«Оказался наш отец не отцом, а сукою…»

50 лет назад открылся ХХ съезд КПСС, на котором прозвучал секретный доклад Хрущева, разоблачающий «отца народов». Чем дальше от нас середина прошлого века, тем более отстраненно воспринимаются страшные реалии того времени. Потому именно сейчас так полезно вспомнить о рубежном съезде коммунистической партии.Разоблачение как подручное оружие

— Предыстория того съезда интереснее, чем сама история, — говорит зав. кафедрой истории российской государственности Российской академии госслужбы Рудольф Пихоя, первый (если не единственный) историк, которому удалось просмотреть фонды политбюро и изучить документы, связанные с тем событием. – Мы-то воспитывались на мифе о том, как Никита Сергеевич Хрущев, доблестный борец со сталинизмом, просто вышел на трибуну ХХ съезда и прочитал свой исторический доклад, который поверг всех в шок. А на самом деле все нуждается в существенном уточнении.

Подготовка к ХХ съезду началась сразу же после смерти Сталина, точнее, его смертельного приступа.

— Любой хороший начальник тогда задумывался: почему нельзя накормить людей, почему мужик бежит из деревни в город, почему хотя бы ту же Москву нельзя обеспечить картошкой, – говорит наш собеседник. – Причем все знали ответы. Знали, что в деревнях совершенно драконовские налоги и крестьяне не заинтересованы работать в колхозе, что нужны какие-то экономические меры. Но все предложения по улучшению ситуации категорически отвергались Сталиным. Кроме того, над каждым висела угроза немотивированного ареста. Чего стоило одно безумное «ленинградское дело», когда партруководителей, несших на себе огромную ответственность в годы войны, собирали по всей стране и расстреливали.

Вся верхушка СССР настолько была заинтересована в политической реабилитации (не было никого, кого бы репрессии не коснулись, у Молотова жена сидела, у Кагановича брат погиб в лагерях), что предложение о ней появилось, когда Сталин еще и умереть-то не успел. Кампанию по реабилитации первой волны мы представляем по хорошему, но совсем не историческому фильму «Холодное лето 53-го». Считается, что на свободу выпустили только уголовников. Но это не так, была целая программа по освобождению осужденных по политическим статьям. В апреле–июне свободу получал сначала ближний круг власти, потом партруководители помельче, затем военачальники… А знаменитое «дело врачей» свернулось моментально.

В треугольнике, боровшемся за власть – Хрущев–Маленков–Берия, Хрущев не выглядел наибольшим реформатором. Скажем, Маленков предлагал экономическую программу, где упор делался на развитие легкой промышленности и переориентацию производства на обеспечение людей, и весьма активно критиковал Сталина. Так же, как и Берия, чьим именем и сейчас пугают детей. Именно с его подачи в 1953-м были запрещены пытки и прекращено «дело врачей». Но Берия проиграл и поэтому стал вторым после тирана преступником. А вот истинные противники разоблачений Сталина – Каганович, Ворошилов и Молотов остались в меньшинстве.

Оставался сложнейший вопрос: что и как рассказать о преступлениях Сталина? Появилась идея того, что мы сейчас называем «секретным докладом» Хрущева. Для подготовки материалов президиумом ЦК была создана комиссия, возглавляемая секретарем ЦК Поспеловым. Так появилась «записка Поспелова», рассказавшая о репрессиях, начиная с 1934 года, после убийства Кирова, и до 1938–1939 годов. (О коллективизации 1929 года, голоде 1932–1933 годов и других преступлениях, совершенных ранее и не по отношению к партийцам, речи не шло.) Ответственными за все преступления были названы Сталин и его ближайшие приспешники в органах внутренних дел, уже репрессированные Ежов и Берия.

— Сохранилось несколько рабочих записей накануне съезда. И там есть очень интересные моменты, – продолжает Рудольф Германович. – Например, выступление Маленкова. Это очень важно, он целиком и полностью поддерживает концепцию съезда: обвинение Сталина в избиении партийных кадров. Но самое интересное началось на так называемом «чтении секретного доклада». Хрущев вообще обладал замечательной способностью говорить мимо написанного. Так произошло и теперь…

В речи Никиты Сергеевича главными злодеями оставались Сталин, Берия и Ежов. Но дальше он решительно сменил акцент доклада и превратил его в орудие борьбы со своими соратниками-соперниками, прежде всего с Маленковым, сказав и об их вине в репрессиях (в то время как в них были замазаны все, в том числе и сам Хрущев). Например, с детской обидчивостью докладчик поведал, как однажды он позвонил Сталину, но трубку взял Маленков и наотрез отказался передать ее вождю, невзирая на все просьбы несчастного Никиты Сергеевича…

Аплодисменты и инфаркты

А теперь о том, как воспринимался доклад не верхушкой, а простыми делегатами съезда. Один из его участников, полковник ВВС Вячеслав Прохоров, недавно умер, но его близкие подробно пересказали нам воспоминания Вячеслава Александровича:

– С самого начала съезда в воздухе витало некое предчувствие, тревожное ожидание важного события. Особо информированные товарищи намекали нам, что, кроме скучных докладов и сообщений, нужно ждать чего-то такого, что очень повлияет на жизнь страны…

Людям, заставшим ТВ 90-х, происходящее в зале очень напомнило бы нашумевшие телесеансы Кашпировского.

— Когда первый секретарь ЦК Никита Хрущев начал зачитывать свой доклад, всю нашу апатию и дремотность как рукой сняло, – вспоминал делегат. – Люди реагировали на слова Хрущева очень по-разному. Некоторые сидели, схватившись за голову и раскачиваясь с такими лицами, как будто у них сильно болели зубы, некоторые плакали и не стеснялись своих слез, у нескольких женщин была форменная истерика, некоторые вскакивали и начинали аплодировать… В целом настроение в зале менялось и колебалось от изумления до ужаса. Конечно, многие знали или догадывались о том, что происходило в стране, но впервые это знание было озвучено со столь высокой трибуны, вышло из кухонь если и не «в народ», то, во всяком случае, «в люди». Для большинства присутствовавших все сказанное Хрущевым было полной неожиданностью. Один делегат, мой начальник, позже занимавший ответственные посты в Министерстве обороны, после ХХ съезда ушел в трехмесячный запой, кончившийся для него разводом и «ссылкой» в Монголию. Другой, знакомый еще с войны, политрук, занимавший одну из командных должностей в политуправлении ВВС, сразу после окончания съезда застрелился, не в силах смириться с подобным поношением дел и имени «любимого вождя»… Но в любом случае главным итогом ХХ съезда для меня лично стало возвращение к нам моего друга и тысяч других наших ни в чем не повинных товарищей. Летом того же года из Сибири вернулся мой знакомый по I Белорусскому фронту и рассказал о том, чего я не мог понять тогда и не понял до сих пор. Узнав о докладе Хрущева и перезахоронении Сталина, там, у них в лагере, над этим известием плакали и охранники, и зэки…

Позже «секретный доклад» прошел доработку. Каноничный текст подправили в соответствии с тем, что сказал Хрущев. Текст доклада отпечатали мизерным тиражом «для своих» и разослали для ознакомления партийцам на местах. Практически весь этот тираж после ознакомления был уничтожен. Зато страну наводнили изданные на Западе брошюрки с текстом доклада, подделанные под Политиздат. Попытки избежать широкой огласки ни к чему не привели. Детали и подробности хрущевского выступления обсуждались на каждой кухне уже спустя несколько дней. Ровно через две недели после завершения съезда в Тбилиси прошли массовые выступления против Хрущева, в поддержку «чести и доброго имени» знаменитого земляка. Были эксцессы и в других местах.

— Когда начали читать доклад на местах, все задались вопросом: а что же у нас за власть? Кто виноват? И вообще, ребята, вы все на одно лицо! – говорит Рудольф Пихоя. — После чего начались студенческие бунты в Томске, в Свердловске, в Московском университете… Главным последствием стала десакрализация власти, разрушение мифологии «Краткого курса истории ВКП(б)» о единственном варианте развития нашей страны. Родилось то, что называется альтернативностью общественного сознания. Позже выпущенного из бутылки джинна пытались загнать обратно. Сам же Хрущев начал метаться, говорить, что Сталин – великий госдеятель. Но его доклад уже проделал огромную пропасть между прошлым и будущим. И при всем старании засыпать ее было уже невозможно…

Гужева Надежда, «Собеседник»