Медицинская ошибка. Ценою в жизнь

Когда Федор Иванович Мартиди рассказывал о том, что ему пришлось пережить, я думал: никому не желаю оказаться на его месте. Но, пообщавшись с другими участниками событий, понял: не дай Бог оказаться на месте любого из них. А это может произойти, увы, с каждым. Ведь практически невозможно найти человека, который вообще не обращался бы за медицинской помощью. Искренне не желаю быть участниками подобных событий ни медикам, ни их нынешним и потенциальным пациентам. Дочь Федора Ивановича, Алла, обратилась в больницу по обычному для большинства женщин поводу: в связи с беременностью. Было это в январе нынешнего года. А в мае шестнадцатилетней девушки не стало. Не стало, по мнению отца, из-за медицинской ошибки. Официальные выводы (во всяком случае, имеющиеся на сегодняшний день) этого не подтверждают. Прокуратура города Краснодона (Алла Мартиди жила в г. Молодогвардейске) отказала в возбуждении уголовного дела по заявлению родителей. Управление здравоохранения Луганской облгосадминистрации ответило отцу и матери на их запрос так: «Управлением здравоохранения проведено служебное расследование по факту смерти вашей дочери, Мартиди А. Ф. Комиссия пришла к следующим выводам. У Мартиди А. Ф. было тяжелое гнойно-септическое заболевание почек, которое развилось на фоне снижения иммунитета, обусловленного беременностью, физиологической незрелостью, вредными привычками… Несистематическое применение антибактериальной терапии, обусловленное нарушением беременной стационарного режима, привело к нетипичному, латентному развитию тяжелой инфекции, повлекшей за собой осложненное течение пиелонефрита со стремительным необратимым развитием осложнений в жизненно важных органах. Согласно объяснительным документам, предоставленным медицинскими работниками, эпизода обсуждения с вами причины смерти как следствия ошибки врачей не было». Это письмо подписали: председатель комиссии доцент кафедры акушерства и гинекологии ФПДО Луганского государственного медуниверситета В. В. Макагонова; заведующая женской консультацией Луганской городской больницы № 8 Т. Г. Склярова; заведующая областным Центром планирования семьи и репродукции человека И. Ю. Романенко.

И в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела есть фраза: «Согласно выводам, причины смерти как следствия ошибки врачей не было». Кроме того, есть и вывод экспертной группы Минздрава Украины, где выбранная при лечении этого пациента врачебная тактика оценена как обоснованная.

Казалось бы, инцидент исчерпан, можно только посожалеть о несчастье, принести соболезнования семье. Но!.. Но есть в этой истории то, что, на мой взгляд, просто не может не обратить на себя внимание. Есть то, о чем не только можно поговорить, но и крайне необходимо.

Начну с некоторых пояснений. Федор Иванович Мартиди сам обратился в нашу редакцию. Почему? Его ответ на этот вопрос стал заголовком этого материала. А я, сразу отмечу, не намерен делать какие-либо выводы и давать какие-либо оценки. Пусть этим занимаются специалисты соответствующего профиля. Последнее слово – за ними. Я же просто перескажу факты и поделюсь определенными наблюдениями.

Несколько лет назад во время одной неофициальной беседы услышал такую фразу: «Как это ни парадоксально, но в Украине есть две профессии, представители которых практически не несут ответственности за свои ошибки, все решают их профессионализм и порядочность. А профессии это такие, от которых зависят жизни людей: врачи и адвокаты». Человек, сказавший это, был… адвокатом. Понимаю, утверждение сие – весьма спорное, и не все с ним согласятся. Тем не менее, такие слова навели меня на определенные размышления. В первую очередь по поводу ответственности врачей. Все-таки их услугами наши сограждане пользуются значительно чаще, чем услугами адвокатов. Действительно, что предпринять, если человек недоволен результатами своего лечения или считает врачей виновными в смерти родственника? Как в таком случае можно предъявить претензии, получить разъяснения, добиться наказания виновных, если таковых выявят?

Все мы хотя бы однажды слышали истории о том, что у кого-то возникли серьезные осложнения, например, после некачественно сделанной операции или из-за выявления какого-либо заболевания в запущенной стадии. Приходилось слышать и о том, что порой неправильное лечение стоило кому-либо жизни. Но все это в подавляющем большинстве – не более чем слухи или досужие разговоры. А многие ли пытались что-то официально выяснить и добиться справедливости, пусть иногда и запоздалой? Смею предположить, что очень немногие. На вопрос, почему не делали этого, обычно отвечают, что в нашей стране это невозможно.

Во всяком случае, из встреченных мною людей Федор Иванович – первый, кто, считая медиков виновными в смерти родственника, начал «копать» всерьез. Каким будет окончательный результат, пока неизвестно. Но это тот случай, когда заслуживает внимания и сам процесс, и на первый взгляд частные факты позволяют вести разговор об общих тенденциях в нашей системе здравоохранения.

Дочь Федора Ивановича, Алла, 18 апреля поступила в отделение патологии беременных Краснодонского роддома по направлению врача скорой помощи. Ей поставили диагноз: «острый левосторонний гестационный пиелонефрит, анемия беременных легкой степени»…

– За день до того, – говорит отец девочки, – я хотел забрать дочь к себе в Луганск (родители А. Ф. Мартиди в разводе. – Авт.), но поездку пришлось отменить из-за ее жалоб на самочувствие, в частности, на высокую температуру. А на следующий день я узнал, что она – в больнице. Приехал к ней, мы пообщались, Алла хорошо отзывалась о врачах. В общем, ничего не предвещало такого поворота событий. Ведь и ранее у дочери не было серьезных заболеваний. Потому я спустя несколько дней решил поехать в Грецию в гости к сыну, как и планировал. Вернулся седьмого мая, когда дочь перевозили в областную больницу. Утром девятого мая Аллы не стало. Конечно, если б мог предугадать, вмешался бы, как вмешивался за несколько месяцев до тех событий. Тогда Алле вскоре после постановки на учет поставили диагноз «внематочная беременность». Я забрал ее, повез в Луганск, там врачи не подтвердили этот диагноз. Потому я и считаю, что и в случае с пиелонефритом имела место ошибка. Вернее, череда ошибок.

Почему Федор Иванович уверен, что к смерти дочери привели именно неверные действия медиков? В жалобе его и Ольги Дмитриевны, матери Аллы, упоминаются врачи областной клинической больницы, которые якобы говорили о том, что больную привезли с опозданием, а также патологоанатом, якобы сказавший: «Ваша дочь умерла от ошибки врачей». Следствием этого, видимо, стали пункты нормативных документов, изданных по итогам служебного расследования, в которых идет речь о необходимости обратить внимание на этико-деонтологические аспекты врачебной работы. Деонтология – наука об общении врача с пациентом, его родственниками, а также с коллегами.

– Когда в ответе, полученном из облгосадминистрации, я прочел о том, что патологоанатом якобы ничего не говорил о медицинской ошибке, я его по-человечески понял и не осуждаю. Кому охота работу терять? Также понял и персонал отделения патологии беременных, когда увидел рапорты о том, что Алла якобы уходила из отделения, написанные одним и тем же человеком, одной и той же ручкой, но, судя по датам, якобы в разные дни. Сам факт наличия именно таких рапортов заставил меня кое в чем усомниться. Но к человеку, написавшему их, претензий не имею, – сказал Федор Иванович.

А меня вспомнить об этико-деонтологических аспектах заставил рассказ отца Аллы о беседе с членами комиссии, подписавшими письмо, процитированное выше:

– Разговор начался с вопроса: «У девочки были папа и мама?». И далее шла речь не столько о том, как шло лечение, сколько о взаимоотношениях в нашей семье, о внимании к дочери… Словом, пытались меня убедить, что медики делали все возможное, а семья их не понимала и в итоге едва ли не сознательно угробила ребенка! Я знаю, какие слухи распространяют о моей семье и о моей дочери! Что касается моральной стороны, не врачам об этом судить! Кстати, с каких пор моральный облик человека (абстрагируемся от личностей) стал основанием не оказывать ему медицинскую помощь или оказывать так, что это привело к смерти?! К тому же в ответе управления здравоохранения обл-госадминистрации я прочел, что среди обстоятельств, приведших к смерти Аллы, упомянута даже чесотка. Какое она имеет отношение к пиелонефриту?!

Схема поведения врачей не кажется слишком знакомой? Разумеется, среди представителей этой профессии немало очень тактичных и высококультурных людей. Однако, уверен, многие вспомнят, как медики в совершенно неуместное для этого время начинали с больным или его родственниками воспитательную работу: «Вы сами виноваты, что довели себя (его, ее) до такого состояния!». Приходилось такое слышать? Безусловно, многие болезни – расплата за образ жизни. Но всегда ли уместно упоминание об этом? Может быть, доброе слово и высказанные спокойным тоном советы окажутся куда эффективнее? Увы, многим нашим врачам, а также преподавателям медвузов не помешало бы задуматься кое о чем.

Марина Гедзь, лечащий врач Аллы Мартиди, и заместитель начальника управления здравоохранения Краснодонского горисполкома Татьяна Григорьева также немало говорили о моральной стороне вопроса. По этическим соображениям (речь-то идет о человеке, которого уже нет с нами) не стану пересказывать многое из услышанного. Понимаю, это было сказано, в первую очередь, чтоб я смог оценить ситуацию. Хотя иногда казалось, что медики говорят столько нелицеприятного о семье пациентки, а о ней – как о жертве неправильного воспитания, как будто хотят в который раз и себя убедить: их вины в этом нет, девушка умерла потому и только потому, что сама и ее родственники недостаточно серьезно отнеслись к ситуации. Но это – мой субъективный взгляд.

– У нас в городе ничего подобного не было более десяти лет, – сказала Татьяна Григорьева. – Лично я доверяю специалистам, работающим в краснодонском роддоме. Подтверждение тому: моя дочь рожала именно там. Доверяют и жители города. После того печального инцидента, насколько я знаю, беременные значительно чаще стали обращаться к врачам при возникновении поводов для беспокойства, по своей инициативе проходят профилактически обследования.

– Я никогда не общалась с отцом Аллы, – говорит Марина Гедзь. – Мне передали, что он упрекает нас в бездушии, даже заявил, что ради чести мундира мы можем закрыть глаза на такое же несчастье, даже если оно случится с кем-то из наших близких. Зря он так. Федор Иванович не знает, как тяжело мы пережили эту смерть! Как потерю близкого человека! Думаю, если бы Алла во время первой госпитализации не нарушала режим и выполняла все медицинские предписания, несчастья можно было избежать. Во время второй госпитализации старались помочь все, кто мог хоть что-то сделать. Несмотря на выходные, ко мне пришли все заведующие отделениями. Увы, болезнь в запущенной стадии приняла скоротечный и нетипичный характер (это подтверждают и выводы комиссии), потому не удалось спасти девушку. А после нее нам уже дважды приходилось иметь дело с несовершеннолетними беременными. У этих женщин также возникали очень серьезные осложнения, но было то, чего не было в случае с Аллой: пациенты, их семьи и медики стали одной командой, делали все, что от них зависело. Потому все закончилось благополучно.

Такое заявление о столь оригинальном комплексном подходе к лечению, честно говоря, насторожило. Интересная получается специфика у нашей бюджетной медицины. Так можно дойти и до «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Да, болезнь одного из членов семья – отнюдь не радостное событие для остальных. Но в какой степени должны родственники участвовать в лечении, а в какой – врачи? Начнем с того, что пациент должен осознавать степень серьезности заболевания (да, не всегда человеку полезно все знать в подробностях, но в общих чертах – обязательно). И в Краснодонском роддоме, и в городском управлении здравоохранения утверждали, что и пациентка, и ее мать были в полной мере предупреждены о том, чего может стоить пренебрежение лечением.

– Когда тридцатого апреля Алла пришла домой, – рассказывает Федор Мартиди, – и сказала, что отпущена из больницы на майские праздники, ее мать неоднократно пыталась пообщаться с врачом по телефону, убедиться, что опасности действительно нет (дочь чувствовала себя неважно). Не смогла дозвониться: в отделении никто не брал трубку.

Кстати, насчет этой отлучки и того, что последовало далее, в рассказах отца и врачей есть масса разночтений, которые просто обескураживают. Начнем с того, что Марина Гедзь утверждает, что пациентка ушла самовольно, причем не тридцатого, а 26-го апреля, ссылается на соответствующие записи в медицинских документах. А, по словам отца, знакомые посещали ее в больнице 29-го. В «Справке служебного расследования» сказано, что «информация о самовольном уходе передана в женскую консультацию и сразу же был выполнен патронаж на дому, где беременной было разъяснено о необходимости наблюдения в женской консультации и продолжении лечения. Беременная на прием к врачу женской консультации не пришла и через 7 дней, 4.05.06, беременная вновь поступает в отделение патологии беременных Краснодонского родильного дома, куда доставлена частным транспортом без сопровождения…». По словам Марины Гедзь, у нее было с собой девяносто гривень, которых отнюдь недостаточно на покупку медикаментов для лечения при состоянии, в котором находилась девушка.

А вот версия тех событий со слов Федора Мартиди:

– Да, дочь вернулась в больницу четвертого мая. Мой друг, Юрий Сай, с которым у меня совместный бизнес, дал ей на лекарства пятьсот гривень. Спустя некоторое время, когда мать Аллы позвонила ему и сказала, что девочке стало хуже, он привез еще две тысячи гривень. У меня нет оснований сомневаться, что все было именно так. У нас с Юрием не те отношения, чтоб он смог меня обмануть, а я ему не доверял бы.

– Да, мать Аллы приехала с деньгами, – говорит лечащий врач. – Были куплены лекарства. Но когда девушку только привезли, нам пришлось в Центральной городской больнице просить медикаменты, на которые у нее не было денег. Если отец говорит о каких-то пятистах гривнях, где рецепты, подтверждающие приобретение лекарств на эту сумму?

Кому верить? Оставлю этот вопрос без ответа, поскольку в данном случае поиск истины – прерогатива компетентных органов. Скажу лишь, что когда Федор Иванович, по его словам, спустя две недели после смерти дочери (раньше не мог, поскольку от пережитого сдало здоровье) начал выяснять, что же привело к несчастью, и собирать документы, оказалось, что рецепты, выписанные во время второй госпитализации, были переданы врачам Луганской областной клинической больницы, и там след бумаг потерялся. Странно, ведь речь-то идет о документах, имеющих отношение к случаю, когда человека, увы, не удалось спасти; стало быть, элементарная логика подсказывает, что при таком раскладе в будущем может и расследование проводиться, а, значит, любая бумажка важна.

Расследование действительно проводилось. Прокуратурой города Краснодона. Выше я цитировал фразу из постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Документ этот, честно говоря, удивил. Подписавший постановление старший следователь прокуратуры В. В. Крысин взял за основу только объяснения лечащего врача, участкового акушера-гинеколога и акт служебного расследования, проведенного областным управлением здравоохранения. Ни в коей мере не ставя под сомнение квалификацию этих специалистов, отмечу, что в столь сложных случаях, может быть, было бы вполне логично воспользоваться мнением еще и экспертов со стороны. А такое мнение есть.

– Экспертная группа Минздрава, – сказала Татьяна Григорьева, – дает беспристрастную и часто очень суровую независимую оценку. Дана такая оценка и по факту смерти Аллы Мартиди.

Кстати, ссылки на вывод, сделанный этой группой, в постановлении прокуратуры почему-то нет. А в том выводе есть фразы, которые лично у меня вызвали недоумение. Фразы такие (привожу на языке оригинала): «Відсутність адекватного спостереження та лабораторного контролю в динаміці», «Відсутність у комплексі лікувальних заходів спеціальних урологічних прийомів, спрямованих на нормалізацію відтоку сечі», «Транспортування до обласної лікарні у нетранспортабельному стані». Что касается последнего: по словам Ольги Мартиди, матери Аллы, в больнице девушка дважды (4-го и 5-го мая) теряла сознание, врачи даже говорили об аборте как о средстве спасения пациентки. Выходит, серьезные проблемы возникали еще до перевода в областную больницу? Каждая из этих цитат лично у меня вызывает вопрос: «По какой причине это произошло?». Ответа на него в официальных документах, которые видел, не нашел.

Появится ли он в дальнейшем?

В выводах экспертной группы упоминались урологические приемы. Но в «Справке служебного расследования» первое и единственное упоминание об осмотре больной урологом встречается только однажды: когда речь идет о второй госпитализации перед переводом в Луганскую ОКБ. Может быть, такой осмотр проводился и во время первой госпитализации или до нее. Но в таком случае почему упущен столь важный момент? Ведь пиелонефрит – болезнь урологического профиля. Аспекты лечебного процесса, о которых шла речь в процитированных мною фрагментах вывода экспертной группы МОЗ Украины, думается, касаются медиков и только медиков. Это к вопросу о взаимодействии врачей с пациентом и его родственниками. Не во всем можно перекладывать ответственность на последних.

Если попытаться сделать краткое резюме, оно может быть примерно таким: пока в этом деле вопросов куда больше, чем ответов. Федор Иванович Мартиди, по его словам, намерен получить ответы на все вопросы. В том числе и на сакраментальный: «Кто виноват?».

– На словах медики утверждают, что они не виновны, – говорит он. – Тогда почему по итогам служебного расследования издается документ с предписаниями о принятии ряда мер и объявлении выговоров?! Если никто не виноват, кроме больной и ее семьи, а в системе здравоохранения все хорошо, стоит ли вообще принимать меры и кого-то наказывать, пусть даже чисто символически? Где логика? Может быть, медики чувствуют, что дело нечисто и просто решили для вида отчитаться о принятых мерах? Но меня такая «отмазка» не устраивает. Я буду через суд добиваться отмены постановления об отказе в возбуждении уголовного дела и требовать проведения нормального расследования.

Как в таком случае не вспомнить о дискуссиях по поводу перехода к страховой медицине? Ведь она-то и предполагает многоуровневый контроль за результатами лечения, который, кстати, возможно, помог бы не только больным и их родственникам, но и самим медикам (имею в виду не конкретный случай, а тенденцию) избежать необоснованных обвинений в ошибках. Но это – тема другого разговора.

А в этой истории точку ставить рано. Но поднять проблему – самое время. Когда Федор Иванович показывал ксерокопии медицинских документов, полученных в управлении здравоохранения Луганской облгосадминистрации (по его словам, с огромными усилиями), среди них случайно оказался документ, имеющий отношение к совсем другому случаю, но также – к смерти беременной женщины, произошедшей относительно недавно. Правда, в Антрацитовском районе. Выходит, поднят отнюдь не частный вопрос, и дело здесь не только и не столько в моральном облике отдельно взятых людей или семей?

Когда я беседовал с медиками, практически все они просили меня подумать о последствиях, которые может иметь эта статья, о реакции людей на нее. Ведь, говорят, в нынешнем году в Луганской области имел место случай смерти женщины, решившей рожать дома.

Однако задача подобных материалов – не пугать людей, а помогать им. Это, если хотите, мое посильное участие в деле совершенствования нашей системы здравоохранения. И хотелось бы обратиться к женщинам, собирающимся стать матерями: ни в коем случае не пренебрегайте медицинской помощью, помните об ответственности, которую взяли на себя!

Вячеслав Гусаков, Ракурс