Записки районного опера: блатные. Братья «Петрушки» и другие
…По большому счёту никаких п о н я т и й в возвышенно-романтическом смысле у воров на самом деле нет, всё это лишь слова, с помощью которых более умные и сильные толкают в стойло и подчиняют своим желаниям и прихотям менее умных и сильных, вот и всё, а остальное – фуфляк, прикрывающий здравый смысл и коренные интересы «верхов» да безмозглость и легкоуправляемость «низов»… Место рождения воровских п о н я т и й – тюрьма, где человек борется за своё существование, копошась в обществе…нет, не других человеков, а – гадов. Это формирует в нём нормальные защитные рефлексы, помогающие выжить. И в итоге он становится таким же гадом – подлым, жестоким и бесчеловечным.
Чтобы проявлялись нормальные душевные качества каждого, они должны подкрепляться какими-то стимулами в окружающей действительности. Это рождает чувство внутреннего самоутверждения: «Я сделал добро, и в итоге стало хорошо мне и многим другим!» А в «зоне» доброту воспринимают как глупость. Позволительна она лишь очень сильным и злым, – «он настолько жесток и так давит всех, что может позволить себе иногда быть и милосердным!» Во всех же остальных случаях проявлять доброту – это значит оторвать от себя и отдать другому, уменьшив тем самым твои собственные шансы на выживание. И если ты не туп, то тогда вопрос – ЗАЧЕМ?
Быть добреньким на воле для блатного – это значит, имея 5 кубов ш и р к и, оторвать от себя 2 куба и отдать корешу. Он-то будет благодарить тебя и клясться в вечной дружбе, но неужели ты думаешь, что он и в самом деле тебе благодарен? Ни хрена! Завтра, когда твоё ш и р л о кончится, и тебе самому будет нечем раскумариться, он же, твой кореш, из твоей же некогда подаренной ему ш и р к и, разбодяжив её водой вдвое, толкнет тебе втридорога куб, а потом ещё и напоминать будет месяц: «Помнишь, как я тогда тебя выручил?!» Помочь другому искренне здесь если и соглашаются. то только – ещё по прежним, «доблатным» отношениям. Когда с кем-то дружишь с детсадика или со школы, и делаешь ему добро в память о той, прежней своей жизни, когда ты был ещё нормальным человеком…
А в преступном ремесле друзей – не бывает! Группа квартирных воров или шайка уличных грабителей – это не союз бойцов–соратников, а временное сообщество деловых партнеров. Друг друга здесь ценят за взаимовыгодность сотрудничества, но могут друг другом и пожертвовать. А после ареста и тем более после осуждения вся прежняя «дружба» тут же кончается; никто в «зоне» прежнему подельнику без веских причин помогать не станет! В существующих здесь условиях выжить одному сплошь и рядом легче, чем двум. Вытаскивать друг дружку там два в о р а бескорыстно никогда не станут, куда проще друг друга заложить и сдать с потрохами… (Это не исключает ситуаций, когда, напротив, выгоднее объединяться в некие «семьи», где каждый помогает каждому. Но и там именно – взаимовыгода, а никоим образом не подлинная бескорыстная дружба). И не потому так, что такие уж они особенные гнилушки. На их месте мы, вполне возможно, вели бы себя точно так же. Большинство людей противостоять обстоятельствам не может. А кто пытается – тот чаще всего гибнет, из чего окружающие делают вывод: вот что происходит с теми, кто – пытался! Погибать за свои принципы благородства – быть может, и почётно. Однако простому человеку всё ж таки предпочтительнее выжить, и он – выживает. Зачастую – любой ценой.
Придерживаться п о н я т и й «в натуре» тяжко и небезопасно. Куда проще и выгоднее только изображать из себя з а к о н н и к а, приобретая все связанные с этим положением плюсы и не отягощая себя чрезмерно минусами. «И в «авторитеты» выбиться, и здоровье сохранить!» – задача трудненькая, но при большом желании – вполне выполнимая. Сплошь и рядом отмотавший два-три срока хрен моржовый только изображает из себя блатного. Как встретится с себе подобным – такие понты оба гнут, что ты! Они-де и такие, и сякие, стоят непоколебимо «на основах», все – при делах и п о н я т и я х, «нас все знают!», «мы – блатные-козырные!», «да таких ц е н т р о в ы х , как мы, вообще в городе больше нет!», и тому подобное… Прям-таки супер-ворьё в супер-законе. Хотя взаправду в «зоне» они только рядом стояли с кем-то из подлинных «авторитетов», наслушались от них нужных «зоновских» наворотов, и получили право ссылаться на знакомство с ними для подтверждения собственной значимости…
Расскажу кое-что из своей практики…
Жили – не тужили на моей «территории» два кореша ещё с ясельного возраста; Сашка и Витька (обойдёмся без фамилий и п о г о н я л). Один был не то чтобы блатной, а – м у р ч а щ и й, из тех самых, кто при встречах и на притонах постоянно м у р ч и т о своём супер-блатняковстве. Но в реальности, когда возникает надобность пострадать за п о н я т и я, начинаются у них всевозможные непонятки и о т м а з к и. А второй – вполне нормальный хлопец. Ну то есть как нормальный… Витюха тоже пару раз отсидел, за хулиганку и кражи, но в «зоне» он был к о з л о м, то есть помогал администрации. (Если точнее – он был завхозом, очень неплохая должность для умного человека в местах заключения). Сашка же, мотавший тоже два срока и совершенно по тем же статьям, в «гостях у хозяина» стоял близко к блатным, придерживающимся п о н я т и й, потому и имел на воле некоторое положение в узких кругах. Сам из себя – пустое место, нагловато-бестолковый придурок, украсть толком – и то не умел. Но знал имена н6ескольких серьёзных людей, и при необходимости мог аргументировано на них ссылаться. Только поэтому с ним, фуфловщиком, и считались. И наоборот, никаким «криминальным» уважением не пользовался прямодушный Витька: «он же к о з л я т н и ч а л!» Причины «падения» этого, в общем-то, вполне свойского во всех остальных отношениях хлопца никого не интересовали. Был ли он на самом деле виноват в отступничестве от п о н я т и й, или же его принудили к этому непреодолимые обстоятельства – никакой роли уже не играло. Кто хоть раз пошёл в к о з л ы, тот остаётся таковским уж до конца своих дней… Сашке при встречах каждый уважающий себя ворюга считал за долг крепко пожать руку. А Витьке не то чтобы под ноги плевали – он парень здоровенный, мог и по шеям накостылять, – но косились на него угрюмо.
Ну вот, и в такой ситуации надумал Сашка торговать маковой соломкой. Надыбал подходящую я м у (источник получения наркоты) в соседней области, брал там по одной цене, а здесь собирался продавать – по другой… Но тут вот какая тонкость: п о н я т и я м и «барыжничать» честному вору запрещено категорически! Блатные барыг вообще не любят, будь это торговцы наркотой или скупщики краденного: одни наживаются на блатняках, продавая тем втридорога столь нужный им товар, а другие – скупая у них воровскую добычу за полцены. (Казалось, ворам бы спасибо сказать тем, кто помогает им превратить уворованное барахлишко в «бабки», ан нет – «мы работаем (!!!), гривы свои под опасность подставляем, а они, суки, ещё и норовят жалкими грошами расплатиться!»). Стал думать Сашка: как бы это ему и деньгу зашибить, и высокое воровское звание барыжным духом не запачкать… И сговорился он тогда с Витькой, давним корешком, что тот будет толкаться по всяким людным местечкам да толкать дурь разным «своякам». Сашка же станет ходить следом с видом постороннего фраера. Но вздумай кто-либо из склонной к рэкетирству наркоманской молодёжи «наехать» на Витю в попытке разжиться наркотой на дурняк, как Сашка тут как тут – подскочит со зловещим оскалом: «Чё цепляешься, баклан?! Да ты вообще кто таков, в натуре?! Да ты знаешь, кто я такой?…» Харя – зверская, гляделки – выпученные, руки, торс и все прочие открытые чужому взгляду участки туловища – в «зоновских» наколках… Да от такого зрелища любое нахальё разбежится как от пугала. Хотя двинь кто Сашке крепко в челюсть – ведь летел бы метров десять. Но – не решались. «Ты что?.. Это ж – такой-то! Он же с таким-то и такими-то кентуется, а те вообще – важняки!»
Но опирающийся в своём базаре на п о н я т и я Сашка сам их откровенно нарушал. Блатной ведь не только торговать наркотой, а и покупать наркоту права не имеет. Потому как «присесть на иглу» для него – западло. Но если уж присел по глупости, то он, как вольный бродяга, имеет право прийти к любому торговцу наркотиками и… Нет, не купить, а просто взять, то есть фактически отнять в наглую у него то, что ему требуется. Единственно – нельзя за раз брать больше своей дневной дозы. Если же так получилось, что ты случайно нагрёб с гаком, то избыток ты обязан БЕСПЛАТНО раздать «людям», то есть таким же блатным… Так что хоть и не продавал сам Сашка, а только «рядом стоял», но при желании и ему можно было сделать п р е д ъ я в у. Дескать, что ж так, братан?.. Нехорошо!
Но, во-первых, далеко не каждый имел право такую предъяву Сашке делать. С нижестоящим криминалом блатной и базарить не станет; «перо в бок – и пишите письма мелким почерком!» Ну а ежели подвалит кто из серьёзных, равных Сашке по положению, то он на все свои к о с я к и даст увесистые о т м а з к и. Типа: «Ты что, брат, не врубаешься?! Да я ж ради «зоновского» о б щ а к а стараюсь! Езжай на любую из окрестных «зон» и спроси: я ж там всех обеспечиваю п о д о г р е в о м! Нет, ты обязательно съезди туда, и тебе расскажут!» Сашке достаточно раз в полгода съездить на «зону» и передать знакомому «авторитету» самую малость, какой-нибудь стакан мака, чтобы потом кричать на всех перекрёстках: «Да я на «зоны» мак эшелонами гоню!.. Сомневаешься – съезди в такую-то «зону» к такому-то, и он тебе всё расскажет!» Понятно, что переться чёрт знает куда и узнавать неизвестно у кого неизвестно что никто не будет. Но если б таковой чудик и сыскался бы, то авторитетный человек в «зоне» подтвердит: «Да, Сашка в октябре прошлого года действительно привёз мне стакан мака…» Что и требовалось доказать… Вот так за счёт Витькиного труда Сашка и живёт. Но спроси серьёзные люди его мнение о приятеле – удивится в ответ: «А чё базарить? Хоть и дружок он мой с детства, но – к о з ё л и барыга!» Вот и весь сказ.
Есть в нашем микрорайоне двое-трое действительных «законников». И давно уж они Сашку раскусили, понимая, что – грязь он, жалкий нарик, ничего реального за ним не стоит. Но – сила традиций! А потому – супротив его не высказываются и окорот ему не делают; помнят: «Он в «зоне» с таким-то чалился, а ведь такой-то – Ч е л о в е к!..» Вот Сашка от безнаказанности и наглеет…
Однажды припёрся он в кафе «Росинка», где «законники» по вечерам любили оттягиваться (обслуга – своя, проверенная, случайных посетителей – не бывает, м е н т о в с к и х сюда не подошлёшь – где ж тусоваться блатнякам, как не тут?), и с порога делает п р е д ъ я в у: «У меня вчера сапоги спёрли из перегородки! А кто у своих берёт – тот к р ы с а! Найдите гада и выдайте мне…»
Удивились «авторитеты». Любого иного стриженные наголо «быки» за такой тон просто выкинули бы из кафешки. А этому, с в о я к у, объяснили грамотно, квалифицированно втолковали на фене, что сапоги-то найти можно, раз уж они так дороги ему как память о далёкой молодости, но зачем же укравшего их находить? «Ты ведь, брат, отполируешь его до блеска, а потом, чего доброго, ещё и в «контору» сдашь, что вообще – заападло. А в чём, собственно говоря, его вина перед тобою? Что не знал, какая важная и неприкосновенная фигура обитает на твоей хате? Уж прости, брателла, но ты ведь не повесил на двери табличку: «Здесь живёт заслуженный вор республики!», вот он случайно и обмишурился… А так ему без разницы, где и у кого тырить; что в твои двери сунуться, что в любые другие – ему всё едино… На то он и в о р, ты сечёшь?»
Сашка ничего понимать не хотел, потому как чтил только свой интерес: сапоги – вернуть, ворюгу – к ногтю! Но чутьё он имел хорошее и прекрасно пинимал, когда стоит кочевряжиться и качать права, а когда выгоднее сделать вид, что и в самом деле его вопрос решён по п о н я т и я м. Вечер тот закончился совместной пьянкой. Через два дня сапоги подбросили Сашке в открытую форточку на кухню. А ещё через три дня некий аноним позвонил по 0-2 и проинформировал органы о том, где именно в данный момент скрывается хорошо известный ментам домушник Боря Невинный, кличка «Вилы», разыскиваемый по ряду уголовных дел…
Сашка ли вычислил и сдал своего обидчика, или же им пожертвовали «авторитеты», посчитавшие нужным «уважить» Сашкину просьбу – неведомо. В обоих случаях налицо – гримасы блатной морали: на словах любое сотрудничество с властями объявляется сильнейшим к о с я к о м, а на деле, когда возникает личный интерес – тогда стучат ментам на своих – за милую душу.
Дружба между блатными – понятие условное. А семейные узы – тем более, хоть и кричат они на всех переулках: «Не забуду мать родную!» Но в данном случае под «матерью» понимается ведь тюрьма; настоящую же свою мать, как и своих детей, свою жену, своих братьев и сестер вспоминают в лучшем случае – эпизодически, мимолётно… Бомбанет хату пошикарнее, намолотит там кучу «бабла», исколет почти всё, на баб и выпивку потратит. Ну и если случайно останется копеечка – купит родному чаду кулёк дешёвых конфет…
Знавал я двух братьев – «Петрушек» (от фамилии – Петрушев), старшего и младшего; оба наркоманы. У младшего была жена Ксенья, тоже «присевшая». Пытался «Петрушка»-младший подзаработать на ш и р л е мелким оптом, вот мы его и з а к р ы л и. Сидит он у нас в райотделе, даёт чистосердечные показания. Вот мы ответно и поощрили его на свиданку с женой, разрешив ей даже и на укольчик ему принести. Но где ж ей взять, если и у самой – нету? Пошла она тогда к старшему брату, попросила по-родственному: «Ваньку сейчас кумарит… дай немножко, в долг!» Что сделал бы нормальный человек ради залетевшего в неприятности и остро нуждающегося в помощи младшего братишки? Да всё бы он сделал! Вплоть до снятой с себя последней рубашки и с легкостью оторванного от сердца последнего б а я н а (шприца с наркотой). Этот же, при всех своих п о н я т и я х, хоть и имел в данный момент запасец, но – пожалел: «отдашь бабе предпоследнее, а завтра кончится и последнее – чем тогда сам ш и р я т ь с я будешь?» Вначале вообще пытался отнекиваться: «У меня есть немножко, но я должен сейчас же отдать это в уплату долга!». Потом чуток смилостивился, пропитал тряпку ш и р к о й, сует ей: «Пусть проглотит – вот немножко и раскумарится!» А это, объясняю для непосвящённых – самый что ни на есть мизер! Это как если умирающего от голодухи огрызком яблока угостить…
Заплакала Ксения от обиды, забрала тряпочку и ушла. Причём что характерно: мужу она тряпку ту так и не отдала, сама употребила: она ж тоже «нуждающаяся», вот и сочла свою потребность ещё более важной, чем муки томящегося в узилище супруга. А у того в камере тем временем началась л о м к а – смотреть на человека страшно; весь извёлся, трясётся, как банный лист, умоляет: «Опер, дай!..» Я и рад бы дать ему на укольчик, не каменный же, но у меня железный принцип: давать шкваркаться задержанным только в обмен на ценную информацию. «Петрушка»-младший же, к нашему общему сожалению, ничего интересного в этом плане представить мне не смог.
Хорошо хоть догадался вырвать у себя из рта золотой зуб, отдал мне в обмен на разовую дозу. Кольнулся человек – и на глазах воспрял… Говорю ему, когда мы в моём кабинете были наедине: «Видишь, брат с женой кинули тебя в трудную минуту, плевать им на тебя!» Покачался он иссохшейся тенью на табурете, выдохнул горестно: «Я и знал всегда, что обоим нельзя доверять…Гнилушки оба!»
Короче, пока он в РОВД находился, жена говорила: «Пусть брат ему раскумариваться даёт!», а брат отвечал: «Пусть – жена!..» Самое же интересное произошло, когда «Петрушка»-младший уже перевели в СИЗО. Приходит ко мне Ксения и бакланит: «Если брат его спросит у вас, передавала ли я ему в камеру стакан мака – скажите, что передавала, лады?» Оказывается, «Петрушка»-младший таки сжалился, выделил немного маковой соломки, но и эту малость Ксения мужу так и не передала – на себя истратила! «Ваньке это всё равно не спасение, а мне тот стакан во как был нужен! Я ведь «спрыгнуть» решила, но такое не сразу делается, не «в сухую», надо немножко раскумариться, а уж потом… Этот мак мне – как лекарство! Так вы его брату скажете, что – передавала я?» И смотрит в мои глаза нахально-требовательно, словно бы я, оперуполномоченный уголовного розыска, у гнилушных блатарей-нариков – на подписке, и все их шухры-мухры обязался прикрывать и отмазывать! Послал её на сто букв, конечно…
Дурят блатные друг дружку, р а з в о д я т по всякому, сволочат. Но без подельника в криминальных делишках зачастую не обойтись, вынуждены поэтому спариваться и действовать сообща. Общие интересы сплачивают, рождают подобие взаимовыручки. Однако подловатость блатарей берёт своё при первой же возможности своего подельника надуть и оставить с носом.
Вспоминаю парочку домушников, «Мотыля» и «Чеха». Первый в детстве рыбу на мотыля ловил, оттого и кликуха, у второго отец-военный пару лет отслужил в Чехословакии… «Мотыль» – хитрый до омерзения, в среде воров-домушников – свой в доску парень, всё про всех знает. Но лично на хаты старался не лезть, был на подхвате, «на шухере». Ежели удачно всё прошло – входил в долю, «я ж помогал!», а нагрянь опера и уволоки всех в «контору» – «Так при чём же здесь я?.. Да, стоял на улице и видел, как хлопцы в подъезд вошли, но откуда же мне знать, чем они там занимались!» В свои тридцать с небольшим лет имел две «ходки», и за решётку больше не хотел, это понятно и не предосудительно. Однако у него всё получалось как-то так, что ради его личной безопасности должны были отдуваться другие. «Чех» был ему под стать полностью, скажу больше: эта редкостная гнида ухитрялась к и д а т ь как последних лохов даже и самых прохиндеистых! Не исключая, понятное дело, и своего напарника-кореша (который, замечу в скобках, тоже не хотел в колонию, в прошлом бежал из одной такой и был даже объявлен во всесоюзный розыск).
Так вот, на пару с «Мотылём» как-то ломанули они богатую хату, спрятали ш м о т ь ё в нычку, на чердаке в соседней многоэтажке. Планировали вернуться дня через три, забрать барахлишко, свезти на городскую окраину к знакомому цыгану-скупщику и сбыть оптом. «Мотыль» почему-то решил, что всё так и будет. А «Чех» рассудил по-своему: незачем делить на двое то, что можно присвоить себе одному! Назавтра же прикатил в такси, в несколько приёмов вынес вещи, отвёз к другому сбытчику и продал, прикарманив «бабки» себе. «Мотыля» же чуть позже арестовали (по наколке «Чеха», между прочим) и судили именно за эту кражу, от которой он в итоге не заимел ни копейки!
И такие истории для блатных – не исключение, а, скорее, общее правило. Как и то, что работают – вместе, а потом, разлучившись, гонят друг о дружке гадости: «Ой, он такая редиска!.. На деле только «стоял на шарах», пас на ш у х е р е, пока я рисковал своей гривой. Потом вещи на его нычке решили сохранить, так он вначале не хотел отстёгивать мне мою долю, а в оконцовке ещё и ментам пытался меня сдать!» Что рисковали шкурой – совместно, что вообще были близкими корешками несколько лет – значения не имеет. В данной ситуации что в ы г о д н о говорить о напарнике то и говорит, не задумываясь…
(Продолжение следует)
Владимир Куземко, специально для «УК»
P.S. Републикация материалов Владимира Куземко, возможна только с разрешения автора!
