Нелюди. Российские женские тюрьмы: рабский труд, порезанные вены и смерти

В Мордовии продолжается расследование дела о превышении должностных полномочий бывшим исполняющим начальником исправительной колонии №14 Юрием Куприяновым. По версии следствия, он “незаконно организовал привлечение осужденных к выполнению сверхурочных работ”.

Впервые о рабском труде заключенных в колонии №14 рассказала Надежда Толоконникова, отбывавшая там часть наказания за “панк-молебен” в храме Христа Спасителя. В декабре ее слова были подтверждены проверкой ФСИН.

Радио Свобода продолжает  рассказывать истории женщин, ставших жертвами выстроенной тюремщиками системы использования труда заключенных.

В конце декабря против Юрия Куприянова было возбуждено уголовное дело по статье о превышении должностных полномочий. Проверка ФСИН показала, что женщины в колонии шили одежду с семи утра до часу ночи, выполняли заказы для коммерческих фирм, обслуживали семьи сотрудников колонии. Во время проверки работники исправительного учреждения пытались скрыть записи видеокамер.

​Елена Федорова отбывала наказание в ИК-14 на протяжении почти девяти лет, с июня 2007-го по апрель 2016 года. Она была осуждена за убийство и приговорена к 12 годам лишения свободы, на момент вынесения приговора ей было 20 лет. О рабских условиях труда в мордовской колонии она рассказала в интервью “Idel.Реалии”. Публикуем её рассказ с небольшими правками и сокращениями.

“Ей оставалось 40 дней до освобождения”

– 24 июня 2007 года я прибыла в ФКУ ИК-14 по Республике Мордовия. В течение семи долгих лет я из кожи вон лезла, чтобы иметь хорошую характеристику и призрачную возможность выйти по УДО. В 2011 году меня трудоустроили на работу в медицинскую часть, где я видела действительно страшные вещи.

В июле 2013 года на прием пришла Елена Оглы (имя называю не полностью), со слезами она рассказывала фельдшерам, что происходит в третьем отряде, где она отбывает наказание. Имея диагноз ВИЧ, она не могла посещать медчасть и принимать терапию по назначению инфекциониста. Причина – не успевает шить свою норму, установленную на свое усмотрение директором производства! Бригадир и старшина отряда – сестры Княгинины – не отпускали Елену за лекарством, не давали отходить от швейной машинки даже в туалет. При малейшем неповиновении – избивали.

Отряд №3 ранее существовал как “пресс-отряд” колонии: там жили те, кто по каким-либо причинам был неугоден администрации. У них своя собственная швейная лента (конвейер) – там и дерутся, и бьются. Людмила Княгининазаставляла выходить на внеплановые хозработы. Гелена Алексеева (герой предыдущего материала Радио Свобода о колонии №14) находилась в том же отряде и знает эти условия. Смена начинается с восьми часов. Ее увеличили сначала до шести часов, потом до восьми, а следом ввели принудительные заявки на работу до часа-трех ночи. У меня был профучет как склонной к суициду (поставили в 2014 году, я не имела права работать по заявке), но тем не менее меня заставляли выходить на работу до ночи.

По напутствию Куприянова условия там были жесткие: избивали осужденных за то, что они “не отшивают базу”, по этой же причине в мороз их не пускали в отряд. Многие осужденные, не зная, куда бежать и что делать, шли в медчасть в поиске хоть какой-то защиты. Я неоднократно видела избитых женщин: и молодых, и пенсионного возраста – они плакали и просили помощи. Я обращалась к Юрию Куприянову (на тот момент – заместитель начальника по режимной части. – Прим. РС) с просьбой остановить этот беспредел – снять с женщин побои в установленном законом порядке. Куприянов меня не услышал. После этого я обратилась за помощью в правозащитные организации, в органы власти, осветила данную проблему в прессе (за что на моих представителей хотели завести уголовное дело). Доказательства – это те люди, которых избивали вновь, но они боялись лишний раз открыть рот, чтобы их вообще не убили. Так получилось и с Еленой Оглы, о которой я уже упоминала.

13 июля 2013 года она умерла у меня на руках. Совсем еще молодая девчонка, которая, несмотря на свои диагнозы, могла бы еще жить долго и счастливо. Ей оставалось 40 дней до освобождения… Мы два часа боролись за жизнь Елены, ее сердце еще билось. За два дня до смерти Лена пришла в медчасть шатаясь, как будто пьяная. На ней были многочисленные побои – ее избили за то, что она ходила на АРВ-терапию (антиретровирусная терапия) и не отшила вовремя то, что хотела бригадир. У нее была шишка на голове, кровоподтеки на спине, ногах, руках. Врачи медчасти определили Лену в стационар с диагнозом “энцефалопатия” (повреждение головного мозга при различных заболеваниях и нарушение его функции, не связанное с воспалительными заболеваниями. – Прим. РС). Очень похожие симптомы, правда? Я билась во все двери, чтобы с нее сняли побои. Администрация колонии пыталась заставить меня замолчать, угрожая переводом в третий отряд, где меня будут бить и унижать. Говорили, что составят в отношении меня акты о нарушении режима (что впоследствии и было сделано).

“Неоднократно вскрывала вены”

– Когда Лена умерла у меня на руках, я поняла, что при раскладе “жизнь – смерть” терять мне нечего. Через маму я передала заявление, которое отправили в администрацию президента, потом оно по цепочке дошло до Генеральной прокуратуры, МВД. Ко мне в колонию начали приезжать сотрудники МВД – я им все рассказала. Уголовное дело по факту смерти Елены было заведено в отношении сестер Княгининых. Дело по ч. 4 ст. 111 УК РФ (Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего). Но потом дело закрыли, поскольку я отказалась называть каких-либо свидетелей, опасаясь за их жизнь.

В рамках этого же уголовного дела хотели привлечь к ответственности и Куприянова – за халатное отношение к работе. Меня вынудили прекратить все это, так как они поняли: Куприянов может попасть под раздачу. Меня неоднократно вызывали представители администрации – со мной разговаривали, некоторые из них угрожали: и водворением в ШИЗО, и избиением. От Куприянова в мой адрес было очень много разноплановых угроз.

Когда первоначально возбудили уголовное дело в отношении сестер Княгининых, меня все-таки уволили из медчасти за то, что много вижу. Как и угрожал Куприянов, меня переселили в третий отряд. Там надо мной издевались на протяжении десяти месяцев. Я неоднократно вскрывала вены, чтобы хоть каким-то путем добиться правды. Был случай, когда на производстве я сломала себе кисть. Меня отказывались вывозить в больницу на рентген на протяжении недели, заставляли работать. Вы представляете, каково это – шить одной рукой? Я самостоятельно перевязывала кисть. Пока я не вскрыла себе вены, меня так и не вывезли в медчасть.

Мне необходимо было перевестись из третьего отряда – я вновь вскрыла вены! Пришли сотрудники (ранее я их вызывала, но они не хотели со мной общаться) – таким образом я привлекла их внимание. У меня со старшиной был конфликт на конфликте: она знала, что я завела на нее уголовное дело. Меня в этом отряде не устраивало все, чисто психологически было невозможно там находиться.

Я даже не могу вспомнить, сколько раз за все время мне угрожал Куприянов. Но было несколько человек, которые неплохо ко мне относились, потому что я старалась для них. Княгинина боялась поднять на меня руку, потому что знала: я буду защищаться. Она хороший психолог и умеет оказывать психологическое давление (оскорбления, унижения) через своих приближенных осужденных. У нее в отряде была пожилая женщина, у них возник конфликт. Я увидела, как она ее бьет. Смогла остановить, но несколько раз Княгинина успела ее ударить. Кстати, сестры освободились и, мне кажется, чувствуют себя неплохо.

“Отбитые почки, разорванный кишечник”

– В ШИЗО меня не отправляли – видимо, Куприянов все-таки опасался за свою репутацию. Он понимал, что я и там “вскроюсь”, но найду способ доказать, что меня “закрыли” незаконно. Просто написать рапорт намного проще, чем закрыть в ШИЗО.

Когда я еще работала в медчасти, администрация в вечернее и ночное время (когда отсутствовали медики) отправляла меня в ШИЗО оказывать помощь. Действительно, женщины там находятся без нижнего белья и носков. Говорят, это для их же блага, чтобы они там не повесились. Хотя смысла в этом никакого нет, ведь платье и постельное белье выдаются. В ШИЗО есть одно помещение – оно называется “американка”. Там даже двери нет: открывается входная дверь в ШИЗО, стоит решетка и за ней камера. Если сотрудник открыл дверь, то складывается ощущение, что человек находится просто на улице.

22 апреля 2016 года меня перевели в соседнюю колонию – ИК-13 (на тот момент на меня было составлено уже 16 рапортов о нарушении режима). Перевода добились правозащитники. Люди, которые не были в этих местах, не понимают, почему осужденных избивают за неисполнение “рабочей базы”. Но “база” не выполняется не потому, что людям лень шить, а по причине того, что они шьют круглосуточно, не вставая от машинки даже в туалет. Администрации колонии нужно только количество отшитой продукции, чтобы заработать больше “левых” денег. А то, что люди умирают из-за этого, – мало кого волнует.

Случай с Еленой Оглы далеко не единичный. Колония оснащена камерами – они везде. Но в том случае, если кого-то избили и это попало на камеру, запись зачищается отделом безопасности (ОБ). Работая в медчасти, я имела отношение к компьютерам и неоднократно видела, что ОБ просто удалял неугодные кадры. В ИК-14 умирали и до меня, и после моего перевода. Я неоднократно выезжала в больницу в соседний поселок и встречала там осужденных из “двойки” (ИК-2 в Мордовии), ИК-13 и ИК-14. Очень много случаев смертности по халатности врачей, из-за избиений осужденными или представителями администрации: отбитые почки, разорванный кишечник – случаев было очень много.

Я считаю, что Юрий Куприянов должен быть наказан за все, что сделал. За то, что он все это умалчивал, что с его подачи очень многое происходило. Он сломал очень много судеб, пока работал в колонии. Я не спорю, может, он кому-то и помог, но только с целью наживы. Человеческого в нем очень мало. Я за то, чтобы наказали не только его, но и других сотрудников администрации. Не один же Куприянов всем этим занимался.

Правозащитная организация “Зона права” в январе направила в Следственный комитет заявление – в том числе по моей ситуации. Потерпевшей я до сих пор не признана.

Текст: Вадим Мещеряков; Радио Свобода