Как я не стала женой марокканского пасечника

Эту отличную и по-настоящему приключенческую ту самую историю рассказала Алина Ежова. Про себя Алина говорит, что она скромная светловолосая барышня с четвёртым размером груди, но у этой скромной девушки явно есть запал — она отправилась путешествовать по африканской пустыне, собрала вокруг себя интернациональную толпу странников и повстречала мужчину, вставшего перед ней на колено и с золотым кольцом. Мужчина, правда, был весь в говне…

Холодной зимой 2014 года я приняла решение оставить скучную работу в офисе и улететь куда-нибудь подальше от ранних подъёмов, злой начальницы, безответной любви и одинокой комнаты на Добрынинской, где февральский ледяной ветер проникал через старые окна в самое сердце. Я выбрала Марокко. Тогда мне казалось, что уж где-где, а в Марокко я точно не буду скучать. И я не прогадала. Взяв билет в один конец, я улетела в мир авантюр, риска и трагичных романов, которые не снились ни Керуаку, ни Донцовой.

Я планировала путешествовать в одиночестве и останавливаться по каучсёрфингу только у местных — как говорится, только харам, только хардкор. Не то чтобы я была отчаявшейся искательницей сомнительных сексуальных приключений, нет-нет, безопасности ради я всё-таки надела на безымянный палец бабушкино обручальное кольцо и выучила по-арабски фразу: «Уйди от меня, придурок, я замужем».

Я уже представляла, как утоплю в раскалённых песках Сахары и в одиночестве своё тело, но планы эти обломались в первую же неделю. Сначала я встретила Вики, дочь хиппующих еврея и немки, из-за многочисленных разъездов родителей по миру не изъяснявшуюся чисто ни на одном языке и страдавщую депрессией. Вики, как и мне, было на тот момент 23, она отучилась на дизайнера одежды в Дубае и уехала в Марокко искать вдохновение и места, где во времена молодости её папаша курил гашиш. Потом мы встретили американца-искусствоведа Натана, который на самом деле был евреем из семьи польских иммигрантов.

Он путешествовал уже с полгода, бросив престижную работу, часто и глупо шутил, экономил на всём и задавал мне много вопросов про Украину, что дико раздражало. Вскоре к нам ещё примкнула тихая парочка студентов-архитекторов из Берлина, которые вечно подсчитывали расходы и записывали это всё в отдельный блокнот. Жемчужиной компании была, естественно, я, светловолосая скромница с четвёртым размером груди и способностью найти вписку пятерым путешественникам там, где это, казалось бы, невозможно.

Шёл второй месяц странствий. Преодолев каменную пустыню, мы по горному серпантину приближались к Сахаре на разваливающемся автобусе, пропахшем потом и рвотой. Я нервно нюхала расцарапанный лимон, чтобы избавиться от тошноты, проклинала тот день, когда решила бросить работу в Москве, и с грустью вспоминала чистое бельё, красивые платьишки, вино на Никитском бульваре и ухаживания белых мужчин. В тот момент я была противна сама себе: вонючая, со слипшимися волосами и небритыми ногами, в одежде, не сменявшейся уже несколько дней, — ну просто находка для любителей бодипозитива.

На ночлег мы остановились в городке Загора, откуда на следующий день планировали двинуться дальше вглубь пустыни. На автобусной станции нас встретил местный парнишка из семьи берберов, с которым я предварительно списалась на каучсёрфинге (сейчас я затрудняюсь вспомнить его имя, поэтому пусть будет просто Ахмед). Отчаянный герой, согласившийся принять в своём доме пять иностранцев, преподавал физкультуру в местной школе и снимал жильё с другом-пасечником, не изъяснявшимся на английском (его имя я вспомнить тоже не могу, поэтому пусть будет Мехмет).

Счастью нашему не было предела, когда, оказавшись в доме Ахмеда и Мехмета, мы увидели допотопную стиральную машинку и душ: вроде бы люди из приличных стран, мы, как последние дикари, громко хохотали, обнимались и смахивали с лица слёзы счастья. Наученные горьким опытом, мы знали, что во многих марокканских домах санузел отсутствует: ему предпочитают хамам, расположенный на соседней улице. Поэтому-то шланг рядом с дыркой в полу, приспособленной под туалет, вызвал у нас бурю нежнейших чувств. Очень часто в Марокко душ совмещают с туалетом: с одной стороны, вода стекает в дырку в полу, а с другой стороны, в эту же самую дырку можно какать — очень функционально!

Мы тут же загрузили стиралку, не разделяя вещи на белые и цветные (после месяца в африканской стране учишься толерантности), и устроили по этому случаю праздничный ужин: горячий тажин из тушёных овощей с цыплёнком и массой специй, домашние лепешки с мякотью авокадо, огромные ароматные апельсины и мятный чай с финиками и нежнейшим мёдом из запасов пасечника — сейчас я бы многое отдала за такой ужин.

После восхитительной трапезы хотелось поскорее принять горячий душ и лечь спать, но нас ожидал ещё один квест: нужно было выловить из мутной воды в стиральной машинке всю одежду — начиная от купленной на рынке Марракеша джеллабы Натана до самых крошечных кружевных трусиков Вики, а после тщательно отжать всё руками, сложить во множество пластиковых посудин и вынести на крышу, чтобы развесить под звёздным небом.

Могу предположить, что детство моих несчастных друзей обошлось без стиральных машин «Вятка»: уж больно они стушевались, узнав весь этот алгоритм. Поэтому мне как настоящей русской женщине пришлось склонить над грязной пеной свой массивный бюст и со словами «Да что этот Запад может!» отжать центнер тяжёлых тряпок. Больше всех меня удивил наш американский еврей, поднявший панику из-за выпавшей откуда-то монетки, которая, звякнув о кафельный пол, исчезла в дырке туалета.

«Подумаешь, один дирхам — пять рублей. Даже если там десять дирхамов — так жалко пятьдесят рублей в толчок выбросить что ли?» — вертелось в голове, хотя я прекрасно понимала, что на эту сумму в Марокко можно нормально позавтракать или прокатиться на такси из одного конца города в другой.

Отправив своих друзей под руководством Ахмеда на крышу, я наконец-то перевела дух, вытерла тыльной стороной руки пот с разгорячённого лба и, усевшись на пол, принялась лущить один за другим финики.

Райскую тишину прервал пасечник Мехмет, внезапно образовавшийся в гостиной и усевшийся напротив меня. Я не говорила по-французски, Мехмет знал по-английски лишь пару предложений, поэтому мы просто улыбнулись друг другу и продолжили сидеть в тишине. Пристальный взгляд и улыбка, застывшая на каменном лице пчеловода, меня несколько смутили, однако я, стараясь выглядеть непринужденно, продолжила лущить финики, сосредоточенно уставившись в дальний угол комнаты. Это продолжалось довольно долго. И тут Мехмет заговорил на французском.

«Сорри, ай донт андэстэнд», — покачала я головой и повторила эту фразу еще раз пять после безуспешных попыток хозяина дома поддержать беседу. Казалось, ещё немного — и пчеловод успокоится, но нет — вместо этого он поднёс указательный палец к чернеющему глазу и, кивнув в мою сторону, протянул: «Эээ… Секси! Ю, ю! Ю секси!» — и снова улыбнулся. Подобно девушке из пансиона благородных девиц XIX века, я опустила глаза и, залившись румянцем, прокартавила дрожащее «мерси» — ведь так и поступают истинные леди, когда им говорят комплименты.

Марокканский пчеловод, в отличие от меня, оказался не из числа робких: он снова проделал свой трюк, а после дотронулся до моей ладони, пытаясь поцеловать ее.

«Ну, начинается», — проворчала моя измученная внутренняя богиня. Я гордо выставила перед своим обольстителем левую руку и, уставившись на него взглядом победительницы, раскрыла рот, чтобы произнести на арабском заветную фразу о замужестве. Но рука так и осталась висеть в воздухе, рот так и остался открытым, а взгляд из победного превратился в ошеломлённый: бабушкиного золотого кольца не было.

Тут же вспомнились крики Натана о провалившейся в толчок монетке: вероятно, из-за мыльной воды незаменимый в Марокко аксессуар соскочил с пальца. «О нет, только не это, бабушкино кольцо плавает в дерьме!» — вертелось у меня в голове, а пасечник продолжал и продолжал лепетать свои комплименты на французском. У меня уже не было сил говорить о том, что я не понимаю французского, — убитая горем, я нервно кивала на каждое «секси» и «бютифуль».

Я готова была разрыдаться, но, к счастью, англоговорящие друзья вернулись с крыши.
— О, вы нашли общий язык? — поинтересовался Ахмед, радостно улыбаясь.
— Золотое кольцо моей бабушки в дерьме!!! — заявила я, игнорируя вопрос физкультурника. — Натан, эта факинг монетка — моё кольцо! Моё кольцо, Натан! — на английском это всё звучало, как монолог из фильма про гангстеров или апокалипсис, ну, то есть очень круто.
— Что?! Что происходит? Переведите мне тоже! — думаю, именно эти слова выкрикивал в тот момент по-французски мой ухажёр, увидев растерянные лица моих приятелей.

Между Ахмедом и Мехметом завязались весьма тревожные по интонации объяснения, после чего повелитель пчёл удалился на кухню и вернулся оттуда с напяленным на руку пластиковым пакетом. «Сейчас всё будет!» — заверил нас хост, пока его приятель усаживался поудобнее на колени перед дыркой в полу, чтобы достать из какашек моё золотое кольцо.

После минуты ковыряния в говне, моих криков «Да бросьте вы это дело!» и раскатистого смеха американца, пчеловод, стоя на одном колене перед толчком, источая запах мёда и дерьма и глядя на меня наполненным страстью и вожделением взглядом, протянул мне грязное обручальное кольцо. В своих мечтах я много раз представляла эту сцену: сильный решительный мужчина стоит передо мной на одном колене, в его крепкой руке — обручальное кольцо, я вся дрожу от волнения, а вокруг — аплодисменты и радостный смех. И вот, сбылось: марокканский бербер-пасечник, весь по локоть в дерьме. Подобно девушке из пансиона благородных девиц XIX века, я опустила глаза и, залившись румянцем, прокартавила дрожащее «мерси».

Эта история, как и все истории с обручальными кольцами, закончилась счастливо: бабушкин подарок отдраили с мылом и хлоркой, все приняли душ и улеглись спать по разным комнатам. На следующий день я не видела Мехмета: он ушёл из дома рано. Собрав сумки с чистыми вещами и оставив нашим хозяевам несколько сувениров, мы двинулись дальше. Единственного в моей жизни мужчину, преподнёсшего мне золотое кольцо, я больше не видела никогда.

Автор:  Алина Ежова, batenka.ru