Как устроена система школьных унижений в России, которую выросшие дети затем переносят в армию, на войну и в тюрьму

«Меня били, на меня плевали, меня подстерегали после уроков, но, только повзрослев, я осознала, что это ненормально, что это насилие», — говорит мне взрослая успешная женщина. В невыносимых условиях человеческая психика включает защитные механизмы: чтоб не сойти с ума от боли, мы начинаем воспринимать происходящее как норму. Это легко объясняют слова психиатров о том, что насильник, как правило, в прошлом — сам жертва насилия. Речь тут не идет о попытке оправдать преступления, лишь о понимании их истоков.

Тюремные, армейские и школьные издевательства все легче перепутать. Собственно, и последствия зачастую сходны: увечья, суициды и колумбайн, который в России в феврале признали «террористическим движением». Верховный суд заявил, что колумбайн «преследует цели дестабилизации обстановки в стране». Рискну предположить: обезумевший от буллинга подросток, беря в школу отцовский ствол, меньше всего думает об обстановке в стране.

Детскую душу предлагают лечить отказом от интернета и мобильников, запретом аниме и видеоигр, блокировкой контента и допуском в соцсети по паспорту, уроками православия и школьной формой. Трудно найти способы, менее соответствующие заявленной цели.

• Трибунал для Путина. Доклад по геноциду в Украине

Нынешний страшный год показал, какой эффект дает культ жестокости в обстановке войны. Документальные свидетельства с оставленных отступившей русской армией территорий можно сколь угодно долго отрицать и даже сажать за их цитирование. Но никакие глушилки Роскомнадзора не могут заглушить тысячеголосый вой жертв. Путь от русской культуры до русской хтони оказался пугающе краток.

Какие механизмы взрастили в нас садистическую жестокость, можно обдумать, вспомнив опыты психологов — от Стэнфордского эксперимента до «Третьей волны». Но не осмыслив этого, мы рискуем столкнуться с выпущенными на волю демонами уже после войны, вне зависимости от ее исхода. Учитывая, что вскормлены эти демоны последовательно и планомерно. Их любовное взращивание начинается с самых ранних лет — как только ребенок впервые оказывается в руках государства.

Взаимное родство трех сфер насилия — школы, тюрьмы и армии в России XX-XXI веков сколь очевидно, столь и пугающе. Роднят их общие черты: законы стаи, закрытость от чужих глаз. Униформа сама как насилие: кофейные платьица, камуфляж или роба, номерки на груди, шевроны на плече…

«Насилие процветает в местах, где есть четкое расписание и распорядок жизни. Есть конкретное место у каждого, все разбиты на группы, форма, которая обезличивает и снимает ответственность. Есть твое мнение, а есть правильное, над тобой имеют полномочия учитель, охранник, техничка. Это для нас она просто уборщица, а для школьника — человек, обладающий властью, тот, кто вправе по какой-то неведомой причине отдавать распоряжения. И вот паттерн поведения начинает складываться», — говорит кандидат психологических наук Валентина Лихошва, которая много лет работает с жертвами буллинга и дискриминации.

На фоне разных лиц насилия школьно-армейско-тюремное отличается изощренностью унижений. Не боль, а грязь, ярко выраженный фекально-генитальный характер. Макнуть головой в унитаз, заставить чистить его зубной щеткой или определить «место у параши» — одного порядка действия.

• Как российские оккупанты захватывали ЧАЭС и зону отчуждения, а затем бежали, разграбив станцию

«Понятия личного и публичного человек обычно учится четко разграничивать годам к семи-восьми. Одна из самых ужасных вещей, когда без твоей воли личное делают публичным, — говорит о природе этого явления Валентина Лихошва. — Задрать прилюдно юбку, затолкать в девочку в мужскую раздевалку или мальчика — в женскую, вскрыть телефон и вслух прочитать сообщения — это нарушение границ личного и публичного. В армии или местах лишения свободы таких методов уже недостаточно, чтоб действительно унизить человека. Поэтому там своей личной зубной щеткой ты будешь чистить унитаз».

Непременный аспект насилия в закрытых коллективах, включая детские, — его сексуализация. И дело не в проникновении тюремной субкультуры за периметр зоны: «Сексуализированнное насилие — применяемый приматами способ понизить статус соперника в группе. К сожалению, наше общество во многих вопросах далеко от уровня приматов не оторвалось. Это прямой показатель уровня общественного развития», — комментирует Лихошва.

Пароксизмы государственной борьбы с истязаниями всегда случаются после громких скандалов — таких, как дело рядового Сычева или публикация видеоархива тюремных пыток. Как правило, приступы эти скоротечны и всегда заканчиваются победными реляциями. Например, в 2019 году министр обороны Сергей Шойгу заявил о полном искоренении армейской дедовщины. По его словам, в армии теперь встречаются лишь случаи бытового или казарменного хулиганства. Боюсь, природа этого тезиса скорее лингвистическая, нежели статистическая: с сокращением срока службы до одного года «дедов» в войсках вроде как и нет — нет и дедовщины. Улучшению статистики также способствуют запрет срочникам пользоваться смартфонами или внесение сведений «о соблюдении законности и морально-психологическом климате в войсках» в перечень информации, способной нанести вред госбезопасности. При этом ежегодно в России выносят более 700 приговоров за преступления, связанные с насилием в армии.

Перед Новым годом в Сети появился ролик: морпехов в поселке Спутник под Мурманском заставляют маршировать и петь в противогазах. На днях там же осудили некоего капитана. За курение в неположенном месте он заставил трех срочников бежать кросс с 30-килограммовыми штангами на плечах. Капитан за это заплатит штраф 60 тысяч рублей, что явно меньше его месячного жалованья.

Государство давно опустило руки перед насилием — или посчитало его вариантом нормы. Поэтому на него так часто закрывают глаза те, кто должен его пресекать: учитель или армейский прапорщик. Когда агрессия толпы направлена на конкретную жертву, она не обернется против старшего по званию или государства, она канализирована. Достаточно управлять возглавившими травлю, чтобы управлять всеми.

• Как Евросоюз и Международный уголовный суд помогут Украине в расследовании военных преступлений РФ

Класс, где есть буллинг, не устроит школьной забастовки. И модель усваивается на всю жизнь. В зависимости от обстоятельств у кого-то она «выстрелит» в форме домашнего насилия, у кого-то расцветет при попадании в закрытый коллектив. А в ситуации боевых действий с четко выраженным образом врага, спровоцирует военные преступления. Несколько лет назад исследование Международного комитета Красного Креста выделило простые условия, способствующие таковым: групповой конформизм, подчинение авторитету, размывание чувства ответственности. И еще одно — так называемая спираль насилия: ставший ранее жертвой агрессии с большей вероятностью пойдет на преступление сам.

Зачем в армии заставляют стирать чужие портянки? Выполнение абсурдных и неприятных приказов ломает волю. Это род морального изнасилования, после которого «грязной» чувствует себя жертва. И, чтобы выжить и не сойти с ума, отключает рефлексию. Особо изощренные «воинские начальники» мелкого звания включают фантазию: сержант заставлял солдат по очереди участвовать в убийстве крысы. Отказавшихся смертно бил. Прочие смотрели. Соучастие вяжет кровью, пусть и крысиной. И дает урок: убей — и будешь жив сам. Сломанный человек попадает на настоящую войну, где стреляет уже не холостыми. Вернувшись в мирную жизнь, переносит на нее правила выживания на поле боя. К концу 1989 года в тюрьму за совершение различных преступлений попали не менее 3700 «афганцев».

Выход из спирали насилия требует зрелости общества. Того самого, которое инфантильно отстраняется от всего, что разрушает мифически благостную картину мира. Этот недуг сродни тому, что поражает солдата на войне — моральное самоустранение, оно учит воспринимать немыслимое как норму.

Нынешним контрактникам по 20 лет, они родились, выросли и пошли служить при Путине. И хоть многие из них, как справедливо замечают, родом из глубинки, где жизнь далека от комфорта, откровенной нищеты это поколение не знало. Многие из них вообще ничего не знали, кроме школы.

«Если хочешь понять, насколько развито общество, обрати внимание на школу, места лишения свободы и психоневрологические интернаты,» — говорит психолог Лихошва. Что роднит их в России? Система унижения. Лишь вырастив человека, осознающего свои границы и неприкосновенность, мы получим поколение, уважающее чужое право на жизнь. Сделаем это, когда усвоим: зверства нынешней войны творят те, кто стирал чужие портянки. Теперь они повязаны уже не крысиной кровью, а человеческой. И нам с ними жить.