Противоядие от газов
Накануне капитуляции Германии советское командование опасалось, что немцы пустят в ход свои огромные запасы химического оружия. Но газовых атак не последовало, не было их и на фронте на протяжении всей войны. История о том, как НКВД с помощью яда предотвратил массовое применение ядовитых газов. «Трофейная ядовитая дрянь»
Много лет назад волею случая я попал на армейские склады, затерянные в степи, вдали от проезжих дорог. Точнее, по воле командования, отправившего нас сдавать отслужившие свое противогазы. Хранилище утиля, как оказалось, окружали два высоченных забора из колючей проволоки, между которыми прохаживались часовые. Охрана была и на вышках по периметру складов. Внутри стояли ангары, окруженные рядами законсервированной старой техники — от грузовиков-цистерн до дезинфекционных агрегатов. Сквозь приоткрытые ворота одного из ангаров виднелись ряды металлических бочек с отштампованными черной краской фашистскими орлами и надписями на немецком языке.
«Иприт и прочая трофейная ядовитая дрянь, — шепнул принимавший противогазы прапорщик.— Даже близко не подходите. Бочки старые — мало ли что. Сами ходим и боимся». Сколько бочек с отравляющими веществами было в ангарах, сказать не берусь. Но, судя по размерам ангаров, тысячи, если не десятки тысяч.
Потом в библиотеке я нашел брошюрку, где разоблачались злодеяния фашистов и говорилось, что во время войны немецкие химические заводы выпускали до 30 тонн отравляющих веществ (ОВ) в месяц. Получалось, что на степных складах хранится лишь малая толика произведенных немцами ОВ. Но никаких упоминаний о применении вермахтом во время войны отравляющих газов не было, за исключением одного случая в 1942 году в Крыму, который к тому времени находился в глубоком немецком тылу.
Почему? Ведь на каждом занятии по гражданской обороне всем советским людям твердили, что химическое и бактериологическое оружие обладает страшной силой и может уничтожить все живое. Но нацисты, образец бесчеловечности на все времена, почему-то предпочли проиграть, но не травить бойцов и командиров Красной армии и население СССР. Получалась загадочная картина. Немцы первыми без колебаний применили ядовитые газы во время Первой мировой войны. И вдруг такая непонятная сдержанность во время Второй мировой. В литературе не было даже намека на разгадку. Мало того, многие немецкие мемуаристы удивлялись тому, что их армия так и не применила ОВ.
«Угроза применения с воздуха боевых отравляющих веществ, — вспоминал генерал-майор Ганс Румпф, — всегда была своего рода кошмаром. Во Второй мировой войне народы были избавлены от этого ужаса. Химическое оружие, действие которого даже трудно себе представить, не было применено, и это является совершенно непостижимой загадкой».
Сама по себе напрашивалась версия о том, что немцы, как первооткрыватели оружия нового типа, лучше других понимали ограниченность его возможностей. Когда в 1915 году отравляющие газы пускали из баллонов, ветер должен был дуть в сторону окопов противника, а смена его направления грозила гибелью самим солдатам кайзера. Проблему решили с помощью снарядов, начиненных ОВ, но к моменту их появления все воевавшие армии обзавелись противогазами, и количество жертв газовых атак с десятков тысяч уменьшилось до сотен. Существовала и другая метеорологическая особенность. При низких температурах распыление газов оказалось затруднительным, поэтому газовые атаки проводились главным образом в теплое время года.
Именно поэтому уже в 1916 году ядовитые газы перестали восприниматься на передовой как сверхоружие и использовались лишь вместе с традиционными видами вооружений. Немецкая армия, например, на русском фронте перед атаками обстреливала химическими снарядами русские батареи. Существенного вреда отравляющие вещества не наносили. Но пока русские артиллеристы спасались от газов, немецкие пехотинцы могли идти вперед, не опасаясь обстрела.
Ко всему прочему выяснилось, что весь этот опыт полезен лишь для позиционной войны, когда противники сидят в окопах друг против друга. Когда войска находились в движении, газовые атаки могли принести наступающим больше вреда, чем пользы, ведь им приходилось входить на ими же отравленную территорию. Поэтому стратеги Первой мировой дружно решили, что газы полезны лишь отступающим, которые с их помощью могут замедлить продвижение догоняющего их противника. Но немцы ни тогда, ни позднее от разработки и применения ОВ, как оказалось, не отказывались.
«Массовое применение отравляющих веществ в любой момент»
В начале 1920-х политики и военные всех более или менее промышленно развитых стран истово верили, что отравляющие газы — сверхоружие новой эры. Советский военный теоретик Владимир Триандафилов писал:
«В будущей войне больше всего неожиданностей сулит химическое оружие. Согласно существующему международному соглашению все государства обязались не применять в будущих войнах химических средств борьбы. В действительности же нет ни одного государства, которое не работало бы усиленно над вопросами химической войны.
Все армии содержат в мирное время специальные службы, подготовляющие и развивающие средства химической войны. Кредиты, отпускаемые на исследовательские работы, с каждым годом растут.
Работы идут не только по линии изобретения новых ОВ, но также по заготовке запасов уже известных и испытанных химических средств борьбы. По имеющимся далеко не полным данным, есть основание предполагать, что изобретен целый ряд новых отравляющих веществ и повышена активность действия старых ОВ» (Здесь и далее стилистические особенности источников сохранены. — Прим. ред.).
Версальский мирный договор запрещал побежденной Германии иметь и совершенствовать химическое оружие, но ее генералитет, скооперировавшись с советскими коллегами, договорился производить и испытывать новые газы на территории СССР. Однако немцы не стали делиться с бывшим и одновременно потенциальным противником главными секретами, и к 1933 году сотрудничество прекратилось. При этом немцы точно узнали, насколько превосходят Советский Союз в химическом вооружении.
А в Кремле отчетливо понимали, что это отставание колоссально, и пытались нагнать лидеров если не в производстве ядовитых газов, то хотя бы в средствах защиты от них и подготовке населения к химической войне. Ведь к тому времени появилась новая концепция химической войны: с помощью авиации отравлять обширные территории, делая их непроходимыми для войск противника. Никто не говорил об этом вслух, но возможность уничтожения вражеского населения распылением ядов или химическими авиабомбами также никто не сбрасывал со счетов.
Однако настоящая «химиофобия» у советского руководства началась после того, как в 1936 году итальянцы с помощью отравляющих газов разгромили не имевшую противогазов абиссинскую (эфиопскую) армию и сделали Абиссинию своей колонией. Учения по противохимической обороне в СССР из регулярных стали постоянными. Существовала целая программа по обучению рабочих и служащих предприятий работе в противогазах. А первый секретарь МГК Никита Хрущев и председатель Моссовета Николай Булганин распорядились вырубить деревья на Садовом кольце столицы, поскольку на их листьях могли скапливаться распыленные противником отравляющие вещества.
Не меньше тревожили Кремль и донесения советской военной разведки. В 1940 году она докладывала, что немцы испытывают ОВ среди прочих средств преодоления укреплений противника. А в марте 1941 года разведывательное управление (РУ) Генштаба РККА представило руководству страны подробный доклад о германских успехах в подготовке к химической войне:
«По весьма скудным сведениям, полученным РУ за последнее время, и по тому интересу, который начинает проявлять иностранная печать к вопросу о химической войне, видно, что Германия ведет большую работу по подготовке армии и промышленности к ведению войны химическими средствами.
В период подготовки к решительным операциям на Западе на заводах фирмы «Аиссиг» (эта фирма контролируется германской фирмой «И.Г.Фарбениндустри») в г.Устье в протекторате (Чехия и Моравия. — Прим. ред.) немцы снаряжали в больших количествах артиллерийские химические снаряды…
В основном снаряды снаряжались ипритом и лишь небольшой процент — люизитом. Там же производилось снаряжение осколочно-химических снарядов раздражающим ОВ — стернитом. На этих же заводах заготавливалось большое количество футляров для химических снарядов; футляры должны были якобы снаряжаться новыми неизвестными ОВ.
По данным, полученным в начале 1941 г., на тех же заводах продолжается снаряжение 100 и 150-мм химических снарядов и авиационных бомб.
В течение 1940 г. военно-химическая промышленность протектората работала с полной нагрузкой. Грушовский химический завод общества «Карбо-Норит-Юнион» за первое полугодие 1940 г. поставил 150 тонн активированного угля для противогазов. Выработка активированного угля на заводе «Хема» к концу первого полугодия 1940 г. доведена до 38 тонн в месяц. Расширено производство отравляющих веществ на заводе в г.Всетин. Кроме того, для производства ОВ оборудованы предприятия в Бойковицы и Богуславицы (Моравия).
Для снабжения германской армии противогазами заводы фирм «Хема» и «Фатра» работают с полной нагрузкой. Противогазовые фильтры для этих заводов поставляет фирма «Экгарт» (завод в г.Хотенбори, Чехия). Производительность завода — 10—12 тыс. противогазовых фильтров в сутки. Кроме того, фирма «Экгарт» занимается производством новых противогазовых фильтров.
На территории самой Германии многие заводы, производящие ОВ, работают в 2—3 смены.
Германские химические лаборатории ведут систематическую работу по изучению различных ОВ.
В феврале 1941 г. поступили сведения, что на оккупированной территории Франции немцы сосредоточивают большие запасы иприта и авиационных химических бомб…
По непроверенным сведениям, отравляющие вещества в больших количествах хранятся на территории генерал-губернаторства (Польша. — Прим. ред.)…
Кроме хорошо известных отравляющих веществ, как иприт, люизит, фосген, дифосген, стернит и др., которые состоят на вооружении германской армии, по сведениям, полученным в феврале с.г., немцы в больших количествах изготовляют также мышьяковистый водород — ОВ, от которого все известные нам противогазы (за исключением универсального бельгийского), состоящие на вооружении иностранных армий, не защищают.
Имеются не вполне проверенные сведения, что некоторые части германской пехоты были снабжены новыми противогазами…
Для массового производства ОВ и средств противохимической защиты Германия располагает вполне достаточной технической и сырьевой базой.
Не имея своего мышьяка, Германия легко может получить его из Швеции, которая по добыче мышьяка занимает первое место в мире. В 1936 г. в Швеции на складах фирмы «Болиден» лежало 200 тыс. тонн белого мышьяка (предложение мышьяка в течение многих последних лет превышало спрос), что для того времени составляло примерно 300% всего мирового потребления его в год.
Производство больших количеств ОВ в Германии не встретит затруднений, т.к. кроме специальных заводов ее предприятия анилокрасочной промышленности могут быть легко приспособлены для производства ОВ, как это и было сделано в первую империалистическую войну.
По неполным данным, около 200 немецких фирм изготовляли средства химической войны. К настоящему времени уже учтено не менее 115—120 предприятий, изготавливающих средства химического нападения и защиты…
По самым осторожным подсчетам, производственная мощность химической промышленности Германии такова, что в первый же год массового производства ОВ она сможет обеспечить выпуск не менее 200 тыс. тонн различных ОВ…
Вывод:
Современное состояние военно-химической подготовки германской армии и промышленности, а также потенциальные возможности военной химии делают возможным массовое применение отравляющих веществ в любой момент».
Аналогичная информация приходила и от агентуры госбезопасности в Германии.
«Задыхаемся от газа, умираем»
После войны немецкие генералы в своих мемуарах единодушно утверждали, что никаких планов применения химического оружия против СССР у вермахта не было. Но это было только частью правды. В ходе молниеносных войн, как показывал немецкий опыт, газовые атаки были попросту не нужны. К тому же Украина, Белоруссия, Прибалтика и юг России интересовали немцев прежде всего как сельскохозяйственные угодья, и вряд ли стоило портить их отравой. Но все могло измениться, если бы война начала принимать затяжной и позиционный характер.
В Москве же считали, что германские химические атаки — неизбежность, и после начала войны приняли меры для их предупреждения. Как рассказывали мне ветераны госбезопасности, через болгарского посла в Москве Ивана Стаменова, являвшегося каналом для неофициального общения с нацистским руководством, и через советское посольство в Стокгольме немцам было сообщено, что на любую попытку применения химического оружия будет дан эффективный ответ. Как восприняли это сообщение в Берлине, судить трудно, но в 1941 году и в начале 1942-го ОВ на советско-германском фронте не применялись.
Что стало причиной нарушения немцами этого неформального соглашения, теперь можно только предполагать. Скорее всего, толчком к применению немцами ОВ стало четкое понимание того, что Красная армия против них практически беззащитна. Во время отступления в начале войны первым лишним грузом, от которого избавлялись бойцы, были противогазы. Судя по мемуарам, лишь у немногих красноармейцев оставались противогазные сумки, в которых было удобно носить продукты. Так что ответить на химическое нападение газовыми атаками Красная армия уже не смогла бы.
В мае 1942 года немецкие войска взяли город Керчь. Но в Аджимушкайских каменоломнях оставались более 10000 советских бойцов и командиров. Чтобы быстро и окончательно уничтожить эту небольшую, но досаждавшую ночными вылазками группировку, немецкое командование приказало взорвать все выходы из каменоломен и закачать в них ОВ.
Первая атака началась 24 мая 1942 года и убедила нацистов в эффективности избранной тактики. Автоматчики расстреливали выбегавших из каменоломен отравленных красноармейцев. За этот день погибли около 5000 человек. В некоторых источниках говорится, что командовавший бойцами в катакомбах полковник Павел Ягунов приказал передать по радио: «Всем, всем, всем! Всем народам Советского Союза! Мы, защитники Керчи, задыхаемся от газа, умираем, но в плен не сдаемся! Ягунов». Но маломощную радиостанцию за линией фронта не слышали, и информация о применении отравляющих газов дошла до Москвы с большим опозданием.
Еще некоторое время понадобилось для подготовки асимметричного ответа. Как рассказывал мне один из ветеранов отвечавшего за диверсии и убийства отдела «В» первого главного управления КГБ СССР, читавший отчет об этой операции четвертого управления НКВД, больше всего времени ушло на выявление местонахождения немецких офицеров, участвовавших в отравлении командиров и красноармейцев в Аджимушкайских каменоломнях. Как оказалось, большинство из них после ликвидации сопротивления отправились на отдых в санаторий под Киевом.
Все остальное было делом техники. В район санатория перебросили спецгруппу, оснащенную препаратами, разработанными в спецлаборатории НКВД, которую возглавлял Григорий Майрановский. Члены спецгруппы из Москвы завербовали работницу санаторской кухни, которая и влила яд замедленного действия в приготовленные блюда. Как говорил ветеран, противоядия от этого средства не существовало. По всей видимости, вместе с немцами были отравлены также русские и украинские работники кухни. Но об этом ветеран предпочел не распространяться. Главным был итог операции: ликвидировано больше 100 немецких офицеров. Признаться в том, что диверсанты или партизаны убили такое количество офицеров, германское командование не решилось, и история с отравлением в санатории получила гриф секретности.
Участникам операции вручили правительственные награды, а Г.Майрановский по совокупности секретных и имеющих оперативное значение научных трудов стал доктором наук и профессором. А вот сам подвиг разведчиков решили засекретить навсегда. Ведь среди пациентов санатория было немало выздоравливавших раненых. А советская пропаганда твердила, что раненых убивают только фашистские изверги.
Немцам через Швецию сообщили, за что именно были казнены германские офицеры, и больше ни одной попытки применить химическое оружие за время войны не случилось. В 1943 году немцы доставили под Ленинград химические снаряды и бомбы, чтобы разом завершить затянувшуюся блокаду. В советских частях наблюдалась даже легкая паника, ведь противогазов у солдат давным-давно не было. Но приказа начать обстрел зарядами с ОВ так и не последовало.
В конце войны, как рассказывали потом попавшие в советский плен немецкие генералы, в Германии усилилась подготовка к химической и бактериологической войне: проводились эксперименты на заключенных в концлагерях и наращивалось производство ядовитых газов. А в начале 1945 года Адольф Гитлер заявил, что Германия снимает с себя все обязательства по неприменению этих видов оружия.
Но ни газовых, ни бактериологических атак так и не последовало. Ведь никакое сверхоружие не стоит ни гроша, если решение о его применении принимают люди, опасающиеся за собственную жизнь. А в руководстве вермахта явно никто не сомневался, что русские сдержат слово и предадут мучительной смерти каждого, кто начнет химическую или бактериологическую войну.
Евгений Жирнов, «Коммерсант-Власть»
