Репрессированные украинцы за Уралом: “Москалики, ничему вас не научила история”
Российские пропагандисты позиционируют нынешнюю агрессию России против Украины как продолжение Великой Отечественной войны. Потомки репрессированных и депортированных при Сталине украинцев иначе смотрят на события восьмидесятилетней давности. Западной Украине сталинские репрессии принесли не меньше горя, чем гитлеровские. Об этом изданию Сибирь.Реалии рассказал знакомый украинского политзэка, сидевшего в иркутских лагерях, и правнучка депортированного в Томскую область украинца.
Священник в “Чёрной Индии”
Новосибирский областной суд 17 апреля оставил в силе штраф в 70 тысяч рублей бывшему главе “Союза украинцев Сибири” Сергею Иващенко. В декабре прошлого года его признали виновным по статье о призывах к нарушению территориальной целостности России в интернете.
– Я 70 тысяч штрафа заплатил. Российские власти считают меня угрозой территориальной целостности РФ. Просто предупреждаю, – говорит Сергей.
– Поляков, латышей, поволжских немцев называют “репрессированными народами”. Можно ли к таковым отнести украинцев?
– Конечно. Репрессии против украинцев были ещё в дореволюционные времена. Их отправляли в Сибирь. Слышали украинскую народную песню “За Сибирью солнце всходит”? В советский период в Сибирь сослали как минимум десятки тысяч раскулаченных украинцев. Потом за поддержку ОУН и УПА (Организация украинских националистов и Украинская повстанческая армия) ссылали целыми семьями – причастных и непричастных. Многие украинцы, осужденные в сталинские годы по политическим статьям, попадали в сибирские лагеря. Они принимали самое активное участие в знаменитом восстании в Норильлаге.
Как российские власти относятся к памяти об исторических трагедиях, наглядно свидетельствует установленный в прошлом году бюст сталинскому прокурору Руденко у входа в Новосибирскую облпрокуратуру. Руденко был обвинителем от СССР на Нюренбергском процессе, но в Украине в 30-е годы он подписывал расстрельные приговоры пачками, – рассказывает Сергей Иващенко.
Репрессии против украинцев, выступавших за суверенитет, продолжались в СССР и после смерти Сталина. Политзаключенный Зиновий Карась был осужден на десять лет по печально известной 58-й статье (контрреволюционная деятельность) в 1957 году. Часть срока он отбывал в Сибири. Реабилитирован решением Генпрокуратуры Казахстана был только в 1994-м.
Украинец, знавший Зиновия Семёновича много лет, предоставил Сибирь.Реалии фрагменты его мемуаров, но попросил об анонимности: на родине могут не понять того, что он общается с русскоязычными СМИ. Зиновий Карась был просветителем и священником. Родился в селе Журов нынешней Ивано-Франковской области в семье сечевого стрельца. (Сечевые стрельцы – украинские воинские части в составе австро-венгерской армии, сражавшейся в Первую мировую против России, а позже – против Красной армии.) После включения Западной Украины в состав УССР семья чудом избежала сталинской депортации.
В конце 40-х поступил в педучилище, где познакомился с участниками молодёжной ячейки ОУН, вскоре, в 1949 году, арестованными. Зиновия тогда не тронули, но арестовали восемь лет спустя, припомнив и общение с молодыми националистами в студенческие годы. В середине 1950-х он переехал в Кустанай к родственникам жены, депортированным в Казахстан ещё в 1940 году. Заочно окончил ленинградскую семинарию, служил в православной церкви Кустаная.
Среди прихожан было много земляков, с которыми Зиновий говорил и о том, что Украина должна обрести независимость. О взглядах молодого священника знали и другие прихожане. Кто-то донёс. Его арестовали в сентябре 1957 года. Три месяца он провел в следственной тюрьме Кустаная, а затем, выслушав приговор – 10 лет заключения, – отправился по этапу в Иркутскую область.
– После кончины Зиновия Семёновича в 2014 году родственники обнаружили рукописи – мемуары. Неизвестно, когда они сделаны, дата не указана. В 1986 году сотрудники КГБ провели у него обыск. Изъяли книги, магнитофонные записи. Вероятно, если к тому времени были какие-то рукописи, изъяли и их. Скорее, всего рукописи Зиновия Семёновича, которыми мы сегодня располагаем, сделаны позже этого обыска, – рассказал Сибирь.Реалии знакомый Зиновия Карася.
Вот что Зиновий Семёнович написал о новосибирской пересыльной тюрьме:
“В Новосибирске нам устроили капитальный шмон. В коридоре приказали раздеться, как мама на свет родила, перейти в другой конец коридора, и надзиратели пересмотрели, перещупали каждый шов нашей одежды. Впервые за все мое знакомство с тюрьмами здесь тщательно переискали мою роскошную бороду. Еще в Кустанае я в бороде прятал кусочек карандаша, и никто никогда его у меня не находил. Здесь бы нашли, но его у меня не было. Под стать обыску был режим и во всём остальном. Разговаривать только шепотом, не разгуливать по камере, курить только по одному и т. п. К счастью, это гостеприимство длилось не долго, через несколько дней нас погрузили в товарный вагон и уже без остановки через Красноярск довезли в Тайшет …”
Тайшет – город в Иркутской области. Заключённый Зиновий Карась работал на деревообрабатывающем комбинате, сменил несколько профессий. Осенью 1958 года перебросили на сельхозработы. На новом месте товарищи по несчастью предупредили, что его ждёт: “Труд до 16 часов в сутки, бани нет, медицинского обслуживания почти никакого, карцер постоянно переполнен, случаются избиения заключенных”.
Кормили пустой похлёбкой. Через несколько дней невольники взбунтовались: после работы отказались возвращаться с поля в бараки. Потребовали, в частности, заменить зверствующих конвоиров, дать возможность помыться и включить в рацион картофель, заготовкой которого заключенные и занимались. Надвигалась ночь. Конвоиры испугались, что в темноте арестанты разбегутся. Начальник лагеря согласился выполнить требования. Но спустя несколько дней начальство нарушило обещание не выгонять на работы в дождь. Ливень начался, когда вели из лагеря в поле. Колона заключенных отказалась двигаться дальше. Конвоиры в плащ-палатках бездействовали. “Нас решили наказать дождём”, – пишет Зиновий Карась. Под ливнем арестанты промокли до нитки, но не подчинились приказу вернуться в бараки. Требовали, чтобы прибыл прокурор или депутат горсовета, но вместо этого к ним применили силу.
“…из поселка прибыло много солдат с ремнями в руках. В ответ более ста заключенных соединились в один клубок. Подошли солдаты и методически стали бить заключённых пряжками ремней. Двое-трое солдат хватали крайнего заключённого за голову, за руки, и кто-нибудь из солдат сильно ударял его по голени. Так им удавалось оторвать замокшего заключенного, а затем, сопровождая побоями, отогнать в отдельное место. Поднялся страшный визг: кричали заключенные, кричали солдаты и офицеры, а конвоиры постоянно стреляли в воздух. Таким образом удалось оторвать около двадцати заключенных. Оторвали и меня, раба Божия. Эту группу погнали в зону”.
После этого остальные протестующие согласились вернуться в лагерь. Зиновия и его товарищей, которых сочли подстрекателями, отправили в тюрьму, находившуюся в часе езды от лагеря, и помести в две камеры – отдельно от других сидельцев. Зиновий Карась вспоминает, что окно было не застеклено и по камере, где находились промокшие люди, разгуливал ветер. Первые три дня держали без пищи.
“На четвёртые сутки утром стали вызывать по одному в кабинет следователя. Здесь каждому зачитывали постановление, где говорилось, что такой-то “зачинщик лагерного бунта” карается карцером на три месяца “с последующим оформлением на штрафной режим”. От предложения подписаться я отказался. Таким образом, мы перешли на тюремный режим, то есть пребывание в камере без постели, триста граммов хлеба в день, через день горячая баланда. Стало не так-то и плохо.
Мы еще не были очень голодны, и поэтому это мизерное питание не очень мучило, зато была возможность познакомиться поближе со своими товарищами. А были между ними очень интересные личности. Интересно было поговорить с инженерами-атомщиками именно об атомной энергии, о которой до сих пор я знал не много. Интересны были абсурдные идеи новейших марксистов, или членов подпольного НДС (народно-демократический союз). Характерно, что из всех москаликов только один Покровский из Ленинграда признавал право украинцев на самоопределение. А были и такие из этих “народно-демократов”, которые спрашивали: “Зачем вы говорите на вашем языке? Не лучше ли объединить наши усилия для достижения единой цели: построить единое государство на демократических основах?” Сердечные братья, москалики, ничему вас не научила история…” – иронизирует Зиновий Карась.
Из этой тюрьмы “зачинщиков бунта” отправили в лагерь особого назначения в иркутском посёлке Вихровка.
“… в лагере был колодец с очень плохой водой. Не знаю, какие соли были в ней растворены, но вода была вонючая и горькая. Благо, что выпал снег, мы топили его и пили талую воду. В зоне находилось много заключенных, бывших уголовников… Когда кто-то из уголовников, например, проигрывался в карты, или товарищи разоблачили его как “стукача”, ему грозила смерть. Чтобы спастись, такой индивид брал кусок бумаги, писал на нем какое-то антисоветское изречение и публично приклеивал на стене. Донести было кому, и такого “политика” сразу сажали в тюрьму, давали ему знаменитую 58-ю статью и уже к бытовцам (осуждённым по бытовым статьям. – СР) не возвращали, а везли к “врагам народа”.
Здесь они жили в отдельном бараке, который называли “Черная Индия”. Вот в такой барак поначалу поселили и меня. Там были сплошные двухэтажные нары. Узники лежат тесно друг к другу. Вонь и пыль невероятные, а хуже всего – мат – невероятное произведение адской фантазии… В бане мне попадались на глаза экземпляры, в которых не было ни одного клочка кожи, не покрытого татуировкой. Были и такие, кто на лицо накалывали антисоветские выражения. Их забирали в больницу, там безжалостно резали кожу так, чтобы потом рубцы исказили эти надписи, и их уже нельзя было прочитать. Один отрезал себе уши, наколол на них антихрущевские надписи, запечатал и отослал Хрущеву. Правда, посылка не вышла даже за зону – цензура не пропустила. Беднягу через несколько дней забрали, и он уже больше в зону не вернулся. А жаль парня: он сочинял блатные песни, не лишенные элементов правдивой поэзии”, – писал Зиновий Карась.
В иркутских лагерях Зиновий Семёнович находился два года, оставшиеся восемь лет срока отбывал в мордовских колониях. О других эпизодах его биографии можно прочитать на украинском языке в статье журналистки Софии Середы и в интервью, которое он в 2000 году дал члену Украинской Хельсинской группы Василию Овсиенко.
Отбыв срок, Зиновий Карась уехал в Коломыю Ивано-Франковской области, где его ждала семья. В этом городе жил до конца дней, находясь под надзором КГБ. Трудился электриком, путь священника или педагога в СССР был для него закрыт.
В независимой Украине Карась стал депутатом Коломыйского горсовета. Редактировал газету “Христианский вестник”. Сам публиковался – писал о церкви и об истории Украины. Проводил в городе вечера украинских поэтов и композиторов. Участвовал в успешной кампании по возвращению городской церкви в лоно Украинской греко-католической церкви. Зиновий Карась считал, что эта ветвь христианства больше, чем православие, соответствует украинской культуре.
“Не было разницы – что немцы, что советы”
Олеся Исаюк – украинский историк, доктор гуманитарных наук, научная сотрудница львовского музея-мемориала “Тюрьма на Лонцкого”. Её прадеда Дмитрия Дусанивского и других родственников по отцовской линии в 1945 году депортировали в Томскую область. Прадед скончался в ссылке. В Сибири сгинули и её родственники по материнской линии, которых депортировали ещё до 22 июня 1941 года.
– 22 июня в России – День памяти и скорби. Считают ли эту дату важной в Украине?
– У нас всё началось гораздо раньше, когда 17 сентября 1939 года Красная армия перешла границу с Польшей. Много украинцев с Львовской и Тернопольской областей, с Волыни воевали в польской армии против нацистов и советов, – объясняет Олеся Исаюк. – “Первые советы”(с момента включения Западной Украины в состав УССР до середины 1941 года. – СР) ознаменовались массовыми депортациями. Всего было четыре волны. Вывозили и украинцев, и поляков, и евреев. Польских чиновников и офицеров, собственников производств, зажиточных крестьян.
Всего Западная Украина потеряла в результате этих депортаций больше миллиона человек за два года. Каждый шестой, как тогда говорили, “уехал на Сибирь”. Большая часть действительно попала в Сибирь. Только третью волну депортированных, которая пришлась на июнь 40-го года, вывезли в Казахстан. Моих родственников по материнской линии – сестру моей прабабушки, её мужа и девять их детей – тоже депортировали. Они жили под городом Стрый на Львовщине. В семье помнили, что увезли их зимой, поэтому, думаю, это случилось в первую волну депортаций – в феврале 1940 года. Никто из них не вернулся. Известно, что семью вывезли в Сибирь. Больше мы ничего о них не знаем…
Первая неделя советско-германской войны (термин “Великая Отечественная война” украинские историки не используют. – СР) – это массовые расстрелы в украинских тюрьмах. Сотрудники НКВД расстреливали всех заключенных подряд. Общее число убитых – 24 тыс. человек. Случалось, что стреляли из пулемётов и даже бросали в камеры гранаты. На многих телах следы истязаний, причём иногда откровенно садистских. Сохранились фотографии и киносъёмки, сделанные немецкими военнослужащими из специальных частей вермахта. Они это снимали не из любви к правде, а для пропаганды.
Чтобы потом на основании этих свидетельств рассказывать о “жидокоммунистах”. Это при том, что среди жертв чекистов были и евреи. Такой вот цинизм. Что одни, что другие – два сапога пара. И для украинцев летом 41-го года не было разницы – что немцы, что советы. Практика убийств чекистами заключенных была на только в Западной, но также в Восточной и Центральной Украине. Например, заключенных из Лукьяновской тюрьмы в Киеве погнали пешком на восток, и уже на территории РСФСР, когда немцы наступали, заперли и сожгли заживо. Среди сожжённых был украинский поэт Владимир Свидзинский. В Харькове заключенных погнали в марш смерти – 130 километров – на Купянск. Среди этих заключенных была родная сестра Романа Шухевича – командира УПА.
– Есть статистика, дающая возможность сравнить последствия советской и немецкой оккупации Украины?
– По подсчетам историка Яна Томаша Гросса, за два года – 1939–1941 – советы вывезли или убили вдвое больше, чем нацисты за такой же период – и это на вчетверо меньшей территории, по сравнению с тем, которую захватили немцы. Он учитывал все: и депортации, и массовые расстрелы, и убийства в Катыни (многие из жертв Катыни сдались советам на территории Западной Украины).
– “Акт провозглашения Украинского государства” во Львове 30 июня 1941 года – это попытка договориться с Гитлером?
– Давайте уточним. Этот акт не провозглашал, а реставрировал Украинскую Народную Республику, которую провозгласил Петлюра. Вся деятельность ОУН и УПА была направлена на реставрацию украинской государственности, невзирая на политические противоречия между социалистом Петлюрой и националистами 1940-х годов.
Что касается “попытки договориться” – украинские националисты исходили из того, что “враг моего врага”… если не друг, то союзник. К немцам относились прагматично. Во-первых, рассчитывали за счёт немцев вооружить некоторое количество своих людей. Это было сделано посредством батальона “Нахтигаль”. Во-вторых, они рассчитывали, что два тоталитарных режима увязнут в противостоянии, а тем временем Украина будет строить свою государственность. В третьем пункте “Акта” сказано о союзе с германским народом и тому подобные вещи.
23 июня 1941 года украинские националисты направили в Берлин меморандум, в котором предупредили Гитлера, что если немцы будут уважать нашу идентичность, обычаи и государственность, то получат хорошего союзника, а будут вести себя как оккупанты – получат войну. Националисты свое слово сдержали, потому что после ареста Бандеры и других лидеров они вернулись в подполье и начали вооруженную борьбу, создали полноценную повстанческую армию на рубеже 1942–43-го годов. Комиссар Руднев из подразделения Сидора Ковпака (дважды Герой Советского Союза, советский военный и государственный деятель) писал в своём докладе о бандеровцах: “Они наши враги, но они бьют немцев”.
“Для нас нынешняя война – возмездие”
– Расскажите о депортированных родственниках со стороны отца.
– Прадед по отцовской линии родился, когда нынешняя Тернопольская область Украины ещё входила в состав Австро-Венгрии. В Первую мировую воевал в австро-венгерской армии. Вернулся домой на хутор в село Устье-Бискупское Тернопольской области. Был, как сейчас бы сказали, преуспевающим фермером. Построил в селе школу, основал музыкальное товарищество. Его дочери – моя бабашка Стефания и её сестра Мария – получили гимназическое образование. Бабушка знала французский и немецкий – большая редкость по тем временам, особенно для хутора, который далеко и от Тернополя, и от Львова.
В 1939-м началась Вторая мировая. Немцы моим родственникам казались меньшим злом, чем Советы. Во-первых, арестованных и сосланных было значительно меньше, чем при Советах в 1939–1941 годах. Во-вторых, немцы не вмешивались в хозяйство, немецкие налоги были гораздо ниже. Когда Красная армия в 1944 году перешла в наступление, семья решила бежать на Запад. Родственники вспоминали, что, когда крестьянские возы со скарбом ехали по дороге на запад, советская авиация их обстреливала. Стреляли именно по гражданским, убегавшим от военных действий. Сначала думали, ошибка, но обстрелы повторялись, и стало ясно, что советские войска делают это сознательно. Семья вернулась на хутор. Кроме того, мой прадед и другие родственники поняли, что расстаться с родной землей – выше их сил. 12 июля 1945 года семью депортировали в Томскую область.
– За что депортировали?
–”За пособничество” УПА, бандеровцам. Мария – сестра моей бабушки – была связной УПА. Такие связные – девушки или совсем молодые парни – носили записки между партизанскими отрядами. Хутор прадеда располагался немного в стороне, и партизаны УПА заходили туда отдыхать. Их там кормили. В первой половине 45-го года в тех местах красноармеец заблудился и попал на хутор моего прадеда. Его приютили, накормили, пустили переночевать. А ночью пришли партизаны УПА: “Привет. Ты кто?” Парень оказался украинцем. Партизаны его отпустили, и даже оставили ему оружие, чтобы под суд не попал. Красноармеец обещал никому ничего не рассказывать и, видимо, сдержал слово. Последствий для семьи не было, родственников депортировали только несколько месяцев спустя.
– Депортировали только украинцев, которые помогали УПА?
– Во-первых, депортация считалась наказанием для тех, кто действительно помогал. Во-вторых, это был способ отомстить партизанам УПА, выслав в Сибирь или Казахстан их жён и детей. В-третьих, гражданское население – база партизан, которой их хотели лишить. Депортировали целыми семьями, целыми деревнями.
Статистика выселений из Западной Украины в Сибирь: депортации 1940–1941 годов – около 1,1 млн, преимущественно в Сибирь. 1944–1945 годы – 203 тысячи, преимущественно члены семей бойцов УПА и подпольщиков. 1947 год – в рамках операции “Запад” за 48 часов из шести областей Западной Украины вывезли 78 тысяч украинцев, в том числе стариков и детей.
– Что ваша семья помнит о депортации?
– Вывезли всех, кто был на хуторе, даже мою двоюродную тётю Марию, которой тогда было десять месяцев. Повезло только моей бабушке Стефании, которой в тот момент не было дома. В Томской области семья жила в посёлке Тузейка, куда вывезли украинцев из Львовской и Тернопольской областей. Пять-шесть семей поселили в барак без перегородок. В середине стояла большая печь. На неё настилали металлические листы и готовили еду. Холод. Детей далеко не отпускали. Выезд из посёлка – например, если кто-то заболел – только с разрешения коменданта. Жили тяжело, голодали. Скотины почти никакой не было. Чтобы прокормиться, держали огород. Всё домашнее хозяйство было на женщинах, и они, кроме того, участвовали в выполнении нарядов по лесозаготовкам.
Семье не сообщили, на какой срок выслали. Умер Сталин, произошли восстания в ГУЛАГе, и людей начали потихоньку отпускать из ссылок и лагерей. И моя семья вернулась в свой дом, который сохранился до сих пор. Ссылку не пережил только прадед – не выдержал тяжёлых условий. В Сибири он и похоронен.
– В вашей семье говорили о пережитом? Как относились к советской власти?
– Депортацию очень хорошо помнили. Мне о ней рассказали, кажется, в четыре года. Что касается отношения к советской власти, установка была такая – игнорировать, где только можно, и ждать своего часа. Бабушка ничего не боялась, похоже. Отец как-то, проходя мимо группы советских офицеров, восхвалявших новый фильм о “злых бандеровцах”, сказал: “Ничего, ничего, мы все помним…” Друзья быстро увели его в сторону.
Папина родня, прошедшая Сибирь, терпеть русский язык не могла и использовала его, только когда этого было невозможно избежать. Уже в период независимой Украины отец, когда нужно было говорить по-русски, просил маму пойти и переговорить. Меня просили не разговаривать по-русски при отце. “Не хочешь на родном говорить – говори на польском, немецком, но чтобы этого (то есть русского) мы не слышали”. Для старшего поколения русский навсегда остался языком их неволи.
В семье отца умом понимали, что есть и хорошие русские, но в свете их опыта общения с русскими и с советской властью, “хорошие русские” – это была чистая абстракция. Была презумпция “лучше слишком не сближаться”. Учтите, что кроме опыта Сибири, в семье хватало людей, которые воевали и против царской армии, и против красных, и против белых.
Советский полковник Илья Старинов писал о Тернопольской области: “Четвертую войну воюю, а такой ненависти к советской власти не видел”. Это было следствием очень тяжелого опыта. На одного нормального русского приходилось десять, которые ссылали, убивали, запрещали.
С другой стороны, если речь шла, например, о бытовой помощи, то помогать следовало всем, и русским тоже. Демонстративно молчать, если к тебе обращался русский, считалось невоспитанностью. Практически у всех была история о русском, который когда-то помог. Но в этих историях всегда был акцент на порядочности конкретного человека, это не распространялось на всех русских.
– В 1930-е годы в СССР были так называемые “национальные спецоперации”: против поляков, латышей и так далее. Против украинцев такой кампании не было, или она не на слуху. Вроде бы в 30-е годы украинцев раскулачивали так же, как и представителей других народов СССР, а после войны – депортировали не за то, что украинцы, а за то, что воевали против советской власти. Была ли в сталинской политике именно антиукраинская составляющая?
– Однозначно была, – уверена Олеся Исаюк. – Украинцы с самого начала нелояльны советской власти. Большевистское вторжение в Украину в 1919 году породило атаманщину – стихийное сопротивление крестьян, продержавшееся в некоторых областях аж до 1933 года – до Голодомора.
Первая волна коллективизации дала 5 тыс. крестьянских восстаний в Украине. Советы провозгласили украинизацию, но не от большой любви к нам. Её суть: объяснить на украинском языке кажущиеся преимущества советского строя и создать в Украине коммунистическую элиту. Что получилось? Через пять лет после объявления украинизации литератор и публицист Микола Хвылевой задаётся вопросом: мы Малороссия, культурный придаток России, или у Украины есть собственная культура? И провозглашает: “Прочь от Москвы!”
В январе 1931 года “Московский Комсомолец” публикует редакционную статью, называющую главной опасностью “украинский буржуазный национализм”. Это термин стал самим страшным обвинением для украинца до конца существования СССР. Большевики проповедовали, что национальность как категория должна вообще исчезнуть. Но на практике это означало русификацию.
Лозунги большевиков в Украине в 1919–20 годов: “Долой буржуев и украинцев!” Или ещё хлеще: “Смерть буржуям и украинцам!” На протяжении всей истории СССР украинцы оставались объектом репрессий. Этого никто не объявлял открыто, но происходило постоянное противостояние Кремля и Украины. Украинцев среди осуждённых именно “за политику” в процентном отношении наибольшее количество из всех народов СССР. Во времена диссидентов это было особенно наглядно. В позднесталинский период украинцы активно участвовали в восстаниях, происходивших в ГУЛАГе. Они даже создали своё национальное подполье в лагерях. Это была столетняя война.
– Начиная с какого года?
– Начиная с 1917 года. Хотя, можно, конечно, считать от 1915-го, когда добровольческий легион украинцев не пропустил русскую императорскую армию в Закарпатье в ходе Первой мировой войны.
– Почти всё, о чём вы рассказали, касается Западной Украины. Другие украинские регионы пострадали от сталинской политики гораздо меньше?
– Нет. Советская оккупация началась с 1919 года, когда Красная армия заняла территории независимой Украинской Народной республики. Так как украинскую независимость признали другие государства, с точки зрения международного права все существование СССР было оккупацией Украины. Задолго до того, как Красная армия появилась на Западной Украине, в Центре и на Востоке коммунистическая власть устроила Голодомор, истребила большую часть национальной интеллигенции, превратила крестьянство в рабов колхозов, уничтожила православную церковь…
– Какое из злодеяний Сталина – коллективизация, Большой террор, депортации – сильнее всего, на ваш взгляд, ударило по Украине?
– Голодомор. 3,9 миллиона погибших и 600–700 тысяч неродившихся. Сталин пытался сломать украинскую идентичность. На это был направлен целый комплекс мер, начиная с Красного террора 1918–1919 годов. Частично это сделать удалось. У нынешней войны есть и такое измерение: украинцы возвращают себе то, чего их хотели лишить, – чувство общности, право распоряжаться собой и своим будущим, уверенность в том, что они могут дать отпор насильнику. Смотрю сегодня новости, и у меня ощущение дежавю: вот это мне рассказывала бабушка, вот это – её подруга, у которой расстреляли отца, это я читала в воспоминаниях. Для нас нынешняя война – возмездие. Мы отыгрываем Голодомор, – говорит украинский историк Олеся Исаюк.
Источник: Сибирь.Реалии
Tweet
