Гении и злодеи: революционные тайны Бульварного кольца

Переехав из Петрограда в Москву, правительство Ленина под названием Совет народных комиссаров, как известно, обосновалось в Кремле. А всем «народным комиссариатам», игравшим роль упраздненных министерств, места там не нашлось. Они расселились по всей Москве, в том числе на кольце бульваров. Принадлежавший Павлу Рябушинскому особняк на Пречистенском бульваре, 6, занял наркомат земледелия. То был один из немногих наркоматов, который возглавил в 30 лет не коммунист, а левый эсер, сибиряк землемер Андрей Колегаев, “пламенный революционер”, как большевики. Его исключили из Харьковского университета, как Ленина — из Казанского. Исповедуя индивидуальный террор как средство борьбы, четырежды попадал в суд, год отсидел в царской тюрьме. На четыре года его высылали в Архангельскую губернию и позволили с молодой женой отбывать наказание за границей. Там, обучаясь в Парижском университете, прожил семь лет. С большевиками брал Зимний и вошел в состав советского правительства наркомом земледелия.

Коллегия наркомата написала исторический Закон о земле. Его звали в газетах “Колегаевским законом”, “Колегаевской социализацией”. За подписью Колегаева по всем губерниям и уездам России пошла телеграмма:

“Частная собственность на землю отменяется… Все земли с живым и мертвым инвентарем, служебными и жилыми постройками, продуктами объявлены народным достоянием и поступают в ведение земельных комитетов”.

Так практически в крестьянской России начался захват земли, грабеж помещиков, разгром усадеб и имений. О чем с радостью в поэме “Хорошо!” писал Маяковский:

Чем хуже моя Нина!?

Барыни — сами,

Тащь в хату пианино,

Граммофон с часами!

В число разграбленных попала под Москвой родовая усадьба Александра Блока, сотни других дворянских гнезд. И этот факт отлит в бронзе строк в той же поэме, где упоминается о встрече с Блоком у костра, где ему пришлось греться с солдатом, “человеком с ружьем”:

И сразу лицо скупее менял,

Мрачнее, чем смерть на свадьбе:

“Пишут… из деревни… сожгли у меня…

Библиотеку в усадьбе…”

Заняв в Петрограде здания упраздненного министерства, нарком уволил товарища министра, профессора, экономиста-аграрника, именем которого после событий августа 1991 года названа улица Чаянова у Миусской площади.

Почему именно здесь? Жил Александр Чаянов в Москве в Малом Харитоньевском переулке. На Миусской площади читал лекции в Народном университете по экономике. В Московском университете вел курс по истории и краеведению. После увольнения из наркомата в 1918 году издал путеводитель “История Миусской площади”, которую знал по месту службы. В том начавшем полыхать в огне Гражданской войны “боевом году” заявил о себе в литературе. Издал повесть, как сказано в энциклопедии, “умело стилизованную под русскую романтическую прозу и лубочную книжку начала ХIХ века с элементами пародии”. С развернутым, как придумывали романтики, названием: “История парикмахерской куклы, или Последняя любовь московского архитектора”. Подобных повестей сочинил пять, не бросая экономику, краеведение, искусствоведение.

Второй путеводитель Чаянова назывался “Петровско-Разумовское в его прошлом и настоящем”. Здесь до революции учился в сельсхозакадемии, потом преподавал, основал Институт сельскохозяйственной экономики. Третий путеводитель посвящался старой западной гравюре. Он страстно собирал гравюры, книги по истории, архитектуре, лубки, планы церквей.

Как многие, дебютировал в литературе стихами. Под псевдонимом Ботанин писал пьесы, сценарии, повести, сочетая фантастику и реальные исторические эпизоды, хорошо ему известные, действие которых происходило в Москве. Он же под псевдонимом И.Кремнев сочинил социально-экономическую повесть “Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии”. Предисловие успел написать Воровский до того, как стал послом в Варшаве, где его убил террорист. Эта повесть и повесть “Юлия, или Встречи под Новодевичьем” изданы в двадцатые годы и переизданы, когда имя Чаянова перестали предавать забвению как “врага народа”, погибшего в 1937 году.

Тогда немедленно расстреляли после приговора Военной коллегии Верховного суда СССР и романтика революции, бывшего наркома земледелия Андрея Лукича Колегаева, мечтавшего осчастливить крестьян чужой землей. Сталин перед расстрелом унизил трибуна службой в качестве статистика. На старости лет и статистом ему не дал умереть в своей постели.

В наркомат на Пречистенском бульваре, 6, первым лицом Колегаев являлся до конца марта 1918 года. ЦК партии эсеров обязал его выйти из состава правительства Ленина после Брестского мира. Бывший нарком остался в составе коллегии и заведовал сразу тремя отделами. Третьего мая у подъезда особняка остановилась машина из бывшего царского гаража. Из нее вышел никем не узнанный из прохожих “товарищ Ленин”. Встречался глава правительства в тот день не с коллегией, а с фракцией большевиков в аппарате наркомата.

Дружба и служба партий революционеров Октября длилась до 6 июля, когда боевики и террористы попытались взять власть в Москве силой. Андрей Колегаев осудил товарищей и перешел под красные знамена. Его отправили замаливать грехи партии эсеров на Южный фронт. Ленин и Троцкий доверяли Колегаеву высокие посты в армии и народном хозяйстве.

Вожди вернули в коллегию наркомата земледелия профессора Чаянова. Это случилось, когда с Пречистенского бульвара аграрии переехали.

Особняк занял Революционный трибунал, преобразованный после Гражданской войны в Верховный суд РСФСР. Каким образом этот суд помещался в бывшем владении Павла Рябушинского? Одним особняком не довольствовался. Судьи заняли на бульваре владение 16, несколько строений, принадлежавших в 1917 году жене купца Елизавете Александровне и ее брату Эдгарду Руперти. Сестра занималась детским приютом имени Алексеева. Брат представлялся коммерсантом в промышленном и торговом товариществе “Владимир Алексеев”. На фасаде дома сохранилась заглавная буква “А”, служившая владевшей домом Алексеевой из самого известного купеческого рода гербом. Она состояла в родстве, будучи теткой, Константину Алексееву, прославившемуся на сцене Художественного театра под псевдонимом Станиславский.

Кому сегодня принадлежит, кто арендует бывший дом Алексеевой, Руперти, Верховного суда РСФСР, ответить не могу. Как и многие другие особняки на бульваре, это некий “почтовый ящик”. При попустительстве департамента, ведающего недвижимостью в Москве, такая информация стала коммерческой тайной. На попытку войти в закрытые железные двери с сигнальной кнопкой в охрану слышишь в ответ на вопрос: “Кто в домике живет?” — ответ, который невозможно процитировать в открытой печати.

Дом, служивший на Гоголевском бульваре, 6, купцам и прокураторам, сегодня — в руках реставраторов. Ему возвращают утраченное достоинство. Рядом под номером 8 пугает серого мышиного цвета строение, которое не забывают историки архитектуры. В Москве так бывает: идешь, любуешься старинной улицей, все кругом хорошо, красиво, как вдруг на пути возникает урод, как бродяга в званом обществе. На земле сломанной церкви кроме приземистой коробки, утратившей былой облик, узким торцом на бульвар выходит многоэтажный дом, авторство которого хорошо известно историкам архитектуры.

В путеводителе “Бульварное кольцо” сказано: “Далее, на участке №8, большое здание “Стальпроект”, носящее черты конструктивистского стиля, характерного для первого этапа советской архитектуры”. Наши авангардисты “первого этапа” оказали влияние на мировую архитектуру ХХ века. Самое известное сооружение в этом стиле — Мавзолей Ленина. В духе конструктивизма два соавтора начали гостиницу “Москва”, но поменял их на переправе автор склепа-трибуны академик Щусев, прочно ставший на рельсы “сталинского ампира”.

К серой громадине, символу столицы, долго привыкали и даже оплакали, когда гостиницу разобрали, чтобы заново построить “Москву” по образу Щусева. Геометрия конструктивизма не согрела душу города так, как ампир, эклектика и модерн. Что лишний раз доказывают два дома с окнами-лентами на голых стенах, подавляющих массой бульвар. Это комплекс “Дома-коммуны”, которыми грезили архитекторы в эпоху раннего социализма, пытаясь придумать для народа новый тип жилого здания. Один дом комплекса выходит на бульвар торцом, второй такой во дворе. Оба предназначались одиноким и семейным парам. В третьем изуродованном доме помещались клуб и столовая для жильцов.

Три автора “Дома-коммуны”, Барщ, Владимиров и Милинис, успели проявить себя как конструктивисты. Клуб завода “Компрессор” на шоссе Энтузиастов — память о Владимирове. Он поменял вехи, “освоил наследие” и построил для народных артистов любимцев Сталина роскошный “Жилой дом МХАТа” на месте разрушенной церкви в Глинищевском переулке, 5—7. Проездная арка дома с барельефами во славу счастливых советских людей, лоджии, колонны, ступенчатая башня, облицовка камнем. Нет ничего, что напоминало бы конструктивизм.

Жили под одной крышей со звездами МХАТа солисты Большого. Одному из них, Марку Рейзену, представляли меня в качестве баса, подававшего педагогам музыкального училища имени Гнесиных некие надежды. Великий певец, к тому времени сошедший со сцены, прослушав арию Варяжского гостя, признался, что решил выступать в городах, где его не слышали, и бросить педагогику.

Молодой Милинис в соавторстве с мэтром Гинзбургом прославился шестиэтажным “Домом Наркомфина” на Новинском бульваре, 25, стоящим на столбах-сваях с ленточным остеклением фасадов и другими новациями стиля, правившего бал в Европе и недолго процветавшего в Москве. На фоне домиков Федора Ивановича Шаляпина “Дом Наркомфина” выглядит гигантом. В нем два соединенных вторым этажом блока — жилой и общественный с детским садом и столовой для жильцов. Таким способом побуждали не томиться на кухнях и в детских, не погрязать в мещанском быте сотрудников наркомата.

“Дом Наркомфина” относят к шедеврам стиля. Даже когда конструктивизм оплевывали, его не замалчивали в официальных изданиях, представляли как “одну из попыток советских архитекторов по-новому осмыслить жилой дом, наполнить его светом и воздухом. И использовать кровлю под устройством площадок для отдыха”. Осмелевшие искусствоведы публикуют чертежи дома, который напоминает корабль. На втором и пятом этаже тянутся сквозные коридоры, двухэтажные квартиры с ними связаны. Общие комнаты и маленькие кухни помещались внизу, спальни и санузлы — наверху. Первый этаж не застраивался. Между колоннами просматривался сад на берегу Москвы-реки. В свое время “Дом-коммуна” вызвал восторг искусствоведов и, как пишут, оказал влияние на отечественную и мировую архитектуру. Пока что этот корабль, прокладывавший маршрут зодчеству, идет ко дну, разрушается на глазах. Никто не решается браться за памятник, перепланировать его нельзя, а как приспособить для современной жизни — никто не знает. Проблема!

Больше всех удержался на плаву Михаил Осипович Барщ, успевший в стиле конструктивизма проявить себя на Мясницкой, 47, где над барскими усадьбами поднялся как противовес частному капиталу, “Госторг”, восхитивший урбаниста Маяковского:

А теперь задираю голову мою,

На Запад и на Восток,

На Север и на Юг,

Солнцами сияет “Госторг”,

— Ваня и Вася, —

Иди, одевайся.

Самое известное сооружение Барща — планетарий с серебристым куполом и круглым залом на 500 мест у зоопарка.

На углу “Дома-коммуны” рядом с номером 8 установлена в наши дни уникальной формы мемориальная доска с именем архитектора Ивана Леонидова, жившего здесь. Родился он в семье лесника, рабочего леса в Тверской области. Мечтал быть до революции иконописцем, учился на живописном факультете, но перешел на архитектурный факультет. Учился, жил и работал он в Москве, создал массу проектов, вошедших в историю архитектуру. Но ничего из проектов не реализовал. Чтобы получить в натуре представление о нем, надо ехать на Кавказ: в Кисловодске, на крутом склоне белеет головокружительная лестница санатория имени Орджоникидзе.

Иван Леонидов проникся идеями большевиков: “Надо верить в социализм, и тут не грех пофантазировать. Многие архитекторы фантазировали, играя геометрическими объемами и фигурами, как дети, забавляющиеся кубиками. Леонидов утверждал “эстетику простоты”, делал это гениально, вызывал восторг и зависть современников, без устали выступал на конкурсах, часто объявлявшихся в СССР. Всему миру власть пыталась доказать, что, ломая храм Христа, Сухареву башню, Красные Ворота, построит “столицу мирового пролетариата”.

В студенческие годы Леонидов прославился преддипломным проектом высотного здания газеты “Известия”. В 25 лет поразил профессоров проектом “Института библиотековедения имени В.И.Ленина”, который собирались построить на Воробьевых горах в память вождя-книголюба. “Дом Наркомтяжпрома” на Красной площади, комбинат “Известий”, Дворец Советов, проект “социалистического расселения в Магнитогорске” и другие шедевры злодеи в архитектуре заклеймили “леонидовщиной”. Все задуманное и выстраданное осталось на бумаге, в музеях, у коллекционеров.

А я жил в годы войны в дощатом оштукатуренном бараке, которыми застроили Магнитогорск.

Лев Колодный, «МК»