Зона особого внимания. Мордовская женская колония № 14

Мордовская женская колония № 14 стала одной из первых в России, где осужденных начали приучать к нормальной жизни: сначала к спокойному отбыванию срока за решеткой, а потом к размеренному и стабильному существованию снаружи. «Гуманизацию» исправительных учреждений России Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) начала с женских колоний. Миловидная барышня в кофточке «под леопарда» обращается к группе девушек в синей тюремной униформе, вальяжно развалившихся в мягких креслах: «А сейчас мы будем выявлять значимые личностные качества друг друга. Света идет за дверь, а в это время остальные пишут на листочке те свойства характера, которые, на ваш взгляд, ей присущи». Упитанная, рыжеволосая, похожая на лису Света, с лица которой не сходит лукавая улыбка, не торопясь, выходит из комнаты. «Да какие еще личностные качества, – раздается громкий голос откуда-то из кресел, едва за девушкой захлопывается дверь, – 159-я статья («мошенничество». – Newsweek), вот и все». Зал разражается хохотом, а громче всех смеется психолог в леопардовой кофточке Ольга Ишаева.

Мордовская женская колония №14 стала одной из первых в России, где осужденных начали приучать к нормальной жизни: сначала к спокойному и тихому отбыванию срока за решеткой, а потом к размеренному и стабильному существованию снаружи. После поступления в колонию новичков определяют в специальный отряд, где психологи три месяца объясняют им все правила бытия в неволе. А за шесть месяцев до окончания срока освобождающихся помещают в отдельный отряд, где их готовят к жизни в большом мире. Всего таких прогрессивных колоний в России пять: во Владимирской, Рязанской и Московской областях. Все эти учреждения – женские, в двух осужденные могут жить вместе с детьми. «Гуманизацию» исправительных учреждений, о которой Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) говорит уже много лет и на которой так настаивают Евросоюз и правозащитники, решили начать именно с женских колоний. По словам Виталия Полозюка, начальника управления социальной, психологической и воспитательной работы с осужденными ФСИН, если эксперимент окажется удачным, опыт будут перенимать и мужские исправительные учреждения.

МЯГКАЯ ПОСАДКА

В идеале все российские колонии должны, как и мордовская зона №14, походить скорей на пионерский лагерь: чистые палаты на 15–20 мест, постели, заправленные белоснежным бельем, в комнате отдыха – телевизор, аквариум, мягкие стулья.

«Зачем это нужно? – удивляется вопросу Сергей Мироненко, заместитель начальника управления ФСИН по Республике Мордовия. – Среди наших осужденных немало вполне порядочных и даже интеллектуальных женщин, и нам важно, какими они отсюда выйдут – озлобленными на весь мир или нет. Сломаются или смогут сохранить свое человеческое достоинство? Суицидов у нас, слава Богу, не было, но шкала тревожности у осужденных очень высокая». В свободное от работы время Сергей увлекается изучением психологии и педагогики и уверен, что к процессу исправления осужденных надо подходить вдумчиво. «Схема «запустили–отсидели–выпустили» неэффективна, – уверен он. – Они же в общество выходят и должны жить там как нормальные люди. Тогда всем будет спокойнее. Нам – в первую очередь. И вам, кстати, тоже».

Мироненко с гордостью рассказывает, что в экспериментальной колонии 80% осужденных находятся в «активе», то есть всячески помогают администрации.

«Быть в «отрицалове» у них не модно», – говорит Мироненко. «А «ботать по фене» и жить «по понятиям» вы их в адаптационном отряде тоже учите?» – встревает в разговор фотокорреспондент. ««Ботать по фене» сейчас уже тоже не модно», – кратко резюмирует Мироненко.

В то, что «законы» зоны тут не в моде, поверить действительно легко. Например, традиционная зэковская валюта – сигареты и чай – тут вообще обесценена. На некоторых из «обычных» зон одну сигарету можно на буханку хлеба выменять, а полпачки – на телефонный разговор по заначенному кем-то из зэков мобильнику. В колонии №14 дефицита сигарет, да и всего прочего из предметов первой необходимости, нет. Здесь есть магазин, в котором любая из заключенных может купить почти все что душе угодно: и сигареты, и чай, и конфеты, и сахар. Денег осужденным не выдают: все, что они зарабатывают – на швейном производстве они получают до 5000 руб. в месяц, – им либо переводят на «тюремный счет», с которого и списывают в магазине, либо отсылают семье на волю.

Магазин – это не ноу-хау 14-й колонии, по ГОСТу они должны быть при любом исправительном учреждении. Но вот есть магазины далеко не везде, а там, где есть, либо ассортимент не такой, либо зэки не зарабатывают столько денег. «Прогресс не стоит на месте, и нравы на зоне сейчас уже не те, что были, – говорит Мироненко. – Сейчас субкультура преступного мира в колониях в значительной степени нивелирована. Особенно на женской зоне. Татуировки практически никто не делает, жаргон тоже используют редко. Но надо различать «черные» зоны (находящиеся под влиянием криминальных авторитетов. – Newsweek) и «красные». Так вот, в нашей области колонии «красные» – тут главенствует администрация».

Именно для сохранения этой главенствующей роли, в частности, и необходимы адаптационные отряды: новичков не помещают с ходу в тюремную субкультуру, не давая тем самым «набраться плохого» у старожилок. Тех, у кого первая ходка, и после адаптационного периода направляют в отдельный отряд.

По словам Александра Кулагина, начальника колонии, крайне важно, чтобы те осужденные, «которые хотят встать на путь исправления, не поддавались тлетворному влиянию тех, кому программы социализации уже не помогут». И тогда, уверен он, число рецидивов будет неуклонно снижаться.

С этой задачей Кулагин вполне справляется: за четыре года ни одна из осужденных, которая прошла через реабилитационный центр, за решетку не вернулась. По данным правозащитной организации «Международная тюремная реформа», в целом по стране на повторные преступления идут 25–30% уже отбывших первый срок. По официальной статистике ФСИН, из 880 000 заключенных, содержащихся сейчас в российских исправительных учреждениях, 400 000 человек – рецидивисты.

Марина Моргунова, красивая светловолосая женщина с маникюром и макияжем, сидит впервые. Ювелир по профессии попалась на «преступлении в сфере экономической деятельности», подробности своего дела ей запретила рассказывать администрация колонии. «Когда поняла, что попаду на зону, от страха не могла разговаривать, – вспоминает Марина. – Я же читала книги о страшных нравах на зоне. Больше всего боялась злых зэчек, которые будут меня обижать».

Сейчас Марина больше не боится: «Благодаря адаптационному центру у меня больше нет расхождений между Я-концепцией и моим истинным Я», – на полном серьезе заявляет Марина, правда, затрудняется объяснить, что именно это означает.

По словам психолога Ольги Ишаевой, «злые зэчки» – самый большой страх новеньких в колонии. «Поэтому на психологических тренингах в адаптационном отряде мы стараемся новеньких познакомить, подружить, сделать все возможное, чтобы они почувствовали себя командой и не боялись хотя бы друг друга», – говорит Ишаева.

Психологические тренинги в адаптационном отряде Ольга проводит несколько раз в неделю. В зале на полу ковер, на стенах – картины, из магнитофона – Верка Сердючка.

«Давайте знакомиться, – начинает психолог. – Меня зовут Оля, я добрая». «А теперь вы», – обращается она к высокой темноволосой женщине лет тридцати.

«Эля, я – плохая, злая и отвратительная», – отвечает девушка. Непонятно, то ли она искренне так считает, то ли издевается над специалистом. Психолог огорченно вздыхает: «Самая большая проблема – это низкая самооценка». Поэтому любимая фраза психологов в колонии – «От тюрьмы и от сумы не зарекайся». Своим «клиентам» они объясняют, что не стоит обременять себя чувством вины: «Вы такие же люди, как и все, ничем не хуже».

Самокритичная Эля, осужденная за распространение наркотиков, очень быстро поверила Ольге и уже минут через двадцать стала чувствовать себя вполне раскованно. В адаптационном отряде ей нравится: «А че? Здесь спокойно, можно музыку послушать, в креслах посидеть. В комнате для отдыха у нас черепашки живут».

ВЫПУСКНОЙ КЛАСС

Рядом с залом для психологических тренингов находятся комната социального работника и кухня. Кухня – как в обычной квартире: электрическая плита, холодильник, два стола, на полочках вазочки и разноцветные кружки. Симпатичный мужчина в белоснежном поварском колпаке, румяный и веселый, раскатывает скалкой на столе тесто. Две женщины в разноцветных фартуках молча лепят пельмени, одна помешивает суп в кастрюле.

Руководитель кружка «Домоводство» Владимир Лемяскин, в прошлом флотский кок, все время улыбается и приговаривает: «Надо, чтобы тесто было тоненьким. Энергично, энергично раскатывай. Представь, как будто это неверный муж». Движения девушки тотчас же становятся куда более решительными.

«Когда сюда пришла, даже картошку не знала, как пожарить, – рассказывает Гуля Лукманова, девушка лет двадцати пяти, наотрез отказавшаяся говорить, за что сидит. – За пять лет отсидки все забыла. Смотрю на картошку, на сковородку и не знаю, что с этим делать». Демонстрировать свои кулинарные навыки Гуле особенно некому: муж развелся с ней через полгода после суда, детей нет, родителей тоже.

«Не раскисать, все еще будет, – неуклюже подбадривает Гулю отставной кок, – вот я тебя научу готовить свой фирменный плов – отбоя от мужиков не будет».

Пока до фирменных блюд ученицам Лемяскина далеко. «Я только с третьего раза научилась плиту зажигать. Все боялась подойти, отвыкла», – говорит Гулина подружка Ирина Пригожина.

Ирина угощает меня пирогами собственного приготовления, жесткими и безвкусными, и делится свой гастрономической мечтой: «Когда приеду в Москву, первым делом съем бигмак с кетчупом».

Кухней разрешают пользоваться только тем осужденным, которым скоро на свободу, – из реабилитационного отряда. Они могут ходить в гражданской одежде, а приглашенные социальные работники читают им лекции. «Они же здесь от жизни отстали, – объясняет Ирина Гаражанкина, заместитель начальника колонии по воспитательной работе. – Некоторые и семь, и десять лет в колонии провели, многие вообще не знают, что такое мобильный телефон и Интернет. Деньги уже забыли как выглядят». Вот их и учат новой жизни.

Учебный кабинет похож на класс в общеобразовательной школе: парты в ряд и доска. На доске – тема лекции: «Закон о материнском капитале». «По закону «О материнском капитале» каждая женщина, родившая или усыновившая второго и последующего ребенка, имеет право на получение четверти миллиона рублей, правда, не сразу, а через три года и не наличными – по безналу перечислят на специальный счет», – монотонно рассказывает соцработник.

Женщины сидят за партами по двое и старательно записывают в тетрадки. Одна из них огорченно комментирует: «Что же раньше такого не было – у меня четыре сына. Взрослые, правда, уже. Дали бы материнский капитал, может, по-другому жизнь сложилась бы».

Ее соседка Надежда Космирова, отбывающая срок за распространение наркотиков, сидит с отстраненным видом. Она знает, что такое сайт «Одноклассники.ру», Bluetooth и даже нанотехнологии. Надежда – из «интеллигентов», у нее хорошо поставленный голос бывшего преподавателя истории.

«Мне вообще неинтересно то, что здесь происходит, – жалуется она со слезами на глазах. – Я интересуюсь космосом. Смотрю телевизионные программы, статьи об этом читаю. Стараюсь отвлечься. Адаптационный отряд – это хорошо, конечно, хотя бы потому, что новенькие там живут отдельно от неоднократно судимых, но мне кажется, выживешь ты на зоне или нет, зависит только от тебя и от поддержки близких». Через два месяца Надежда выходит на волю. И администрация за нее спокойна. Дочь Надежды уже нашла ей работу, друзья активно поддерживают и ждут, когда она вернется.

Правда, по мнению Виктории Сергеевой, регионального директора организации PRI («Международная тюремная реформа») по России, Украине и Белоруссии, история Надежды – счастливое исключение. Тот факт, что такие центры начали появляться, это хорошо, считает Сергеева, но эффективность их работы оставляет желать лучшего. По словам Сергеевой, адаптировать осужденных к жизни в заключении нужно еще в следственных изоляторах, а в колонии – слишком поздно: вредных привычек уже успевают понабраться. В российских СИЗО разного типа сидят около 160 000 человек, около половины – рецидивисты, зачастую порядки в СИЗО даже похлеще, чем в колониях, где люди сидят подолгу и так или иначе должны притереться друг к другу.

С реабилитационными программами еще сложнее. «Там им дают общую информацию, которая мало помогает без привязки к конкретному региону, – уверена Виктория Сергеева. – К тому же в реабилитационных центрах часто работают неграмотные люди. Ну прослушали девочки лекцию, записали в тетрадки – и забыли через час».

В качестве образца для подражания Сергеева приводит европейские страны, где после того, как человек получает срок, к нему приставляется офицер службы пробации: он собирает данные об осужденном, рекомендует реабилитационные программы, необходимые в заключении именно этому человеку. Кроме того, встречает его после выхода на свободу и помогает найти работу. «Но в России вряд ли так когда-либо будет», – говорит Виктория.

Самые большие проблемы вчерашнего зэка – с работой: преступников, пусть и бывших, брать не хотят. И именно поэтому у нас так много рецидивов: у выпущенных на свободу просто не остается другого выхода. Сергей Мироненко, заместитель начальника управления ФСИН по Мордовии, и тут называет свой регион образцово-показательным, мол, у них небывало высокие цифры: удачно трудоустроились более 35% бывших заключенных.

«Как мы узнаем? Ну, они же пишут. Не нам, конечно. А подругам по несчастью. А мы отслеживаем», – хвастается Мироненко. Перлюстрации на зоне еще никто не отменял.

Дарина Шевченко, «Русский Newsweek»

You may also like...