Солдаты народа – 4. Тест на аморалку

Не всегда смотришь я на непосредственное начальство со зловещим прищуром, словно в прицел снайперской винтовки. Иногда – и нейтрально, даже заинтересовано, в надежде разгадать какие–то неведомые секреты успешной карьеры, чтобы взять их себе на вооружение.

МОИ ШЕФЫ

Взять заведующего моим отделом, Арнольда Тимофеевича.

В трёх словах портрет его: спесив, бездарен, криклив. Кричит он, понятно, лишь на подчинённых, с собственным же начальством совсем напротив – ласков и предупредителен: «Чего изволите, Лука Авдеевич?.. Как–как вы указали, Егор Максимович?.. Всенепременно будет исполнено, Родион Савельевич!..» И при этом голос у него – не гром с молнией, и не кузнечный молот о наковальню, как в минуты общения с младреферентским жалким народишком, а этакий баритончик – скороговорочка, щедро сдобренная лакейским хихиканьем…

Делу мой шеф бесполезен, не та у него конфигурация извилин в голове. Но держат его не для дела вовсе, а для совсем другого – скорого и безоглядного исполнения л ю б ы х начальственных указаний.

Для этой цели, похоже, он и был рождён на белый свет, только для этого и предназначался матерью – Природой, не имей Арнольд Трофимович возможности заниматься этим самым главным делом всей своей жизни – осиротел бы, засох в кручине и печали…

Но вот результат многолетней номенклатурной выучки: все приказы начальства исполняет он с некоторым запозданием, потому как у начальства семь пятниц на неделе… Вчера одно велит, сегодня – другое, завтра – третье, отменяющее оба предыдущих указания… Не слишком спеши – и всегда успеешь совпасть с последней на текущий момент «волей верхов»…

Однако же и чересчур медлить тоже нельзя, задержался чуть больше оправданного, переступил некую незримую черту – и уж отстал, не совпал, не осознал, не оправдал доверие, оказался не на должном уровне… Нельзя ни спешить, ни опаздывать – вот подлинная чиновничья диалектика!..

Арнольд Тимофеевич – передаточное звено в механизме власти, а его рабочий инструмент – мы, рядовые исполнители. О, как орёт на нас: «Что значит – «Не сделали»?!. Как же вы могли не сделать это, если мною чётко и ясно указывалось: сделать к сегодняшнему числу!..»

И – таращится свирепо, сверкает глазками!.. Ценят нашего шефа в учреждении, но не так чтоб уж чересчур, своего должностного «потолка» он уж достиг, и выше завотдела ему не подняться.

Почему?.. Чтобы понять это – взглянем на шефа моего шефа – Егора Максимовича. Чем отличается он от Арнольда Тимофеевича (ну и от меня, соответственно), какие именно качества позволили ему шагнуть выше по служебной лестнице?..

Первое – он всегда загружен важными делами. Ну ни минуточки покоя у человека!..

Инструктаж помощников, визирование документов, приём посетителей, участие в совещаниях и заседаниях, деловые встречи и поездки, выступления на митингах и собраниях, интервью газетчикам и телевизионщикам, проведение брифингов, пресс- – конференций, похорон и презентаций, общение с массами, доверительные беседы с вышестоящими, телефонные разговоры… Если уж совсем невозможно заполнить какой–либо часок–другой занятиями державной важности, – он запирается в кабинете, веля секретарше: «До полудня меня не беспокоить, – мне нужно докладную записку, Премьер – министру…», а сам листает часами журнальчики с весёлыми картинками, сосёт коньячок из заветной фляжки или же попросту дрыхнет на кабинетном диванчике.

Давняя репутация чиновного трудоголика – это вам не фухры–мухры!.. Второе – он ничего не делает с первого раза, что логично вытекает из сказанного раннее. Любую работу можно успешно закончить за день, за неделю, за месяц или за год. Кончив за день, – рискуешь обрушить на свою голову целый вал очередных заданий и поручений, и чем раньше их исполнишь, тем сильнее будут кривиться: «Видимо, мы ему какую–то чухню поручаем, раз он так быстро справляется… Нужно поручить что-то более сложное!..»

А тебе оно надо?!. Но затянув решение в принципе простенького вопроса на месяцы, а то на годы, этим как бы наглядно свидетельствуешь, каким важным и тяжёлым делом тебе приходится заниматься, и сколь весома твоя победа, итогом которой решение этого вопроса и стало!..

Ну и что никто не поручит тебе ничего нового раньше исполнения всех старых заданий – тоже нельзя забывать…

Вот так и получается, что Егор Максимович предельно загружен, аппарат его работает на износ, а конечный результат – столь мизерен, что даже дивишься порою: чем же конкретно занималось наше управление весь последний месяц?!.

Третье: он не только важен и солиден, но и постоянно – значителен.

Громкий хохот и горькие слёзы – не для него. Ничто так не «измельчает» имидж руководителя достаточно большого ранга, как открытое и откровенное проявление своих эмоций. Подчинённые не должны видеть в нём подобного им, он как бы «выше» нормальных человеческих страстей, постоянно парит «над», и, понятно, никому не позволяет сожалеть или смеяться вместе с ним… Никто не должен снисходительно хлопать его по плечу!..

О нет, в любой ситуации беседующий с людьми Егор Максимович сохраняет величавую серьёзность, и лишь изредка позволяет себе лёгкую тень радостной (или печальной) усмешки, тотчас сменяемую прежней монументальностью.

В общении с «простым людом» он обходится минимальным количеством слов, – народ шибко говорливых не любят (мозги быстро устают от необходимости постоянно вдумываться в услышанное, по нраву ему – многозначительные молчуны)… Если и говорит, то – туманно, вроде бы сказал нечто, но что именно имел в виду – непонятно.

Скажем, вот одна из любимейших его фраз: «Не всегда следует поступать правильно – иногда достаточно поступить верно…»…

И четвертое, последнее – он умеет творить себе свиту.

Авторитет руководителя определяется количеством идущих за ним и зависимых от него людей. Любого лидера узнаешь по многолюдной толпе сопровождающих: замы, помы, замы помов и помы замов, секретарши, стенографистки, телохранители, прочая челядь, которая постоянно вертится около и создает этакую «ауру власти», магнетизм обладателя которой втягивает окружающих и заставляет бежать за этим «харизматиком», жалко подвывая от пока что неудовлетворённой потребности исполнять его волю…

Егор Максимович умеет «цеплять» нужных людей и вести их за собою, этого у него не отнимешь.

А Арнольд Тимофеевич умеет только лизоблюдствовать… С таким качеством в нашем учреждении, конечно – не пропадёшь, но и выше должности заведующего отделом не поднимешься!..

ПОХОРОНЫ

…Умер у нас один, чиновник среднего ранга… Вредный старикан был, въедливый, немало нервам нашему брату – младреференту попортил своими придирками, и вот пожалуйста – откинулся!..

В день похорон группу наших сотрудников, освободив от всех занятий, отправили на кладбище, покойного в последний путь проводить. Старичка того и «верхи» недолюбливали за вредность и кляузничество, но хоронили не человека – ДОЛЖНОСТЬ, а потому обязаны были соблюсти приличия.

В группу и я напросился, – всё ж лучше, чем в кабинете париться…

День был хорош… Солнышко, на небе ни облачка, птички поют, а в воздухе – такое благоухание!..

Стоял у свежевырытой ямы, слушал очередные провожающие в дальний путь лицемерные речи, жевал только что купленный в ларьке пирожок с капустой, и на душе – так хорошо!..

Изредка прислушивался с словам ораторов, наглядно убеждаясь, какая же замечательная личность, оказывается, намедни крякнула: он–де и чуткий, и к людям внимательный, и в делах неутомимый, всё наше учреждение на его титанических плечах держалось, а как теперь жить– работать без него будем – непонятно!..

И как–то растрогались все вокруг, глазами заслезились, переживали искренно, хоть каждый и прекрасно знал, что покойник – сволочь, и его внезапная кончина оказалась единственным светлым поступоком в его долгой и неправедной жизни…

Один я стоял с незаплаканным лицом, тихо радуясь тому, что проведу лишний часок на свежем воздухе.

Ну и сам упокоившийся в гробу тоже не выглядел огорчённым, явно не веря ни единому произносимому в его адрес хвалебному слову, и весьма доволный возможностью наконец–то избавиться от надоедливого общества интриганов, лгунов, завистников и проходимцев… Отговорив положенное, и приколотив к гробу крышку, коллегу швырнули его в яму, быстренько закидали землей. Через 5 минут о нём уж и не помнил никто, словно и не жил он вовсе, и уж тем более – словно никогда не поддерживал своим титаническим плечом наше славное госучреждение.

Ну а вечером, в более узком кругу, начальство отметило приятное избавление от ябедника шикарными поминками в ресторане (за счёт учреждения, разумеется), .

Не по чину мне здесь находиться, но я нахально просочился через задний ход. Пристроился ненавязчиво к полусвободному столику, и давай коньячок наяривать да свежей бужениной заедать. Полчаса продержался, пока не усекли бдительные официанты, сообразив, что слишком малозначителен я для принадлежности к и з б р а н н ы м … Ухватив под руки и ноги, дюжие вышибалы потащили меня к выходу. По дороге с одного из столиков успел греческий апельсин склямзить и в карман упрятать, а с другого – стибрил две шоколадки… На улице врезали мне по мордам слегка (калечить не стали – хоть и мелкий, но чиновник всё же!), потом дали коленкой под зад.

Хорошо хоть – упал не на мокрое… Встал, отряхнулся и – домой пошёл.

Хорошо день провёл, насыщенно, приятно…

…Жаль, что наши начальники умирают не каждый день.

ТЕТ – А – ТЕТ С ОЧКАСТОЙ ИНТЕЛЛИГЕНТКОЙ

Сейчас расскажу – обхохочитесь!..

Лето. Жара ужасающая. Сижу в кабинете, как в печке, и корплю над служебными бумаженциями. И такая злоба на душе!.. Родное начальство давно уже обзавелось кондиционерами, а про нас, рядовых младреферентов, ну ни малейшей заботы!

На мне – обычная чиновничья униформа: строгого покроя костюм с галстуком, белоснежная рубашка, носки с туфлями. И это – в зной!..

Час сижу в этой парилке, два, три… А потом – скидываю туфли с носками. Моих ног под столом заглядывающим в кабинет посетителям всё равно не видно, а мне – громадное облегчение. Благодать!..

Но – ненамного. Что же ещё мешает?.. Брюки!..

Снимаю их, аккуратно слаживаю, прячу в шкаф. Сижу, наслаждаюсь, ерзая по сидению… Без брюк намного лучше, чем в брюках, но всё равно – жарко.

Трусы раздражают – липнут к вспотевшему телу, неприятно воняют, короче – достают. Оглянувшись воровато на двери, скидываю и трусы, бросаю в нижний ящик стола. Сидеть голой задницей на стуле негигиенично, поэтому застилаю сидение глянцевым настенным календарём с изображением Важной Персоны. Плюхаюсь распаренными яйцами на его озабоченное важными государственными проблемами лицо – хорошо!..

Вот теперь – порядок…

Итак, я сижу за столом, возвышаясь над ним внушительным чиновным монументом: пиджак, рубашка, галстук, важность в глазах, что ты – не подступишься!.. А под стол если заглянуть – волосатые ляжки и выставленное на показ интимное хозяйство!.. Но главное – снизу теперь поддувает, и никакого перегрева…

…Тут некстати посетительница надолго нагрянула – интеллигентная дама в очках. Сев напротив, назойливо стала грузить своими проблемами насчёт плачевного состояния музеев в нашем городе и необходимости найти средства для их полноценного финансирования. Нашла о чём тревожиться – в такую жару!.. Слушаю её с заинтересованным лицом, поддакиваю, киваю, а у самого левая нога затёкла и в правом яйце чешется, хочется встать, пройтись по комнате, почесаться от души… Ох, как она здесь некстати!.. Но выгнать её пинками нельзя, сразу помчится жаловаться моему начальству, поэтому – продолжаю кивать, и время от времени даже делаю пометки в блокнотике, якобы собираясь в дальнейшем что– то по её вопросу делать, а на самом деле – напряжённо ожидаю, когда же она наконец–то заткнётся, и утопает из моей жизни навсегда.

И вот тут–то в дверь сует голову мой непосредственный начальник, Арнольд Тимофеевич, и настойчиво интересуется насчёт справки по итогам исполнения поручения нашему отделу от Егора Максимовича. Понятно, что по случаю невыносимого зноя мне до справки той – тьфу, но начальству этого не скажешь… Вкручивать надо совсем иное: мол, уже почти готово, занимаемся, вот–вот справочку подготовим – с!..(Хотя ещё и не начинал по той справке шевелиться)… Начинаю отвечать в этом духе, и тут возникла маленькая заковыка…

По всем неписанным правилам чиновничьего этикета разговаривать со стоящим начальством полагается тоже – стоя. Но как мебе сейчас приподняться со своего стула, если ниже пояса я – голый?.. Положим, близорукий Тимофеич с порога ничего не разглядит, но посетительница – рядом, напротив. Хоть и занудлива, вздорна, пришлёпнута проблемами культуры, но в некотором смысле – дама, как же – при ней?.. А если не встать, отвечать сидя, то эта руководящая вонючка, обидевшись, потом причинит мне массу мелких, но чувствительных пакостей… Оно мне надо?!.

И поэтому я – встаю. Спокойно озвучиваю успокоительный насчёт готовности справки текст, Арнольд Тимофеевич довольно кивает головой и скрывается за дверью. А моя очкастая гостья ошарашено разглядывает то, что упруго качается у неё перед глазами, и выражение лица у неё тако-о-о-о-е!..

Ни капельки при такой её реакции не удивился бы, узнав, что голого мужика она вообще видит впервые в жизни… Сексом ей надо было заниматься все предыдущие годы, а не в музеях шаландаться!..

Терять мне уж абсолютно нечего. Сейчас, опомнившись, она начнёт орать как бешенная, на крик из коридора сбегутся другие посетители и мои коллеги, подтянется кто-либо из начальства… И если увидят меня здесь, ласкающего своими ягодицами лик одного из Лидеров державы – выгонят с позором, и хорошо, если трусы с брюками успею перед своим изгнанием натянуть…

Усаживаюсь, неторопливо закуриваю, пустив ей в лицо сизоватую струйку дыма, спрашиваю невозмутимо: «Так что вы насчёт музейных фондов говорили?..»

Она слабо шевелит губами, из её горла доносятся какие–то булькающие звуки…И вдруг с изумлением я слышу: «Простите, а… это… вы не могли бы… ВСТАТЬ ЕЩЁ РАЗ?..»

Что?!. Ч-ч-ч-ёрт…

М – да!..

БОЛЬШОЙ КУЛАК МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА

Зажимают в коридорах власти чиновный молодняк, держат на 3-степенных должностях, не дают перспективу… А ведь мы – генераторы свежих идей, и бездарно растрачивать наш интеллектуальный потенциал – это ж злодейство против коренных интересов страны, а то и всего человечества!..

Не сидится мне в моём тесном кабинетике, всё о будущем мечтается, когда наконец–то спохватятся современники, и поставят меня во главе ну хотя бы нашего города… Рано или поздно не может этого не случиться, и главное тогда – уже иметь наготове свою программу действий.

Роскошный особняк в центре города, шикарная загородная резиденция, персональный «мерседес» и толстенные пачки «зелёненьких» в моём сейфе – это само собою, программа–минимум, ну а что – в программе–максимум?..

Видимо, для начала надо развивать и облагораживать город, для чего нужно много – много средств, раздобыть которые просто – надо немедля прекратить отчисления в бюджет!.. Не-ча кормить столичных дармоедов, сэкономим на них, кое–что осядет опять–таки в твоём сейфе, ну а остаток пустим на благоустройство…

Всю городскую промышленность – загнать иностранцам. Наши работяги не потянут ускорившегося темпа работы, поэтому заменим им всех скопом более работящими и старательными китайцами, корейцами и японцами. А чтобы экс- гегемон не ныл и не жаловался на судьбу – всю ставшую безработной братию ссылать немедленно в село, и заставить заниматься сельским хозяйством, по принципу: «Неважно, что конкретно делают, а важно, чтобы без дела не сидели!»

Среди оставшихся в городе – ввести строгую дисциплину. Пугать никого не надо – только пороть, сажать и немножко расстреливать!.. Ходить, разговаривать и думать – только строем, по команде вышестоящих командиров, самым главным среди которых я и буду.

Свой чиновничий аппарат – регулярно перетряхивать, выкидывая прочь неумех, дураков и критиканов. Ну и персонально разобраться с теми, от кого нынче настрадался – со своими непосредственными начальниками.

Многих сразу же – к стенке, а остальных – ежедневно выводить под охраной чистить языками унитазы в общественных туалетах.

Что касается нынешнего главы твоего учреждения Ильи Борисовича Хвостинца, то, к величайшему сожалению, шлёпнуть его можно только раз, поэтому пусть ещё поживёт какое–то время, и принесёт пользу обществу. Его можно использовать, скажем, в роли рядового скотника где–либо на сельской ферме. Небритый, в грязном ватнике, весь в навозе, грустный, побредёт он среди визжащих и снующих туда – сюда свиней…

И чтоб за каждое упущение его – кулаком в зубы, а он, утерев разбитую ряшку, бормотал жалобно: «Виноват, ваше высокоблагородие!..» Хорошо!..

Закайфовав от таких приятных мечтаний, вышел из кабинета в коридор, чтоб развеяться. Подошёл к лифту, и тут дверцы открываются, и оттуда вышелам господин Хвостинец, собственной персоной. Как ни странно – не в унавоженном и заляпанном грязью ватнике, а наоборот, в сшитом по спецзаказу первоклассном костюмчике, благоухающий импортным одеколоном, вальяжный… Что ещё больше поразило: при виде меня не замер по стойке: «Смирно!», преданно едя глазами, а нахально попёр мимо… Вспылил я, взъярился, гаркнул: «Почему не на ферме, кана-а-а-а-лья? От работы отлыниваешь?!», – да как врезал ему кулаком в зубы!..

Должно быть, давно бивали в последний раз Илью Борисовича по физии, отвык он от такого обращения, не успел сориентироваться и уклониться… Как подпиленный дуб – рухнул на пол, стукнувшись головой о дверцы лифта так, что те аж прогнулись от удара, А я, тупо пялясь на чистенькие подошвы его импортных туфель, вдруг осознал:»Господи, да что ж я натворил?!» Попятился, а потом, повернувшись – стремглав бросился по коридору. Забежал в свой кабинет, запёрся там, затаился…

Целых две недели пытались вычислить давшего по морде господину Хвостинцу. Трижды всех сотрудников учреждения выстраивали в шеренгу, и Илья Борисович обходил её, бдительно шаря яростными глазками по роже каждого, но – увы… Лица у всех его подчинённых были одинаково – подобострастными, и представить, что кто–либо из этой челяди смог поднять на САМОГО руку было совершенно невозможно. А поскольку там, у лифта, Илья Борисович непосредственно перед ударом лица встретившейся ему на пути «шестёрки» не разглядывал (кому оно надо – на всякую б и о м а с с у пялиться?.), то и все эти почтительно застывшие перед ним хари никакого воспоминательного импульса в нём не вызвали.

В итоге сошлись на том, что буйствовал кто–то из посетителей, явно – пьяный в дымину, и предположительно – из фермерского сословия (вопрос о ферме господину Хвостинцу хорошо запомнился), После этого в нашем учреждении фермерам лучше было вообще не появляться: помогать в решении их вопросов у нас не станут даже и за взятку, а станешь возникать – запросто сдадут в милицию как якобы мертвецки пьяного, или ещё хуже – свезут в психушку, и пару месяцев будут лечить болючими уколами от вялотекущей шизофрении.

Я же продолжаю сидеть в своём кабинетике, тихо работать и ждать своего часа, который однажды авось да вознесёт менна самую вершину. И тогда тменещё узнают…

Тогда меня ВСЕ ХОРОШО УЗНАЮТ.

НАШЕ НАСЛЕДСТВО

В здании нашего учреждения когда–то размещался горком КПСС. Вывески на фасаде и таблички на дверях кабинетов – новые, почти все сотрудники – новые, а вот запахи, воздух, вся атмосфера в здании – старые, прежние, «давнее – режимные»…

Неслышно и незримо выдыхают стены миазмы партпроработок и разборок «персональных дел», туманными тенями клубятся в углах конференц–зала былые казённо – обязательные страсти партсобраний, и у вызываемого на ковёр к начальству всё так же трясутся колени в такт давней музыке: «Как бы партбилет не отобрали!», – хотя какое к чертям собачьим может быть отобрание партбилета, когда в городе нынче – 28 партий и общественно – политических движений, заберут у тебя один партбилет – запросто получишь другой… А вот поди ж ты!..

Все уборщицы в здании – ещё той, старой закалки. В своё время подбирали их тщательно, с изучением анкет через «органы», словно рентгеном кадры просвечивали, ну и потом воспитывали, растили десятилетиями…

Так что убирали пыль и мусор в нашем учреждении лучшие уборщицы города – дисциплинированные, энергичные, старательные. Приятно наблюдать, как бодро шустрят они вениками и швабрами в коридорах и кабинетах, наводя исключительно – стерильную, подлинно – большевисткую чистоту!.. А какие у них голосища?.. О – о – о!.. Однажды наблюдал, как в обеденный перерыв, сидя полукругом в своей комнате и попивая кефир из бутылок, поют они хором… Причем что поют – «Интернационал»!.. Прежде на всех партторжествах столько раз исполняли его, что врубился он в их память вечным шлягером, вот и сотрясаются нынче шторы на окнах от их: «Это есть наш последни-и-и-и-й…»

…Вот вы предлагаете: отдать демократам власть… Не надо отдавать им власть, задохнутся они в той атмосфере, либо вымрут в ней, либо мутируют и полностью переродятся, приноравливаясь к окружающей обстановке…

Недаром среди чиновничества ходит шутка, что всё ещё бродит по нашему зданию призрак коммунизма… Насчет него врать не буду, не встречал, а вот Леонида Ильича Брежнева видел собственноручно в учрежденческом туалете на третьем этаже. Зашёл в кабинку и только–только расстегнул ширинку, чтоб помочиться, как высунулся из унитаза по пояс бровастый старче в пиджаке с дюжиной Звёзд Героя на грудях, посмотрел на тебя с печалью, и говорит: «Ну ладно, я – маразматик и невежда… Но вы – то, молодые и умные, что ж вы – то со страной сделали, а?!.»

«Это не я, товарищ Леонид Ильич, это другие… Это начальство виновато!..» – побледнев, попытался оправдаться я.

Покачал он укоризненно головой, погрозил укоризненно пальчиком – и сгинул, словно его и не было. А я, на всякий случай выждав пару секунд, быстренько спустил воду.

МОЯ ЗИМА

Иногда кажусь себе подобным бомжу.

Рвань замасленная, со времён покорения БАМа заросшая щетиной, живущая на помойке, питающаяся пищевыми отбросами, – к холодам норовит он найти себе уютный подвальчик с горячими трубами, и перезимовать в нём до весенней капели.

Иногда дожить до тепла ему не удаётся, – откинув свои траурные от грязи коньки, полежит в подвальчике ещё пару недель, завоняет, а потом заржавевшая труповозка свезёт его в анатомический театр при мединституте, где игривые студентки будут украдкой щупать у него одеревенелый член, и кидаться в плечистых сокурсников кусками его печени или селезёнки.

Так и я.

Пришла зима моей жизни, иссяк былой юношеский энтузиазм, а жить дальше как-то надо, вот и существую тускленько, заделавшись крошечным маловлиятельным винтиком огромного государственного механизма.

…И не то чтоб работа плохая, нет – непыльная, чистенькая, кабинетная…

В строгого покроя деловом костюмчике и белоснежной рубашкой при галстуке сижу за канцелярским столом, корплю над важнейшими бумаженциями, посетителей мурыжу, с начальством подобострастничаю, одно слово – функционирую!..

Мой кабинетик тесноват, но уютен и обжит, родной он мне как мама.

Сижу там, прижавшись спиной к батарее парового отопления, между шкафом с документацией да сейфом с водкой и чёрствыми бутебродами, телефон на моём столе звонит почти беспрерывно, от бесконечных посетителей двери не закрываются, служебные бумаги исправно стекаются со всех сторон и во все стороны улетучиваются…

Начальством – подстёгиваем, всем нужен, никем не забыт… Красота!..

Но по правде – надоело!..

Ни минутки свободной, всё уходит на текучку, а жизнь – одна, и надо её прожить так, чтобы не было потом мучительно больно за каждую не оттраханную бабец, за каждый недовыпитый ящик водяры, за каждое не посещённое курортное местечко…

На суету жизнь растрачивается, хочется отдохнуть от суетиловки, – и тогда отключаю телефон тогда, гоню посетителей в шею, раскладываю на столе разные отчёты и графики на случай, ежели начальство в двери заглянет ненароком, делаю вдумчивое в большие державные проблемы лицо, и – балдею!..

И если учесть, что вся моя работа в целом – полнейшая бессмыслица, никому не нужная и даже вредная для дела, ибо таким же ненужным и вредным смотрится и наше госучреждение, и всё государство в целом, то понятно, что наибольшую пользу своему народу я смогу принести именно таким ничегонеделаньем, замаскированным под деланье…

Диалектика!..

Совсем было б хорошо, разреши официально младшим референтам на службе ни черта не делать.

Вот тогда бы я развернулся!..

Взамен батареи отопления – широкая русская печь. Растопил её, лёг на ней привольно под тулупом, подложил под бок сиськастую бабу с такенным задом, поставил перед собою миску с варениками и сметаной, и – давай обжираться, а баба в это время массажирует тебе спину сиськами, и вообще – вдохновляет… Хорошо!..

Да при таких условиях трудовой деятельности не то что ходил б на службу как на праздник, а и вообще со службы домой не уходил!.. А зарплату мне ежемесячно прямо на печку приносили бы…

…Хоть и ворчит на меня постоянно начальство, но в целом – мною довольно. Я крепкий середнячёк, звёзд с неба не хватающий и крупных ляпусов не делающий, – типичный чинуша-профи.

Инициативности – не дождётесь, , но и подсаживать непосредственное начальство не стану, не тянет меня на их место – плохо там, проблемно, ответственно, холодно, опасные сквозняки дуют со всех сторон, можно и простудиться…

А вот мне в моей маленькой норке – хорошо!.. И свой кабинет без смертельного боя я никому не отдам, буду сражаться за него до последнего, отбиваться руками и ногами, кому угодно горло перегрызу… А на моё не посягают – и ладненько, я и доволен… Хоть пока русской печи у меня нет, – ну так хоть у батареи погреешься…

…Только бомж, с которого я начал свой рассказ, всё ж таки имеет шанс пересидеть зиму в подвале и весной двинуться дальше, в далёкие странствования по земному шарику, его зима рано или поздно закончится…

А вот мой зимний сезон затягивается надолго…

И как бы не перерасти ему плавно в настоящий ледниковый период!..

ЧАС ИКС

У руководителя любого государственного учреждения в сейфе на самой секретной полке лежит тайный план действий в «Час Икс», под которым подразумеваются «внезапные действия деструктивных антинародных сил по внезапному захвату власти в государстве и свержению существующего конституционного строя».

То есть, говоря по-простецки, власти не без оснований опасаются народного бунта, и, не очень надеясь на трусоватую милицию и полуразваленную реформами и недофинансированием армию, готовятся к подавлению восставших масс «внутренними» силами бюрократического аппарата.

В многоэтажке нашего госучреждения, к примеру, есть большой подвал. В строго отведённые каждому из отделов дни и часы ежемесячно наши сотрудники спускаются туда, и усердно отрабатывают закреплённые за данным отделом «боевые» функции.

Скажем, Колька Осокин из спортивного сектора учится в считанные секунды разбирать и собирать автомат Калашникова, а затем короткими очередями навскидку поражает выбрасываемые специальной катапультой тарелочки. Игорь Кириллович из организационного отдела проделывает те же манипуляции с крупнокалиберным пулемётом неизвестной мне конструкции.

А Зоечка Скворцова из пресс–службы овладевает премудростями стрельбы по улепётывающей мишени из снайперской винтовки с оптическим прицелом. Бюстик у неё – как две дыньки, сочные и увесистые, попочка – как огромный персик, ножки – дивной изваянности… Одно удовольствие наблюдать, когда она замирает в напряжении на огневом рубеже!.. А уж кто от такой крали получит подарком судьбы свинцовую примочку в набалдашник – тот вообще должен чувствовать себя на седьмом небе от счастья!..

Рядом – отдел культуры в полном составе. Осваивает технологию спецдиверсионных мероприятий: как одним ударом переломить хребет противнику, задушить врага его же собственным галстуком или крепко успокоить кирпичом по макушке. Ну а «снять» часового ножом – это ж вообще «классика жанра»… (Под последним из «спецмепроприятий», надо полагать, подразумевается, что захватившие наше госучреждение «антиконституционщики» тотчас выставят свою охрану, и её придётся аккуратно и бесшумно зарезать).

Управление по строительству и реконструкции, согласно «основной» специализации, нацеливается на проведение взрывных работ в тылу «победившего врага»: подрыв мостов, железнодорожных путей, кинотеатров, ресторанов, больниц, школ, библиотек, стадионов и храмов, короче – всего, кроме крупных предприятий, уничтожением которых займутся коллеги из промышленного отдела. И правильно, восставшему против правящей клики народу в случае даже полной победы достанутся в наследство лишь руины родного Отечества – сто раз стоит тут подумать, а есть ли смысл восставать?..

Насчёт того, чтобы врагам досталась лишь выжженная земля вместо сельхозугодий – ломает голову аграрный отдел, потихоньку осваивающий химическое оружие. А Вадим Гаврилович из Комитета по здравоохранению отравит городские водоёмы и водопроводную сеть бациллами чумы, холеры, оспы и тифа. Как говорится, пейте на здоровье, господа восставшие!..

Некоторые из супостатов, возможно, попадут в наши руки в недо-убитом состоянии…. Их будет допрашивать Серафима Яковлевна из Управления народного образования.  Годы безупречной педагогической деятельности и три неудачных замужества вооружили её колоссальным опытом, – не позавидуешь горемыке, имевшим неосторожность попасть живыми в её руки. 
«Кто главарь в оппозиционном форуме?.. Где конспиративные квартиры и склады с оружием и типографским оборудованием?.. Имена, клички, адреса, явки участников антиконституционного подполья?.. Каковы способы связи с главарями оппозиционных бандформирований из соседних регионов?.. Говори, негодяй, а не то я начну сердиться!..» – орёт она на исполняющий роль допрашиваемого резиновый манекен, и больно хлещет его по щекам металлической линейкой..

Но манекен ей попался стойкий, никак не «колится», и все вопросы оставляет без ответа… А вот немой от рождения третий муж Серафимы Яковлевны, по слухам, на бракоразводном процессе взахлёб рассказывал о том, каким невыносимым оскорблениям и унижениям со стороны супруги он подвергался все недолгие месяцы их совместной жизни. И можно надеяться, что рано или поздно у т а к о г о допрашивателя бездушный манекен – и тот «запоёт»!..

…На своей работе мои коллеги-чиновники – важны, медлительны, церемонны и скучноваты… Но видели б вы их на тех тренировках в подвале… О!.. В глазах – блеск, в каждом движении – сила и быстрота, и такими былинными витязями смотрятся!..

В глубине души каждый из них наступления «Часа Икс» ждёт с величайшим нетерпением – поскорее бы развернуться и показать себя в полном блеске!..

И не сомневайтесь, так всё и будет… Любой, наблюдающий за их усердными тренировками, неизбежно приходит к выводу: бороться с властью и выступать против власти – можно, а вот победить – НЕЛЬЗЯ!..

…Вы спросите, чем же в том подвале занимаюсь лично я?..

Изучаю устройство портативного термоядерного заряда. Это – на тот случай, если антинародной части народа всё-таки удастся скинуть наше замечательное народное руководство, захватив управление страной в свои грязные антинародные лапища…

На этот именно случай (раскрываю сейчас важнейшую из гостайн!) на центральной площади любого из наших областных центров под украшающим её памятником (сплошь и рядом это – так и не снесённый за последние годы Ленин в кепке или с протянутой в сияющие дали коммунизма рукою) заложены маленькие, но мощные водородные бомбы.

Приблизился к ильичёвской бронзовой громаде вплотную специально подготовленный для этой цели смертник из числа мелких бюрократиков вроде меня, нажал красную кнопочку пульта, подавая радиосигнал – и точка, финиш, приехали…

Ни бюрократа, ни памятника, ни самого города с захватившими его анти-народниками… Талантливо придумано, между прочим!..

…А пока – регулярно наблюдаемая мною картина… После очередной тренировки чиновники гуськом возвращаются в свои кабинеты. Солидные, церемонные, вежливые люди.

Шестерёнки власти… 
Её рабы… 
Её СОЛДАТЫ…

КАК ВЫ МНЕ НАДОЕЛИ! . .

Иногда вдруг чувствую: всё, надоело!.. в печёнках уж чиновничья служба!.. И она, и жена, и собака, и страна пребывания, и даже планета… Но в данный момент сменить под силу мне только работу. И я объявляю непосредственному начальству о скором уходе.

До этого всячески ругал меня зав отдела Арнольд Тимофеевич, злобствовал в мой адрес на каждой оперативке, облаивал, разными словами плевался, а тут вдруг – встревожился, и – о, чудо! – начал меня ещё и отговаривать: «Останься!.. Не уходи, потерпи чуток!.. Хоть с полгода… А потом – уйдёшь «по-хорошему»!.. Рекомендуем тебя на какой-нибудь завод, заместителем директора…»

Видали благодетеля?! Несколько лет я пахал на него каторжником, одной лишь информации для справок и докладных собрал тонн восемь, а сколько другого–всякого для этой пузатой вонючки переделал, – и что?.. Раньше не думал меня куда – либо рекомендовать, а как надумал я уйти, так сразу – «Подожди…»

…Обещаниям в стенах нашего учреждения давно уж никто не верит. И мне ли не знать им цену?.. Сам каждый день тут что–то кому–то обещаю… Стукнув кулаком по столу, неожиданно для самого себя гаркнул: «Хватит демагогии!.. Останусь – если материально простимулируете, и немедленно!.. Тысячу долларов – на стол, сейчас же!..»

Замялся с ответом Арнольд Тимофеевич, задумался…

Тоже знакомо. Одна из основных чиновничьих заповедей: если задали каверзный вопрос, или если не владеешь данной темой – не спеши с ответом. Молчи, сделав умное лицо, жди дальнейших реплик собеседника, и либо он сам своими дальнейшими словами подскажет тебе правильный ответ, либо вообще удастся отмолчаться, что является идеальной формой реагирования на что угодно.

Молчащий – всем удобен, со всеми согласен и никому не мешает. Именно молчащих чаще всего цитируют, и их же все считают самыми умными…

Не знал Арнольд, шучу я насчёт долларов или всерьёз говорю. Если – всерьёз, то бред ли это хулиганствующего подчинённого, или же я что-то о нём узнал, обзавёлся каким-то компроматом, и теперь собираюсь его этой компрой шантажировать, а озвученное желание уволиться – лишь повод для намёка на требуемую мзду…

Всё это наверняка мелькало в голове моего шефа, хотя лицо его по-прежнему рисовало лишь отеческую заботу о моих заботах и нуждах… И понимал ведь, что не верю я ни единой морщинке на его профессионально – лживой физиономии, но – всё равно врал… Номенклатурная привычка!.. Не избавиться от неё уж до конца жизни…

…Короче, поговорили мы с ним этак же откровенно ещё минут десять, и кое–как сумел я убедить его, что никакой компры на него не имею, и бить его ножиком в спину не планирую, Тогда отпустил он меня с миром, кинув дежурное: «Но ты всё-таки ещё подумай!..»

Хорошая фраза, удобная, к любой ситуации подходит. Хоть по сути – неверная, ибо «ещё» подумать может только тот, кто «уже» достаточно подумал, а где вы у нас думающего чиновника видели?.. Ему вообще думать некогда, он весь – в делах.

Вернулся к себе в кабинет рассерженным. На начальника, на себя, на жизнь – стерву…

А тут как раз мне из Канцелярии в очередной раз «игнатьевское дело» поступило. Пару лет назад некий никому доселе не ведомый гражданин Игнатьев прислал в наше учреждение заявление на трёх страницах, по содержанию – сплошной бред. Типа: «Если немедленно не сделать так-то и так-то, то в итоге получим то-то и то-то, и будет – хреново!»

Да кого твоё мнение интересует, рядовая поганка?!.

Но глава нашего учреждения господин Хвостинец – то ли спьяну, то ли с барской придури, – наложил на этот шизоидный бред сиятельную резолюцию: «Разобраться!»

Кому после этого бумага на стол ни попадала – сразу же убеждался: гроша ломанного не стоит!.. Но закрыть вопрос никто не решался, – мешала обязывающая ко многому резолюция.

И потому, приложив к делу листик с перечнем проделанных по этому вопросу мероприятий, переправлял дело дальше – вниз, вверх или вбок. Оттуда его тоже куда-нибудь отфутболивали, так дело и кочевало по кабинетам, постепенно набирая вес и объём, уже не 3 страницы в нём было, а 333, и уж в глазах рябило от резолюций на нём, вроде: «Проанализировано, доложено Александру Викторовичу, спущено в 8-й сектор.», «Принято, изучено, посланы в командировку два сотрудника, поднято в отдел ПавлаЕфимовича.», «Учтено, зачтено, продвинуто в управление Середникова.», и так далее…

Только в моих руках это дело находилось уже восемнадцатый раз. Я мог бы и сейчас с лёгкостью столкнуть его в параллельный отдел к Павлику Матвиенко, но – не захотел. И не потому, что добрый, а просто надоело.

Взяв тяжелённый кирпич–папку с делом, пошёл в приёмную господина Хвостинца.

Помощником у него был Егор Георгиевич, звать по имени-отчеству обязывала его должность, но вообще-то – молодой парень, с вполне ясными мозгами (не то, что у его шефа! я вообще заметил, что в нашем учреждении нижестоящие всегда умнее вышестоящих…)

Итак, явился я к Егору, шмякнул кирпичину ему на стол, рассказал про дело – долгожитель. Посмеялись оба над творимыми у нас порою глупостями… Тревожить господина Хвостинца напоминаниями о его давней резолюции Егор не стал (увидев огромное количество сопутствующих резолюций, Хвостинец вполне мог заподозрить, что вопрос действительно серьёзный, и из осторожности переправить дело кому-либо из замов), а просто поставил свой росчерк: «В архив.»

Было у него такое право – втихую списывать наиболее явные из начальственных глупостей.

И – всё, конец делу, уж столько месяцев буквально терроризировавшему наше учреждение!.. Ещё раз посмеялись, и – разошлись.

Иду я по коридору, а на душе холодок. Какого динозавра только что я завалил!.. Привыкли ведь все к «игнатьевскому делу», чуть ли не душой к нему привязались, и теперь будет нам его сильно не хватать…

Словно кусок души я сам у себя оторвал!..

…И понял вдруг: никуда из учреждения не уволюсь. Привык, сросся душой с каторжной чиновничьей службой…

Куда я без неё?!

…И что там мне Арнольд Тимофеевич вкручивал насчёт замдиректорского кресла?..

МЕНЯ НЕ ОБМАНЕШЬ  ! . .

Всё ж таки годы чиновничьей службы – это хорошая жизненная школа.

Кину взгляд на зашедшего в мой кабинет посетителя – и сразу вижу, умник это или пустышка, дельный или болтун, даст мне на лапу или не даст, а то ещё и подлянку кинет… Как мне это удаётся?.. Опыт!..

…Хотя кое в чём это – намного проще, чем кажется на первый взгляд.

Скажем, умный человек в кабинете такой малозначительной номенклатурной шестеренки. как я, просто не объявится, понимая, что ничегошеньки от меня реально не зависит, и намного эффективнее решать свои проблемы другими, более надёжными путями… Вот почему можно смело делать вывод, что любой из посетителей моего кабинета – дурачёк!..

И насчёт взятки – тоже понятно. Если посетитель подобострастничает, хихикает льстиво и в глаза мне искательно заглядывает, то мзды от такого – не дождёшься. Заранее знает про себя, что ничего мне на лапу не кинет, стыдно ему самому задарма отрывать меня от наиважнейших державных забот, и он старается хотя бы морально, своим лакействованием, проявить хоть какую-то благодарность…

С одной стороны – действительно приятно, когда перед мною стелятся, и всё такое, но с другой – толстая пачка инвалютных ассигнаций в моём кармане была бы куда приятнее, а он – не даёт, жмотничает, своё лизоблюдство заместо денежки подсовывает… Тьфу на таких!..

Но и слишком самоуверенных, держащихся в моём кабинете козырным тузом, поминутно «тыкающих» и панибратски хлопающих меня по плечу – тоже не терплю, – хамло, хамса копчённая, плюнуть бы такому в морду, но – нельзя, служилый я человек, связан инструкциями, параграфами скован…

Он мне – свою беспардонную наглость, а я ему – улыбочку, полнейшую невозмутимость… И делаю вид, что это нормально, когда он со мною на «ты», а я ему – лишь на «вы» и по имени – отчеству… И ладно бы согрел мою душу пухлым конвертом с долларами… так ведь – не согреет!..

Такие только на хамство щедры, а как денежкой одарить – так скорее удавятся!..

Как могу – ставлю подобных субчиков на место. Скажем, слушаю его с показным вниманием, . сочувствую его нуждам, а потом вдруг, улыбчиво извинившись, снимаю телефонную трубку и полчаса беседую с кем-либо из коллег по совершенно иному вопросу…

Посетителю же моему остаётся только гадать, намерен ли я когда-нибудь закончить этот многокилометровый телефонный марафон, или же дотяну его аккурат до окончания рабочего дня. когда он потеряет всякое право хотя бы на секундочку моего драгоценного времени…

..Ещё вариант: опять–таки извинившись, отлучиться «на минуточку», и вернуться в свой кабинет лишь утром следующего рабочего дня. Ещё и удивиться при виде своего вчерашнего гостя: «Как, вы всё это время ждали меня?!. А я-то думал, что вы уже ушли давно…»

М-да… Сладко мне отыгрываться таким образом на тех, кто не даёт взяток.

А таковских – не часть и даже не большинство, такие – все!.. Ибо никто взяток мне в стенах нашего учреждения не предлагает, – и вовсе не потому, что на многие тысячи километров вокруг известен я своей редкостной неподкупностью, а просто должность у меня мало влиятельна. Зачем давать на лапу мелкачу, если куда надёжнее озолотить его непосредственное руководство?..

Но вот самое главное: потенциально любой мой посетитель – опасен! Чем? Да хотя бы тем, что собирается о чём-то меня попросить, и если мне не удастся отвертеться, то придётся что-то делать, а любое действие заставит высунуться из уютной бюрократической норки, подставляясь под удары многочисленных противников, – тех же посетителей, начальства, коллег, да мало ли кого ещё…

А потому – ничего не делай, только имитируй бурную деятельность, и тогда я – на коне, тогда я – неуязвим, меня не в чем упрекнуть, я хвалим на оперативках руководством и изредка даже поощряем премиальными!..

Но стоит только реально хоть пальцем пошевелить – харя тотчас в синяках, а то и, образно говоря, все кости переломаны… Посетители – как болезнетворные бактерии, пытающиеся заразить меня своими бедами и тревогами.

Что обидно: как мне – так и цента ломанного в ладонь не сунут, а как им – так рви пупок от усердия! С какой стати?!.

Итак, все посетители таят в себе угрозу, но особо опасны – люди со связями и интеллигентные гнилушки.

Первые – способны нажаловаться на моё бездействие в самые высокие инстанции, потому уворачиваться от таких приходится с тройной энергией и утончённостью.

А вторые – ужасают своими бесконечными проектами и прожектами на вечную для интеллигенции тему: «Как нам обустроить Отечество?»

Когда в первый раз слышишь подобное – ещё шевелится в душе какое-то подобие интереса, но когда это же или подобное этому же звучит в сто первый или в тысяча сто первый раз – скука на сердце!.. Так хочется немедленно заснуть, и проснуться лишь тогда, когда автор оного проекта умрёт от старости!..

Из потока слов очередного прожектёра моё чуткое ухо вдруг улавливает фразу: «Если вы доложите суть моих предложений руководителю учреждения господину Хвостинцу – вот увидите, он поймёт и оценит!..»

На лице моём остаётся маска полнейшей невозмутимости, но внутренний голос ехидничает: «Наивный!.. Он думает, что я имею свободный доступ к господину Хвостинцу и в любой момент могу доложить ему по любому вопросу… Да меня без приглашения и на порог его кабинета не впустят!..

Но даже если и случится нежданное, просочись я к главе учреждения на приём, и покажи ему этот конкретно прожект – ну и что?! На фиг он будет Отечество благоустраивать?..

Тут себя и своих приближённых благоустроить по полной программе – и то не очень быстро удаётся… А думали, так легко удовлетворять свои собственные и непрерывно растущие потребности? О!..»

Но высшая ступень опасности посетителя – это когда у него на лбу написано, что он – НЕКТО. И неважно – кто именно, из какой «конторы», и какого цвета удостоверение у него в кармане, важно – не тот он неважнецкий человечек, за которого он себя выдаёт… А когда козырной валет именуется некозырной шестёркой – это всегда чревато!..

К примеру, начали ко мне каждодневно захаживать на приём двое. Мужик и баба, он – директор завода из соседней области, она – начальник его планового отдела. То ли что-то просили для своего предприятия, то ли что-то предлагали, уж точно не вспомнить, но вопросик у них был заурядный, и все документы – в полном ажуре, и держались они нормально, естественно, а вот всем своим нутром вдруг почуял я: п о д с т а в а !..

Либо взятку дадут и «возьмут с поличным», либо предложат что-то незаконно-прибыльное, а потом – за шкирку и в кутузку… Больно уж щупающие глаза были у этого «директора», и «плановщица» от него ни на миг не отлипала – не потому ли, что была ему нужна как свидетельница, чтоб в случае чего – подтвердить…

И понял я, что надо сманеврировать. В очередной раз пообщавшись с этой парочкой и что-то им наобещав, вечером пришёл домой, на кухне нашёл молоток для отбивных, да как хрясну себя по ладони! Вот два пальца и поломал… «Скорая», травмпункт, желанный «больничный», месяц просидел дома…

А как вышел на работу, так и узнал: троих за взятки посадили, пятерых уволили, ещё дюжина получила выговоры, и фельетон про наше учреждение был в центральной газете, Еле–еле удалось господину Хвостинцу скандальчик этот притушить… И именно та парочка постаралась!.. Мог бы и я, – за общую компанию… Кабы не моё чутьё!..

…Вот и говорю выстраданное: гады они все, посетители эти… Шастают туда-сюда, время моё бесценное отрывают, протирают линолиум в моём кабинете, один только вред от них, без малейшей пользы…

…Сижу за столом. Дверь скрипит. Поднимаю усталые глаза, изображая доброжелательную улыбку. Посетитель!.. И сразу мне с порога – весёлую улыбку излучает. Якобы – свой в доску парень, «Сейчас ты меня сделаешь в три секунды!» – внушает внешним видом, а в глазах – медвежий капкан, и на его нехилых плечах мысленно рисуются погоны никак не ниже майорских… Немало мелко – чиновничьего брата, небось, по роду службы изобличил и повязал, наверняка думает, что и со мною, жалким младреферентом, легко управится…

Но не с тем связался…

Меня – не обманешь!..

ТЕСТ НА АМОРАЛКУ  .

Все мы вышли из прошлого, причём некоторые вышли из него не совсем далеко. И среди этих «некоторых» – глава нашего учреждения Илья Борисович Хвостинец. Скажем, слова типа: «реформы», «плюрализм», «демократия» и даже «консенсус» – он ещё как-то выучил (думаете, просто?.. о-о-о!..), но вот самый простенький компьютер для него – лишь ящик с клавишами и кнопками, из всех современных методов управления экономикой он признаёт лишь «ножной» (это когда – ногами по рёбрам), и всякие модняцкие идейки про усовершенствование всего и всех ему на утверждение не подавай, от перегрузки мозговые извилины у него может запрямить и закоротить, – в два счёта сгорит этот очень важный господинчик на работе!..

И вот как-то впёрло ему проверить на моральную устойчивость трёх заведующих отделами, намеченных на выдвижение в начальники управлений. Иной пригласил бы для этой цели толпу психологов с ворохом проверочных тестов, но господин Хвостинец решил обойтись собственными средствами, а именно – принёс из дома узел с грязным женским бельём. Жена, тёща, трое взрослых дочерей, – ворох остро пахнущих трусиков, бюстгальтеров и комбинаций. (Домочадцам он наплёл, что самолично свезёт бельё в прачечную, да заодно и проверит её работу, – своеобразный «выход в массы», так сказать!)

Отослав секретаршу по срочным делам до обеда, оставил ворох с бельём на стуле в своей приёмной, и начал вызывать к себе по очереди проверяемых завов. Войдя в приёмную, каждый из них видел перед собою нестиранное дамское тряпьё, и каждый по своему реагировал на это. А замаскированный под обычную коробку с незаметным отверстием видеомагнитофон – эту их реакцию старательно записывал на видео-кассету, позднее внимательно просмотренную господином Хвостинцом…

Откуда об этом известно мне, скромному младшему референту?.. Да очень просто: плохо разбирающийся в видеотехнике Илья Борисович для технического обеспечения операции «Тест на аморалку» позвал меня, строго – настрого наказав молчать про всё увиденное и услышанное. Именно я устанавливал видеомагнитофон, а затем – прокручивал кассету господину Хвостинцу, и наблюдал его реагирование.

Итак, заведующий отдела высоких цен господин Касатенко – вошёл, заметил, принюхался… Возбуждённо задрожал ноздрями!.. Воровато оглянувшись на двери, подкрался поближе… Как бы ненароком засуну л руку в белье, выудил голубенькие девичьи трусики, нежно погладил ими щёку, нюхнул, лизнул, забалдел… Закайфовал!..

Реакция Хвостинца: правильно ведёт себя, нормальные инстинкты, свой человек, морально здоровый… Можно повышать!

Завотделом культуры и искусства народного мата господин Забубенный – при виде узла с бельишком скривился, носик брезгливо наморщил, подальше отодвинулся, короче – не уважил. Хвостинец насупился: чистоплюй, импотент, сволочь! А ведь раньше свойским прикидывался, хихикал угодливо на каждый рассказанный Ильёй Борисовичем анекдотец, старательно изображал н а ш е н с т в о… С какой целью прикидывался?.. Зачем изображал?..

Чужак он, и наверняка – на чужих работает… А казаться хочет – своим, отсюда и притворство… Вражина!.. Хорошо хоть – вовремя разоблачённая… Ну а завотделом тяжёлой по последствиям для Природы промышленности господин Цыпляткин – не вошёл, а влетел… Не увидел, а впился взглядом… Не приблизился к узлу с бельём, а метнулся коршуном, прижался к нему лицом, и аж заурчал от вожделения!.. Нашёл мокрые от пота тёщины панталоны, свернул их в ком и начал себе в ноздрю запихивать – Илью Борисовича аж передёрнуло,

Но самое интересное началось, когда среди всех женских причандалов увидеп Цыпляткин случайно попавшие сюда семейные трусы самого Ильи Борисовича Хвостинца… Тут Цыпляткина аж заколбасило!.. Свернув трусы трубкой, ухватил конец ртом и засосал как леденец. Слюна стекала по подбородку, глазки от восторга на лоб вылезли, из ушей от возбуждённости пар повалил…

Тут не выдержал Илья Борисович, и как заорёт мне: «Выключи скорее эту гнусность!» И минут десять ещё возмущённо бурчал под нос, типа того, что уважать и любить своё начальство – можно, и даже нужно, но не так же, не в такой же степени… Это ж – перебор!.. Такое – даже и на похабство смахивает!..

…Затем начались организационные выводы. Господина Касатенко назначили начальником управления. Вокруг господина Забубенного вмиг образовалась незримая стена отчуждённости. На престижные совещания и заседания не приглашали, серьёзные служебные бумаги на визу – не давали, на оперативках как бы и не замечали вовсе… Причём на все недоумённые вопросы: «За что?.. Почему?! Что случилось?!!» непосредственное начальство неизменно отвечало, что всё-де в порядке, и ничего особенного не происходит, – но при этом тупило взгляд, и вообще старалось держаться от Забубённого подальше, как от прокажённого… Не стал он ждать, пока его придавит случайно опрокинутым на него канцелярским шкафом с документами, – уволился «по собственному»… Ещё и из города сбежал куда-то, от греха подальше…

Ну и правильно… Ну и умно!.. Ещё спасибо пусть скажет, что жив остался!..

…Что касаемо Цыпляткина, то господин Хвостинец сделал его своим заместителем.

ДВЕ НАЦИИ

Миром правят две нации. Они всем известны, их все не любят, перед ними все пресмыкаются, иногда им грубят (с оттенком чёрной зависти), порою пытаются покончить с их господством, и добиваются даже каких-то временных результатов, но спустя короткое время они вновь на коне, и опять «над нами», «имея» нас как хотят и куда хотят… И – смеются над нами всячески!..

Эти две нации – евреи и чиновники. И у тех, и у других – свой язык, своя культура, свои традиции, обычаи и нравы, свой образ жизни… Могут ли эти две нации в нашей стране и в наше время слиться в одно? Изредка – да, чиновник может быть евреем, а еврей – чиновником… Но это – на некоторое время в ограниченном количестве, и чаще всего – лишь в некоторых из сфер управления (торговля, медицина, культура)…

Но чиновничество – это мёртвая работа, а еврейские гены – живчики тянутся к живому делу, и потому если и встречается в наших кабинетах чиновник–еврей, то смотрится он там чем-то инородным и временным… И лицо его горит от стыда за вынужденное томление над никому не нужными справками и отчётами, тогда как ему хочется с головой погрузиться в гешефт, в умоделанье, на худой конец – в воинство и победительство!.. И потом, первая заповедь чиновника – не помогай никому, а первая заповедь еврея – помоги своим… Не совмещаются эти две заповеди вместе!..

Так что этот редкий промежуточный вариант мы откидываем, оставляя общую тенденцию: две ведущие силы современности сосуществуют, в основном – не сливаясь, окружённые всеобщей нелюбовью, и сами недолюбливающие всех и всякого иного, а в первую очередь – друг друга, как опасных конкурентов… Но при этом – вынужденные искать пути к сотрудничеству, ибо у евреев есть столь алкаемые чиновничеством денежки, ну а чиновники наделены так полезной для успешности семитских делишек властью…

Купив энное количество должностных лиц, наши доморощенные Рокфеллеры легко обделывают свои тёмные делишки, в то время как наш брат-славянин лишь хмуро пялится на сие безобразие, и жалобно разводит руками… Ну нет счастья в жизни хорошему славянскому человеку, мается он, горемыка, в нищете и безвестности, в то время как «эти»,«носастые» и «с портфелями», объединившись – процветают нагло и наглядно!..

…И вот однажды вызывает меня начальник, задастая погань Арнольд Тимофеевич, и застаю я у него в кабинете известного всему городу коммерсанта – пронырливого Моню Фельдштейна. И этот самый Моня в присутствии моего шефа и, безусловно, с его молчаливого разрешения начинает мне визгливо выговаривать: «Ты почему по моем вопросу ещё ни черта не сделал?! Отчего не выполнил ещё то-то и то-то?! Совсем плохой работник, да?! Бездельник!.. Гнать таких в шею!»

Представляете?! Я молчу, ожидая, что Арнольдик хотя бы слово в защиту мою вымолвит… Вообще-то не принято в любом госучреждении разрешать посторонним лицам ругать – пусть и рядового, маловлиятельного, незаметного, но ЧИНОВНИКА – в присутствии его непосредственного руководства, авторитет которого в подобных случаях тоже как бы «роняется».

Однако – молчит Тимофеевич, кривится как от зубной боли и помалкивает, ни гу–гу, ещё и глазки стыдливо потупил…

Е в р е й оскорбляет с л а в я н и н а, а другой с л а в я н и н помалкивает в тряпочку. И понятно, почему – потому что находится у того еврея на содержании!..

Какой позор… Какое поношение нашей славянской чести!.. 

Вернулся я к себе в кабинет оплёванным, и такая горечь в сердце!..

Сижу в оцепенении за столом, представляя, как приносит Арнольд Тимофеевич к себе домой семитские денежки, и первым делом опрыскивает их одеколоном, чтобы не несло еврейским духом, но всё равно – НЕСЁТ!.. Тогда заворачивает он ассигнации в плотную бумагу, запирает пакет в шкатулку и ставит её на дальнюю полку в шкаф… Не помогает – могучий еврейский дух потоком струится из шкафа, постепенно пропитывая всю квартиру!.. И приходится, засунув шкатулку в сумку, вывесить её за окно – пусть выветривается…

Но тогда … Тогда начинает гаду – Арнольду чего-то не хватать. Ведь знает же он про себя, помнит же он о себе, что ВЗЯЛ У ЕВРЕЯ, и для полноты унижения, для окончательной остроты испытываемого им мазохисткого удовольствия после долгих терзаний и мук вновь заносит он шкатулку с купюрами обратно в квартиру, ставит на стол перед собою, и затем часами, сутками, неделями вдыхает в себя еврейские ароматы, морщась и скуля как побитая собака… И плачет… Плачет!..

…А Моня этот?.. Как сладостно ему «опустить ниже плинтуса» не просто славянина, а – славянского чиновника… Это ж ведь как славянин в квадрате!..

И на каждый доллар всученной им мзды ухитряется получить он два доллара полученного удовольствия: и гешефт в итоге успешно сварганил, и в который уж раз над славянином покуражился…

И вижу мысленно тот день, когда тяжко заболеет Моня, и не сможет пойти и дать на лапу Арнольду Тимофеевичу (как ни странно, но евреи иногда тоже болеют!)… Однако идти – надо!.. И вот с трудом поднимается Моня со своего предсмертного ложа и, оттолкнув пытающуюся удержать его пышногрудую супругу Сару, пошатываясь, постанывая и поминутно хватаясь за болящие места, неудержимо следует по столь непосильному для него пути в наше учреждение.

Через два часа возвращается оттуда – абсолютно здоровый, весёлый, ещё и успевший на обратной дороге «снять» и в укромном месте «отлюбить» во всех вариантах какую-нибудь кралю из числа студенток – славяночек…

Лучше всякого целительного элексира любому семиту – зрелище лебезящего перед тобою сановного славянина!

Не может Моня и неделю пожить без Арнольда Тимофеевича!..

Это им обоим только кажется, что испытывают они друг к другу отвращение и ненависть, на самом же деле они – как сиамские близнецы, способные существовать лишь в постоянном симбиозе и смычке…

А прерви их постоянную связь, оборви грубо связывающую их пуповину – запросто могут и погибнуть!..

С болью в сердце представляю, как в один прекрасный день, сумев вырасти до нынешней должности Арнольда Тимофеевича (если сумею, что – навряд ли!), вынужден буду и сам лизать языком шершавую еврейскую задницу…

Не бескорыстно , вестимо, а за хорошие «бабки»… Но – всё-таки… всё-таки…

…И такая боль на душе!

Автор: Владимир Куземко, специально для «УК». 

You may also like...