Безработные гегемоны. Советскому человеку можно было легко найти работу разве что в колонии
50 лет назад, в 1956 году, партия и правительство с удивлением узнали, что в СССР сотни тысяч людей месяцами и годами не могут найти работу. В то время как во всех учебниках написано, что последний безработный в стране был трудоустроен в 1932 году. Какова она, история социалистической безработицы? «Верная мысль сделалась для нас гибельной»
На протяжении всей своей долгой истории Россия постоянно испытывала какую-либо нужду. Постоянно не хватало порядка, регулярно — хлеба или знающих специалистов. Но вот лишние люди были всегда, и недостатка в них страна никогда не испытывала. Чаще всего лишними оказывались носители крамольных мыслей. Но по мере промышленного развития страны лишними регулярно становились обладатели не востребованных рынком рабочих рук. И если до революции безработица считалась неприятным, но неизбежным следствием прогресса, то в государстве диктатуры пролетариата оставшиеся без работы представители класса-гегемона служили живым упреком власти.
Поэтому всякий раз, когда количество безработных начинало резко расти, партия и правительство лихорадочно пытались улучшить ситуацию.
В первый раз это случилось в начале 1920-х, когда наблюдался масштабный развал промышленности. Впоследствии большевики упорно внедряли в умы версию о том, что заводы и фабрики остановились во время Гражданской войны из-за трудностей со снабжением и финансированием. Но это была только часть правды. Большинство важных для обороны предприятий, включая даже авиационные производства, продолжали работать вплоть до окончания войны. Благо дореволюционные запасы были огромны. А тем, кому все-таки не хватало сырья, новая власть помогала, реквизируя все необходимое, где только было возможно. Сокращать производство начали только в 1921 году из-за отмены военных заказов и отсутствия денег у измученных неурожаями, разверстками и налогами крестьян.
Едва ли не главную роль в поддержании предприятий в рабочем состоянии играли их бывшие управляющие и владельцы, которые пошли на сотрудничество с коммунистами. Большинство из них считали, что октябрьский переворот и Гражданская война — тяжелые последствия войны с Германией и все это неизбежно кончится. О том, что все должно вернуться на круги своя, свидетельствовала и объявленная Владимиром Лениным новая экономическая политика. В руки бывших владельцев стали передавать мелкие предприятия, и ГПУ в 1922 году докладывало ЦК, что на частных производствах есть сырье, организован сбыт и, хотя случаются попытки эксплуатации трудящихся, зарплата выплачивается регулярно и рабочие довольны.
Власть декларировала намерение сделать следующий шаг — отдать на концессию, практически в собственность, на оговоренное число лет, крупные заводы, фабрики, шахты и рудники. Но на деле почти все заявки на концессии надолго застревали в различных инстанциях, а положительный ответ получали единицы из многих тысяч просителей. Так что для всех стало очевидным, что советская власть не собирается расставаться с командными высотами в промышленности.
Отношения бывших владельцев с советской властью оказались испорченными навсегда. «Этот подход нам причинил неисчислимые бедствия, — писал в марте 1923 года председатель ГПУ Феликс Дзержинский наркомвоенмору Льву Троцкому об обещании отдать все заводы на концессию. — Он дезорганизовал всю нашу советскую промышленность, организуя против нее всех бывших владельцев и их сотни тысяч приказчиков, заполняющих раньше наши главки, а теперь тресты и синдикаты. Верная мысль, неверно пользуемая, сделалась для нас гибельной». (Здесь и далее синтаксис, семантические и стилистические особенности документов сохранены. — Прим. ред.)
Ничего особенного несостоявшиеся собственники не делали. Они просто не делали ничего, что помогло бы справиться с финансовыми, снабженческими и прочими проблемами предприятий. Задержки зарплаты из регулярных стали хроническими, а инфляция обесценивала любые заработки еще до того, как рабочие успевали их получить. По всей стране начались забастовки с требованиями увеличить тарифы и выплатить причитающиеся деньги. В ответ местные и центральные власти начали увольнять рабочих и консервировать нерентабельные предприятия до лучших времен.
«Рост безработицы, — докладывало в декабре 1922 года ГПУ, — начинает становиться угрожающим: губернии, насчитывающие в ноябре 10—11 тыс. безработных и исчисляющиеся лишь единицами, в декабре уже не составляют редкости. В обеих же столицах количество безработных исчисляется многими десятками тысяч».
«Безработица будет носить тяжелый характер»
В течение 1923 года кризис разрастался и охватывал все новые губернии и предприятия. То, что происходило в стране, было тайной войной за собственность. Бывшие владельцы полагали, что под давлением недовольных пролетариев большевики пойдут на сдачу остановившихся заводов и фабрик в аренду. «Саботаж администрации, — констатировало ГПУ в июне 1923 года, — отмечается в Электротресте слабых токов (спецы умышленно заключают невыгодные сделки), в Пензенской губ. (администрация маслобойного завода умышленно понижает производительность с целью сдачи его в аренду, хотя недавно затратила громадные средства на его оборудование), в Томской губ. (рудоуправление умышленно задерживает выдачу рабочим вещфонда, дабы вызвать волнение среди рабочих)».
Но далеко не везде им удавалось сломить сопротивление большевиков. В Витебской губернии, к примеру, не работало 60% заводов и фабрик, но местные власти выставляли такие условия передачи в аренду, что ни один предприниматель в здравом уме не мог на них пойти. В итоге людей, потерявших работу, становилось больше день ото дня. В Москве и Петрограде к лету 1923 года насчитывалось уже по 100 тыс. безработных. Но и это был далеко не предел.
Осенью того же года в деревнях вновь начался голод, и крестьяне всей страны от Карелии до Средней Азии бросились искать спасения в городах. Они осаждали биржи труда, но работы не было. Увольнения рабочих продолжались, и с разных мест в Москву потоком шли сообщения о катастрофическом росте безработицы и бедственном положении безработных: «На учете в Грозненской бирже труда 8000 безработных и еще столько же не зарегистрированных, превратившихся в бродяг, ютящихся в развалинах… В Грузии, среди безработных Батума, отмечено много самоубийств».
В мае 1924 года в отчете ОГПУ о положении в стране говорилось: «Рост безработицы обусловливается главным образом притоком безработных из деревни. Однако немаловажной причиной его продолжает являться и сокращение промышленности. На Урале проведено значительное сокращение штатов на металлозаводах… Предполагается сокращение на ижевских заводах; проведено сокращение на морзаводе в Крыму (до 600 человек) и на онегзаводе Карелии. Предполагается закрыть Луньевские и Устинские копи и уволено дополнительно 900 рабочих Челябкопей (Урал). На нефтезаводах сокращено 25% рабочих и предполагается еще 50%. Сильное сокращение проведено в лесной промышленности».
В абсолютных цифрах все выглядело еще хуже. В Белоруссии на 9 тыс. рабочих приходилось 25 тыс. пролетариев, не имеющих работы. Во многих губерниях число безработных увеличивалось на 15—20% в месяц. Но лишь после того, как безработные начали массовые акции протеста, в Кремле всерьез озаботились этой проблемой. «Особенно серьезный характер, — сообщало ОГПУ в мае 1924 года, — носило волнение безработных в Одессе в связи с самоубийством одного безработного. Возбужденная видом самоубийцы (сбросившегося со 2-го этажа здания биржи труда) толпа организовала демонстрацию протеста при участии 4000 безработных».
Политбюро создало комиссию, которая регулярно предлагала разнообразные варианты борьбы с безработицей. Итоговый, который был принят в июле 1924 года, отличался исключительным цинизмом: «Принимая во внимание, что безработица будет носить тяжелый характер, а также возможность нового притока безработных из деревень в связи с неурожаем… должна быть немедленно произведена конкретная реальная чистка состава зарегистрированных по всему Союзу со снятием бесстажных и малоценных элементов, ищущих пособий, а не работы (не менее 30—25% зарегистрированных)». Тем же решением высший политический орган страны устанавливал новые правила регистрации, по которым работу могли получить не все, а лишь те, у кого была квалификация и насчитывалось не меньше 6—7 лет стажа. Но главным было то, что регистрация на бирже труда больше не влекла за собой выплаты каких-либо пособий.
К концу августа указания партии были воплощены в жизнь, и в Ленинграде из 140 тыс. безработных на бирже было «вычищено» 95 тыс. Хотя, как отмечало ОГПУ, «количество фактических безработных увеличивается». К рабочим и бежавшим в города крестьянам добавились новые лишние люди — демобилизованные красноармейцы и их командиры.
Большевистским руководителям, ответственным за экономику, в число которых входил председатель Высшего совета народного хозяйства и одновременно председатель ОГПУ Ф.Дзержинский, было очевидно, что справиться с безработицей можно лишь одним способом — подъемом производства. Но средства частников и иностранцев привлекать по-прежнему не хотелось. А собственных — либо не доставало, либо они тратились странным даже для Ф.Дзержинского образом.
«В области промышленной, — писал он Иосифу Сталину в июле 1924 года, — необходимо быстрым темпом расширить производство и значительно удешевить в производстве и торговле не только предметы широкого потребления, но и топливо, металл и основное сырье… Необходимо запретить писать в наших газетах небылицы о наших успехах, необходимо запретить заниматься учеными и волокитными опровержениями того, что ясно каждому, а именно, что мы мало производим и много потребляем…
Кроме того, нам необходимо пересмотреть расходы на Красную армию. Они нам непосильны, они нас экономически подрезают и они при всей своей (относительной, конечно) огромности — не дают для обороны того, что следовало бы. У нас на технику идет очень мало, большая часть сметы проживается, хотя войска у нас сейчас очень мало, судя хотя бы по Москве, где трудно из-за отсутствия достаточного количества строевых устроить даже парад».
«Среди безработных создались погромные настроения»
К 1925 году безработица перешла в разряд хронических проблем. Хозорганы предлагали наладить переподготовку безработных. Но ВСНХ с большим трудом согласился принять на свои действующие предприятия по всей стране только 20 тыс. переученных рабочих. В стране же, по неофициальным данным, насчитывалось до 10 млн безработных. В результате вся тяжесть общения с толпами голодных и обездоленных людей легла на сотрудников бирж труда. В сводках происшествий и обзорах положения в стране появились постоянные разделы: «Выступления безработных» и «Эксцессы на биржах труда», где фиксировались случаи разгромов бирж и избиения их сотрудников. Правда, далеко не всегда регистраторы и руководители бирж были невинными жертвами народного гнева. Появлявшиеся вакансии предлагались родственникам, знакомым, тем, кто давал взятки, женщинам, которые, как говорится в докладах, «соглашались на половое сожительство». А тем, кто на сожительство не соглашался, в Москве могли предложить отправиться на Цветной бульвар, а в Питере — на Лиговку, где собирались проститутки.
В СССР трудно было найти город, где безработные хотя бы раз не разгромили биржу труда. Но в Минске это делали с какой-то завидной регулярностью. Там, кстати, от безработных досталось и высокопоставленному чиновнику — наркому труда республики. «Настроение безработных по Белоруссии, — отмечалось в докладе ОГПУ в июне 1925 года, — все время отмечается как крайне возбужденное; за последнее время среди безработных создались определенно погромные настроения, были призывы громить учреждения, избивать работников Наркомтруда и грабить магазины; особенно сильны антисоветские настроения.
30 мая в связи с незначительной задержкой выдачи пособия толпа безработных г.Минска ворвалась в кабинет наркома труда, явившийся председатель Совнаркома тов. Адамович не мог успокоить безработных. На следующий день толпа безработных, ввиду непосылки на работы вопреки обещаниям, пыталась избить наркома труда; последний еле скрылся в здании Совнаркома, причем за ним следовала громадная толпа».
Демобилизованные красные командиры, оставшиеся без средств к существованию, тоже нередко прибегали к силе или угрозам. «Нервное настроение среди демобилизованного комсостава, — констатировало ОГПУ в ноябре 1926 года, — нашло свое выражение в выступлениях, имевших место в Киеве и Одессе.
В Киеве на военной секции горсовета, где собралось до 150 бывших командиров, выступавшие (бывший начштабдив и др.), в резкой форме критиковали деятельность местных органов по освобождению 3% штатных мест, забронированных для комсостава, и отказ принимать на работу не знающих украинского языка и угрожали посылкой делегации к Ворошилову, в Харьков и Москву… В адрес Одесского окрика (окружного исполнительного комитета. — Прим. ред.) поступили анонимные письма, подписанные «конспиративным штабом повстанкома демобилизованных высшего, среднего, младшего и красноармейского состава Одесского гарнизона», которые угрожали расправой властям, если в ближайшие дни безработные не будут устроены на работу. Повстанком указывает также на связи с иногородними организациями демобилизованных и войсками, стоящими под ружьем».
Как правило, безработным давали выпустить пар, а затем арестовывали наиболее активных агитаторов и зачинщиков. Казалось, эта канитель будет тянуться бесконечно. Но средства на индустриализацию решили найти, отняв последнее у крестьян и у тех граждан СССР, которые каким-то чудом сохранили остатки былого благополучия.
С появлением в стране великих строек безработица стала неуклонно снижаться. А после того, как была введена паспортная система, колхозники остались без документов и были намертво привязаны к земле. Теперь уже толпы вербовщиков искали и не находили людей для северных лесоповалов и далеких рудников. Но эти вакансии начали заполнять зэками, в числе которых нередко оказывались социально вредные элементы — отказывающиеся от предложенной работы тунеядцы.
В 1932 году советская пресса объявила, что в стране не осталось ни одного безработного. Но они вновь появились без малого четверть века спустя.
«С нами может получиться нехорошая история»
Изобилие невостребованных рабочих рук вновь стало результатом решений, последствия которых оценить никто не удосужился. Неуемный реформатор Никита Хрущев практически одновременно затеял массовые амнистии, сокращение армии и реорганизацию аппарата управления. Естественно, труднее всего было устроиться на работу бывшим заключенным, но не только они оказались в тяжелом положении.
К середине 1956 года в высшие органы власти страны пошел поток писем с просьбами о помощи. Только в Президиум Верховного совета СССР ежемесячно поступало до 4 тыс. писем от оголодавших и обездоленных граждан.
«Самостоятельно трудоустроиться совершенно невозможно, — говорилось в одном из них. — Продолжительное время моим трудоустройством занимается отдел кадров исполкома Моссовета, но пока безрезультатно. Затянувшаяся почти 10-месячная безработица совершенно измотала меня и выбила из сил и из моих более чем скудных средств. Я распродал все, что только можно было из носильных, домашних и др. вещей, включая белье, пальто жены и др. По уши в долгах, мне необходима работа, чтобы я мог прокормить свою семью, состоящую из 4 человек, из них 2 несовершеннолетние школьницы — 9 и 16 лет, чтобы мои дети не голодали и имели скромный кусок хлеба».
«Мы решили обратиться к вам, просим помочь нашей просьбе и также просим простить нас за то, что мы вас беспокоим, — писали некие сестры Галактионовы.— Наша мама работала на свердловском заводе РТИ 14 лет в качестве машиниста компрессоров и была уволена 17 ноября 1955 г. Просим помочь в устройстве нашей мамы на работу. Но вот идет уже 6-й месяц, а результатов нет никаких, в настоящее время нам не в силах становится жить. Наша мама за это время продала все свои последние вещи, которые были нажиты долгие годы, для того, чтобы прокормить нас… Мы вынуждены бросить учебу, но нам этого не хочется, так как наша мама безграмотная, а нам хочется быть образованными, чтобы впоследствии быть полезными строителями коммунизма и отблагодарить наше правительство за то, что нам дали образование. Как нам быть?»
«Мой отец Леонтьев Иван Плеханович в 1955 году работал уполномоченным заготовок СССР в Ибресинском р-не Чувашской АССР, за что имеет две благодарности за хорошую работу. В связи с упразднением уполминзага мой отец до сего времени находится без работы. Он был несколько раз в Чебоксарах в обкоме партии, а также и в настоящее время находятся в Чебоксарах, но обком партии до сих пор не предоставляет ему работу. Семья наша состоит из 5 человек… Продать у нас нечего, у меня нет даже зимнего пальто и валенок, я всю зиму ходила в демисезонном пальто и резиновых сапогах. В настоящее время мы сидим без копейки денег… Я вас очень прошу, помогите моему отцу в устройстве на работу, иначе с нами может получиться нехорошая история».
Точно также, как и в 1920-х, оставались без работы уволенные в запас командиры: «Прошло времени более 2 месяцев, а мои десятикратные попытки получить себе работу до сих пор никаких результатов не дали, а сейчас у меня отпали всякие надежды на получение работы, исходя из следующего: при приеме меня военкомом г.Грайворона подполковником тов. Уситниковым им было заявлено мне следующее: «Зачем вы сюда приехали?»
По далеко не полным данным, собранным МВД, в некоторых городах РСФСР безработица оказалась ничуть не ниже той, что была в 1920-е. К примеру, в городах Краснодарского края насчитывалось 22 тыс. безработных. А в целом по стране маялась без работы не одна сотня тысяч человек.
Н.Хрущеву пришлось хвататься за проекты строительства крупных объектов, снова ничуть не заботясь о последствиях. К примеру, в том же 1956 году он собирался начать строительство атомной электростанции в непосредственной близости от Москвы. Лучшим местом для применения сил демобилизованных солдат первый секретарь ЦК КПСС счел новые целинные земли. Но этих мер оказалось совершенно недостаточно, пришлось пойти на сокращение рабочей недели и введение дополнительного выходного дня. Экономисты всего мира удивлялись, узнав о мерах советского правительства, резко снизивших производительность труда на одного работающего. Они просто не подозревали о существовании в СССР безработицы.
В конце концов безработицу сделали скрытой и от самого советского народа. С 1970-х любой гражданин мог без труда найти работу, где, не ударяя палец о палец, получал бы сносную зарплату. Как говорилось в популярном тогда анекдоте, «люди делают вид, что работают, а государство делает вид, что им платит». Но и этот не продуманный до конца эксперимент власти над экономикой и рынком труда закончился крахом. На этот раз — крахом самой власти.
Евгений Жирнов , «Коммерсант-Власть»
