку с повинной» от главаря банды…

«А ведь это – лишь один, вполне рядовой эпизод моей деятельности!» – плюхнувшись на стул рядом с журналисткой и косясь хитрым глазом в её декольте, завершил свою ментовскую сагу бравый «Дубок».

Даже я был потрясён! Диктофон на столе – и тот ошалело мигал красной лампочкой, не в силах поверить, что находится в одной комнате со столь сказочным витязем.

«Ну вы даёте… Парни, о вас надо писать книги!..» – воодушевилась журналистка, явно колеблясь в выборе: кому из нас достойней немедля отдаться? «Книгу – не надо! Лишь маленькое интервью… – спохватившись, предупредил «Дубок». – И пожалуйста – чтоб не обо мне, а побольше – о капитане Харитонове! Ему через пару лет на пенсию, и хочется напоследок…»

«Как – на пенсию?! Он же молодой!» – уставившись на меня, изумилась Сладкая. «Дубок» прикусил язык. «В угрозыске – год за три, а в особых случаях – и за десять! – пояснил я. – Сами подумайте, живём – в сплошном экстриме. Тут если в отставку уходить в 30-ть – и то до пенсионного возраста доживают единицы…»

…В общем, с трудом уговорили Жанну Евгеньевну написать о нас немногое, и – без выкрутасов. Массовому читателю вполне достаточно знать, что у любого опера нет иной мечты и другого желания в жизни, чем заслонить какое-нибудь постороннее чувырло своим телом от бандитского ствола или пера. И тут же – красиво сдохнуть, осиротив собственных домочадцев…

А слишком уж разбавлять и детализировать эту мысль – не стоит…

«Не по-оперски это!.. Мы – люди скромные. Рекламироваться – не любим!» – уверял «Дубок».

(Продолжение следует)

Владимир Куземко, специально для «УК»

P.S. Републикация материалов Владимира Куземко, возможна только с разрешения автора!