Штурм Берлина начался в 41-м

Как советские бомбардировщики в начале войны атаковали столицу Третьего рейха. Особая ударная группа летала на Берлин одиннадцать раз с 7 августа по 4 сентября 1941 года. Тридцать ночей наши летчики не давали покоя столице нацистской Германии. Конечно, наши летчики не могли нанести врагу невосполнимых потерь, но они сделали не менее важное – внедрили в сознание немцев мысль о неминуемом Возмездии. 

Это произошло в самом начале Великой Отечественной войны. 24 июля 1941 года немецкие бомбардировщики сбросили на Москву триста тонн фугасных и зажигательных бомб. Через два дня после этого налета нарком Военно-морского флота Советского Союза адмирал Кузнецов обратился к Сталину с просьбой принять его вместе с командующим Военно-морской авиацией генерал-лейтенантом Жаворонковым.

На состоявшейся встрече адмирал Кузнецов предложил провести ответные бомбардировки Берлина силами Военно-морской авиации Балтийского флота с аэродрома на эстонском острове Эзель, который к тому времени из-за стремительного продвижения вермахта оказался в немецком тылу. Решено было для бомбардировки Берлина создать ударную группу из пятнадцати машин. Командовать операцией Сталин поручил генералу Жаворонкову. А нарком Кузнецов должен был отвечать за ее исход.

Воюем на том, что есть

28 июля генерал Жаворонков прилетел в поселок Беззаботное под Ленинградом, где базировался 1-й минно-торпедный авиационный полк Балтийского флота. Для выполнения принятого Ставкой решения об ответной бомбардировке Берлина были отобраны пятнадцать лучших экипажей полка. Командиром особой ударной группы назначили командира 1-го минно-торпедного авиационного полка полковника Преображенского, флаг-штурманом – капитана Хохлова.

И тут из рапорта главного инженера полка Преображенский неожиданно узнал, что у всех двигателей боевых машин моторесурс израсходован на сорок и более процентов из-за нарушенной соосности шатунно-цилиндровых групп. Кольца цилиндров строгали цилиндры изнутри, словно резцы станков, по этой причине все масляные фильтры двигателей были забиты стальной стружкой, не давая прохода маслу. Этого можно было избежать, вовремя меняя на двигателях втулки и вкладыши валов, но на складе не было запчастей.

– Ты что, не знал, что у тебя изношенные движки? – спросил генерал Жаворонков, когда Преображенский доложил ему о состоянии двигателей.

– Не знал. Я в этом полку меньше месяца.

– И я не знал, – сказал генерал. – В нашей армии давно сложился порочный порядок, когда каждый нижестоящий начальник рапортует о своей службе в лучшем свете, чем это соответствует реальному положению дел.

– Может, сообщить Сталину? – предложил Преображенский. – У Верховного есть резерв запчастей.

– В таком случае не сносить нам с тобой голов, – вздохнул генерал. – Если я не знал о техническом состоянии своих машин, плохо. Ну а если знал, да еще при этом предложил полеты к Берлину, это уже вредительство. Двигатель бомбардировщика в нормальном состоянии работает десять-двенадцать часов, лететь до Берлина вдвое быстрее. Так что будем воевать на том, что есть.

…2 августа из Кронштадта и из двух еще не занятых немцами эстонских портов вышел морской караван, состоящий из тральщиков и самоходных барж с запасом бомб и авиационного топлива. Опасаясь самолетов противника и немецкой береговой артиллерии, он двигался без единого огня. На рассвете караван подошел к причалам острова Эзель, и палубные команды перекачали в подземные резервуары доставленный на островной аэродром бензин, сгрузили стальные пластины для удлинения взлетно-посадочной полосы, два трактора, бульдозер, трамбовочный асфальтовый каток, камбузное хозяйство и койки для летного и технического состава особой ударной группы. После этого на островной аэродром из поселка Беззаботное прилетели пятнадцать бомбардировщиков особой ударной группы.

Четверо суток ушло на бытовое устройство летного и техсостава, на удлинение взлетно-посадочной полосы и на ожидание нужных для полета метеоусловий. Наконец разведчик погоды доложил, что над всей Балтикой сплошная облачность до самой Германии. Метеоусловия, которых командующий ждал.

Ночной полет

7 августа. В 19.00 – ужин. После ужина сорок минут отдыха. В 20.40 построение. Пятнадцать экипажей выстроились у своих бомбардировщиков. На всех – унты, кожаные меховые куртки и шлемы. Вечер прохлады не принес – пот заливал лица летчиков.

– Летим на Берлин, – сказал Жаворонков летчикам. – По данным нашей разведки, в Берлине десять авиасборочных заводов, заводы по производству танков, артиллерийских орудий, химические заводы по производству взрывчатых веществ, девять тепловых электростанций и семь железнодорожных узлов с громадным количеством вагонов и паровозной тяги. Каждому экипажу поставлена задача уничтожить конкретную цель. Карты нахождения этих целей сейчас будут вам переданы. Для максимального соблюдения секретности операции «Берлин» всем экипажам выход в открытый эфир категорически запрещен. Ни одного русского слова немецкие радисты не должны услышать в своем небе. По машинам!

Облака были перенасыщены влагой – машины шли в беспрерывном грохоте распарываемой ими толщи облаков. Турбулентные вихри задирали крылья машин вверх, пытались перевернуть бомбардировщики. От попадания молний в бортовые радиостанции сгорали предохранители, выбрасывая веера искр. На семикилометровой высоте на приборных досках, затворах и стволах бортовых пулеметов появился иней. Холод сковывал руки и ноги экипажей. За бортом была температура –37 по Цельсию, и столько же внутри машин.

Через три часа полета вышли к северной границе Германии. В разрыве облаков перед бомбардировщиками вертикально встали два прожекторных луча – внизу находился немецкий аэродром. И вдруг они легли горизонтально – вдоль взлетно-посадочной полосы.

– Похоже, немцы принимают нас за своих – приглашают на посадку. Что делаем, Евгений Николаевич?

– Пролетаем, – ответил Преображенский. – Пусть думают, что мы с другой базы.

Ударная группа все дальше уходила от немецкого аэродрома. В ярком свете луны под крыльями проплывала чужая земля. Деревни. Хутора на берегу озер. Русла рек. Редкие автомобили на автострадах. Как медленно тянулись последние километры… И вот…

– Перед нами Берлин, – прозвучал в наушниках экипажа взволнованный голос Хохлова.

Небо над Берлином

Громадный, ярко освещенный город проплывал под крыльями флагманской машины. Ночная жизнь нацистской столицы была в разгаре. Вдоль широких проспектов светили фонари, разноцветная неоновая реклама отражалась в черной воде каналов, по руслам магистралей текли реки света, собранные из лучей автомобильных фар…

Пятнадцать машин разошлись по своим боевым курсам. Штурманы приникли к прицелам.

– Атака! – приказал полковник Преображенский.

Бомболюки распахнулись, фугасные и зажигательные бомбы устремились к земле!

Сорок секунд ожидания – ярко освещенный Берлин, нагло уверенный в своей неуязвимости, не реагирует… Все так же светят фонари, и реки света текут по магистралям… Еще несколько секунд, и внизу возникла череда взрывов…

Наконец немцы сообразили, что это налет вражеской авиации: распределительные станции города начали отключать электричество – один за другим погружались в темноту районы большого Берлина. Взлетевшие ночные немецкие истребители неистовствовали вокруг машин с красными звездами на крыльях, поливая их свинцом. В ответ грохотали сорок пять пулеметов – особая ударная группа огрызалась ответным огнем.

Как только у истребителей закончилось топливо, вступили в дело немецкие зенитные орудия, расположенные эшелонами вокруг Берлина. Столбы света заметались по ночному небу в поисках врага – их свет скрестился на советских бомбардировщиках. Зенитные снаряды вонзались в крылья машин, в хвостовые оперения, в фюзеляжи – начались пожары. Врывающийся в пробоины воздух срывал с лиц летчиков кислородные маски…

В штабе особой ударной группы на островном аэродроме неожиданно сквозь грохот боя над Берлином прозвучали в эфире слова:

«Мое место Берлин, задание выполнил. Возвращаюсь», – таким каноническим текстом рапортуют командиры авиасоединений, которые выполнили боевую задачу, но эти шесть слов выкрикнул в открытый эфир не полковник Преображенский, а стрелок-радист Кротенко, который знал, что он нарушает приказ о запрещении выхода в открытый эфир. Он это сделал, потому что понимал – сейчас вся ударная группа бомбардировщиков может быть сбита, и тогда штаб островного аэродрома, Москва и страна не узнают, что они достигли цели и нанесли по Берлину первый советский бомбовый удар. Еще полчаса лета – и особая ударная группа нырнула в спасительные облака над Балтийским морем.

На родной земле

Весть о том, что бомбардировщики, выполнив задание, возвращаются, мгновенно облетела все службы островного аэродрома. Шеф-повар полка бросился в штаб, для того чтобы обсудить с командующим меню банкета, но генерал-лейтенант Жаворонков ни о каком банкете слышать не хотел:

– Им еще лететь восемьсот километров.

…На рассвете пятнадцать темных точек появились над кромкой леса на западной стороне острова.

Генерал-лейтенант Жаворонков выскочил из штабной землянки и рванул на аэродром. Он несся вдоль посадочной полосы навстречу опускающимся бомбардировщикам, с каждой секундой все более понимая, из какого ада вернулись его машины, – в крыльях самолетов зияли дыры с рваными краями. Несколько бомбардировщиков прилетели на одном двигателе. С некоторых была сорвана обшивка, обнажившая прочностной набор фюзеляжа – шпангоуты и флоры.

И вот пятнадцать машин замерли. Остановились винты со срубленными лопастями. Открылись люки, и экипажи сползли на теплую землю.

Бензовоз с командующим остановился у флагманской машины. Полковник Преображенский, с трудом разлепив обветренные губы, глухим от смертельной усталости голосом доложил:

– Товарищ командующий, задание выполнено. Все экипажи вернулись живыми.

Генерал-лейтенант шагнул к Преображенскому и обнял его:

– Дорогие мои… – Больше ни слова генерал произнести не смог. Шеф-повар камбуза подал рукой знак, двери столовой комсостава полка распахнулись, и официантки начали быстро выносить к посадочной полосе столы, расставлять на них блюда с бутербродами и пирожками, бутылки коньяка и водки.

– За победу, друзья! За нашу первую победу! – поднял первый тост батальонный комиссар Оганезов.

После полета, который продолжался 7 с половиной часов, желания много пить не было. Выпили по рюмке, другой, зажевали бутербродами с икрой и пошли спать.

Встреча в Кремле

Вскоре адъютант коснулся плеча уже заснувшего полковника Преображенского. Оказалось, его вместе с генерал-лейтенантом Жаворонковым срочно вызывают в Кремль.

…Сталин поднялся из-за своего стола навстречу вошедшим и обменялся с каждым рукопожатием.

– Скажите, товарищ Преображенский, как выглядит Берлин сверху?

– Товарищ Сталин, когда мы в час тридцать ночи оказались над Берлином, город был ярко освещен. Нас поразило, что в Берлине нет светомаскировки.

– Нам известно, что Геринг поклялся Гитлеру, что бомбы противника не перевернут ни одного камня на берлинских мостовых.

– После нашего удара Берлин погрузился в темноту.

– Задача, которую вы выполнили, не просто боевая задача, – произнес Сталин, – а, прежде всего, задача политическая. Ваша особая ударная группа впервые в истории Великой Отечественной войны проложила маршрут к логову заклятого врага Советского Союза. Скажите, а какой бомбогруз сбросил на Берлин каждый ваш бомбардировщик?

– Каждый наш бомбардировщик сбросил на Берлин 750 килограммов фугасных и зажигательных бомб.

…Сообщение в «Известиях» о налете советской авиации на столицу Третьего рейха, в ночь с 7 на 8 августа, завершалось словами: «В результате бомбежки возникли пожары и наблюдались взрывы. Все наши самолеты вернулись на свои базы без потерь». Заметки с аналогичным содержанием публиковались в «Известиях» в течение всего августа.

Особая ударная группа летала на Берлин одиннадцать раз с 7 августа по 4 сентября 1941 года. Тридцать ночей наши летчики не давали покоя столице нацистской Германии. Конечно, наши летчики не могли нанести врагу невосполнимых потерь, но они сделали не менее важное – внедрили в сознание немцев мысль о неминуемом Возмездии.

Борис ЛОБКОВ, Трибуна