Полиция и криминалитет в России настолько срослись, что порой отличить их друг от друга невозможно

В России слово «полицейский», а чаще «мент», или «мусор», уже давно стало ругательным, а новости про «ментовской беспредел», пытки в отделениях и взятки — визитной карточкой страны. При этом власти рапортуют об успехах реформы полиции, а негативный имидж списывают на попытки очернить полицейских. Рассказ бывшего сотрудника одного из подразделений полиции Москвы.

Как полицейские становятся преступниками, почему их так редко ловят за употребление наркотиков и как на самом деле организована работа на митингах, рассказал «МБХ медиа» бывший сотрудник одного из московских отделов полиции.  

Фото: Андрей Золотов / МБХ медиа

«Тут он тебе помог, там ты ему помог, так и живем»

— В российском обществе принято считать, что нормальный человек в органы не пойдет. Почему так?

— Все очень просто. Полицейские и криминалитет настолько срослись, что порой отличить их друг от друга невозможно. Полицейские помогают купить водительские права, замять уголовные дела, помогают решать всевозможные другие нелегальные вопросы и так далее. Сотрудник полиции вертится во всех этих кругах, так или иначе по долгу службы сталкивается с криминалитетом, обрастает связями. Тут он тебе помог, там ты ему помог, так и живем.

В моем подразделении был случай практически как у Гая Ритчи в «Карты, деньги, два ствола». Мир тесен, получилось так, что один из наших сотрудников «левачил по форме» (пользовался служебной формой в личных целях для незаконного обогащения. — «МБХ медиа») — влетал в квартиры к барыгам (продавцам наркотиков. — «МБХ медиа»), и, размахивая корочкой, забирал у них деньги и все запрещенное. Вот один раз не очень удачно залетел, оказалось, что там не совсем простой человек. Дилер был связан с непосредственным начальником полицейского, развод не удался. Понятно, что ситуацию решили без шума, а парню просто пришлось уволиться.

— А сам ты тоже так делал?

— Ну нет, таким беспределом я не занимался.

«Один из моих руководителей употребляет синтетические наркотики и кокаин»

— Полиция и наркотики, судя по всему, вообще отдельная тема. Сами сотрудники часто употребляют?

— Да, и в нашем отделе очень многие употребляют легкие наркотики, травку курят. Вот был случай, тоже в моем подразделении, парень из провинции жил в общежитии и курил спайс, и работал себе и, наверное, еще бы долго работал, если бы не дело случая — однажды в момент, когда он у себя в комнате «опускал водник» (курил спайс с помощью самодельного приспособления. — «МБХ медиа»), к нему как раз зашла инспекция по личному составу. Хорошо, что просто уволили и не стали дальше эту тему развивать. Вообще многие курят, что тут говорить, да и не только в органах.

— А среди руководящего состава такие попадаются?

— Есть и такие, да. Один из моих руководителей употребляет синтетические наркотики и кокаин, чему есть множество подтверждающих фактов. Разумеется, это скрывают, но почти все знают. Это очень сказывается на работе — куча непрофессиональных решений и неадекватное отношение к подчиненным. Человек приходит на работу, его трясет, он не может работать, просто закрывается в кабинете и, понятное дело, его работа перекладывается на других, зачастую неквалифицированных сотрудников

— А как же тесты на наркотики? Ведь сотрудники должны регулярно «писать в баночку»?

— Просто есть способы пройти тест и все их знают. Например, иметь при себе шприц или баночку «чистой» мочи, или же таскать с собой пакетик с лимонной кислотой, которую добавляют в мочу, чтобы в ней не обнаружили запрещенные вещества. У нас так делают. При этом зачастую о проверках все знают заранее, и есть время «почиститься».

«Едут из провинции работать в органах, потому что их больше никуда не возьмут»

— Как вообще «неадекваты» попадают в полицию?

— В полицию может попасть кто угодно, неадекватные, нездоровые люди или даже замешанные в откровенном криминале. Если тебе надо и у тебя есть какие-то связи, ты туда попадешь. Люди такие вопросы решают, я слышал о таких случаях.

Очень много людей из регионов едут конкретно сюда, чтобы работать в полиции. Или же едут в Москву, ждут, что тут много работы, потом понимают, что они тут никому не нужны. И получается, что единственный выход для таких — идти в полицию. Либо же уезжать — но в полиции хотя бы дают общежитие. У нас процентов 70 сотрудников из провинции.

— А как же строжайшие методики отбора, полиграф?

— Методы отбора очень устарели. И это я даже не говорю про полиграф, который тоже можно обмануть. Младший личный состав вообще не проходит полиграф, только если психолог не посчитает нужным отправить тебя. Даже с полиграфом нет никаких гарантий того, что преступник или неадекватный человек не попадет в органы.

Внутри процветает кумовство. Специально идет ротация в командном составе, чтобы люди не засиживались. Очень многие сидят не на своих местах. Все это обговаривается внутри руководства. Из серии: давай ты тут посидишь до майора, потом отдашь это место и пойдешь на нижестоящую должность с этим званием — то есть, такая постоянная чехарда.

— Расскажи поподробнее, что за «устаревшие методы»?

— Ну вот смотри, та же психологическая диагностика проводится на допотопных компах на программе, которая работает через MS-DOS, тесты по психологии точно такие же, как в армии, их не меняли, наверное, со времен Петра I. Пресловутые тесты из серии «нарисуйте домик или дерево» или «разложите цвета». Причем ты это раз по 20 делаешь у разных специалистов, у которых даже нет твоих предыдущих результатов. Не пройти такие задания может только совсем умалишенный человек.

«Нас называют „проституткой округа“»

— Чем занимается ваше подразделение?

— Наше подразделение предназначено для работы на массовых мероприятиях в Москве, но в городе дикая нехватка сотрудников, приходилось заниматься всем, начиная от обычного патрулирования по районам и заканчивая поддержкой оперативников — квартиры там какие-нибудь посмотреть, ночные клубы. Нас называют «проституткой округа» — кто угодно может вызвать нас в качестве поддержки или усиления. Ребята по вызову, в общем.

Честно говоря, наша основная работа — охранять забор. Это не работа розыскная, это не работа следователя, тебя просто расставили, тебе даже думать не надо — стой и не допускай нарушений.

Фото: Эмин Джафаров / Коммерсантъ

— Помимо массовых мероприятий, куда вас еще привлекают?

— Часто занимаемся нелегальными мигрантами и незаконной торговлей. Проверка регистраций, документов, доставляем нелегалов в отдел для проверки. Не знаю вообще насколько законно привлечение нас на подобные мероприятия. Иногда мне кажется, что мы ездим просто по каким-то личным распоряжениям.

Нас вызывают для поддержки на мероприятиях, причем мы до последнего не знаем, что именно будем делать. Это может быть просто какое-нибудь караоке, где мы зайдем, устроим маски-шоу, повяжем повариху без регистрации и дальше будем с телками фоткаться, которые там день рождения отмечают. Такие случаи были. Или же мы едем брать какую-нибудь квартиру в спальном районе, где на десятом этаже ячейка Джебхат ан-Нусры.

— И что, в твоей работе были подобные случаи?

— Стрелять в реальной обстановке не приходилось. Слава богу, в Москве все спокойно с оперативной обстановкой. Мы выезжали с операми в период оперативно-профилактических мероприятий на подозрительные «резиновые» хаты, где, возможно, есть личности, которые могут относиться к террористическим организациям. Когда уже точно известно, что в квартире есть террористы, туда выезжают специально обученные люди — СОБР и другие.

— Еще, я так понимаю, вы ездите в патрули по районам?

— Конечно, очень неблагодарный труд. Нас прикрепляли к району, не давали ни адресов, ничего. Давали план — столько-то административок нужно сделать, а если уголовка будет, так вообще шикарно.

Есть еще любимая 228-я статья (незаконное приобретение, хранение наркотических средств), но на самом деле ее никто не просит делать в таком количестве. Потому что, если ее очень много и план перевыполняется, уже сотрудники УСБ (Управление собственной безопасности. — «МБХ медиа») интересуются — чего это они там делают, может у них там какие-то подвязки (свои люди среди дилеров, которые регулярно сдают более мелких продавцов. — «МБХ медиа»).

— Так палочную систему же отменили?

— Только формально. Считается, что это самая работающая и проверенная система — так начальству легче всего воздействовать на подчиненных и отчитываться перед вышестоящим руководством. Всегда можно «подрисовать» нужные цифры.

В среднем на наш экипаж (патрульная машина. — «МБХ медиа») в день нужно делать минимум четыре административки, либо одну уголовку, это значит смена удалась, вы молодцы. Ну, а если нет — вы г***ы, не работаете, тогда вас начинают морально песочить.

— Только морально?

— Нет. Есть «неофициальные санкции». Вот если ты не выполняешь палки, тебя могут отправить на всякие неприятные мероприятия — кого-то доставить в ИВС или в СИЗО, это обычно «втухалово» на сутки. Сидишь в «каблучке» или в «газельке», ни на шаг не отходишь.

Могут перевести, в «стан неугодных». Когда приезжает комендантский патруль (проверяет служебную дисциплину) — все же друг друга в лицо знают — они приходят к командиру, спрашивают: «Ну что, у вас тут есть кого надо в***ать?». Ему говорят вот, мол, есть пара человек. И этим неугодным начинают делать замечания на ровном месте. Два замечания — выговор. После этого могут провести дисциплинарную проверку и вообще уволить.

Придираются ко всему, начиная от того, что кантик у тебя не ровный и заканчивая цветом носков под берцами — обязательно черные должны быть, не дай бог, темно-синие или с какой-нибудь рюшечкой, цветочком. Для них любые методы хороши — главное загнобить человека.

— На твоей памяти были такие случаи? Когда кого-то сгнобили или выдавили из органов?

— Да, был один сотрудник в нашем подразделении. Имя его я не буду называть. Я, честно говоря, первый и единственный раз видел такого сознательного, грамотного и опытного сотрудника, готового работать по закону, а не так, как скажет вышестоящее руководство.

Он занимал не очень высокую должность, но все-таки подчиненные у него были — то есть это младший командный состав, сержантский командный состав, так называемый. Поначалу очень многие думали, что он хочет выслужиться просто, потому что когда мы приезжали на любое мероприятие, все делали прямо по букве закона — через каждые 20−30 метров расставлять человека, хотя можно организовать службу так, чтобы люди отдыхали попеременно. Обычно так и делалось — работы меньше для всех, и для подчиненных, и для начальников. Но многим это не нравилось — говорили, что он специально «др***т» личный состав, хочет выслужиться. Но по сути он был прав, так и нужно было делать, чтобы избежать каких-то других ситуаций, чтобы толпа никого не затоптала, не пырнули.

Потом весь лично-сержантский состав на него взъелся, у него начали возникать конфликты с руководством, потому что руководство не всегда работает по букве закона. Его на фоне постоянных конфликтов раза три только у нас в подразделении отправляли к психологу — это значит, что у тебя в личном деле появляется запись, что твой командир не уверен в твоем психологическом состоянии. Одно время ему даже оружие не давали, пытались подставить. Перед выдачей оружия у него вытащили ударник (деталь ударного механизма пистолета, которая служит для разбития капсюля — «МБХ медиа») из ствола, он пошел на службу. После смены при сдаче оружия ему указали на этот недостаток — а это уголовное дело. Разумеется, это использовали, чтобы убрать его из нашего подразделения. Ну в итоге он и перевелся, потом еще раз, ну и везде не приживался со своими «правильными» принципами. В итоге его уволили — после того, как он закрыл несанкционированную торговлю, которая прикрывалась какими-то его начальниками. Ну, а повод для увольнения найти очень просто — несколько замечаний, выговор и до свидания.

«Страх перед толпой — он инстинктивен»

— Вы работали на митингах оппозиции?

— Да, работали на всех оппозиционных митингах, хотя у нас нет понятия «оппозиционный митинг», есть понятие санкционированный или несанкционированный. Если он несанкционирован, мы вообще можем задерживать кого угодно. Нас обучают, как проводить градацию толпы, — кто потенциально опасен, как определить, что скопление людей представляет опасность, как определять провокаторов, но этим все-таки занимаются опера или фсбшники, и без команды, разумеется, мы никого задерживать не можем.

— А кто дает вам эти команды?

— Ну может начальство непосредственно сказать — гребем всех. Толпу делят по секторам, кто-то работает как группа задержания, кто-то оттесняет людей. Но чаще работают опера или сотрудники ФСБ в штатском. Вот они и указывают кого задерживать. Хотя понятно, что все это происходит бестолково. Вот, например, во время акций 5 ноября к нам забегает опер в штатском, показывает — ребят, вон того с рюкзаком тащите срочно, мы несемся, выцепляем его, а это оказывается сотрудник ФСБ. То есть опера таскали фбсшников и наоборот.

Сотрудники полиции по время акции протеста. Фото: Андрей Золотов / МБХ медиа

Вообще хочу сказать, что с экрана это выглядит довольно однозначно: вот мусора — суки. Но когда ты там стоишь и видишь толпу, которая объединена одной идеей, и где людей в разы больше, чем вас, все-таки у тебя возникает инстинктивный страх.

— Этот страх как-то влияет на твое поведение во время задержаний?

— Конечно, он меняет многое в голове и мешает работать, ты начинаешь нервничать, суетиться и в определенный момент можешь совершить необдуманный поступок. В результате это может привести к немотивированной агрессии по отношению к тем, кого тебе нужно задерживать. Страх перед толпой — он инстинктивен, но я вот даже не могу толком объяснить, чего именно я боялся в тот момент. Причем я уверен, что по другую сторону у людей такие же страхи — иногда именно из-за этого и нападают на полицейских. У людей элементарно сдают нервы, и они не способны более себя держать в руках. Страх-то сдерживает, но до определенного момента, а потом просто срывает планку и дальше, как в тумане.

— На митингах Навального вы тоже работали?

— Да, разумеется. После одного из них наши ребята как раз доставляли Навального в отдел. Тоже почти сутки с ним провели, все как положено. Рассказывали, что веселый чувак, впаривал нашим, как хорошо будет при нем, какие высокие зарплаты, льготы, как в других странах полицейские хорошо живут. Ну, а ребята сидели, развесив уши, красиво говорит, чего уж…

— А сам-то ты как относишься к нашей оппозиции?

— Я вообще считаю, что у нас нет оппозиции. Это же в основном люди, которые за деньги лоббируют чьи-то интересы. Пытаются пропиариться, хайпануть. Вот ты читаешь, что кого-то арестовали на 15 суток за акцию, и только потом узнаешь, кто это вообще такой. Никаких реальных дел за ними нет.

— Ты можешь привести какие-то конкретные примеры того, что ты называешь «лоббизмом?

— Ну нет, я все-таки не очень критически мыслящий человек, я ориентируюсь на то, что читаю, слышу, это, в том числе, и телевизор, и «Медуза», и паблики разные, вроде «Лентача». Ну и пропаганда, она все-таки работает. Я вот скорее негативно отношусь к Навальному, хотя и верю его расследованиям. Но это же не для народа, а в чьих-то интересах сливы.

— Как вообще организована работа на подобных массовых мероприятиях?

— Ну, конечно же, очень плохо. Вот на Новый год мы работали на Красной площади. Народу было очень много, а у нас даже рации не работали. Мне приходилось самому бегать до штаба. Там уже поток такой, что по детям ходят, давка нереальная, и при этом ты видишь, как улучшить ситуацию, — куда поставить рамки, как перенаправить потоки, куда выставить оцепление, но действовать сам не можешь. А когда пытаешься доложить начальству, тебе просто говорят — ща-ща, погоди, разберемся. Но ничего не происходит, разумеется, хотя реагировать надо экстренно.

«Не для меня эта работа»

— Почему ты ушел?

— Как раз из-за этого всеобщего разгильдяйства и халатности. Все происходит слишком неправильно. Вот, например, был случай, я состоял в рабочей группе, нужно было проверять документацию. Мы приехали в отдел, проверяем документы, рядом со мной сидит командир роты. Тут к нему в кабинет заходит девушка-стажер. Он ей вручает 10 граммов героина, которые нужно отправить на экспертизу (экспертиза наркотических средств, психотропных веществ. — «МБХ медиа»). Девушка, конечно, не поняла сначала даже, что происходит, спрашивает: а что, куда, как? А командир роты невозмутимо ей говорит, мол, езжай на метро, у тебя же есть справка. Чисто такая дурость. Даже до такой халатности дело доходит.

Или вот, есть строгие инструкции по обнаружению ВВ и ВУ (взрывчатых веществ и взрывных устройств. — «МБХ медиа») — ты обнаружил сумку, ты должен по проводной связи доложить в дежурную часть, оцепить место с помощью активных граждан и ждать указаний. Но на массовых мероприятиях эти инструкции никто не выполняет. Да даже не только на массовых мероприятиях. Вот, например, обнаружили подозрительную корзинку под лавочкой, оцепили место, действовали по инструкции. Оказалось, ложная тревога, но начальник мне потом говорит: «А чего ты тупил? Посмотрел бы сам, что там». Ну, то есть, вот такая банальная халатность, причем тебе начальник такое говорит. Это ненормально.

Не для меня эта работа, и не с такими людьми я хочу работать, это очень несерьезно. Есть, конечно, профессионалы своего дела, сидят на своих местах. Но негативных элементов слишком много.

Строго говоря, самые низшие сотрудники — это же лицо полиции. Но какой сознательный человек готов выполнять эту работу за 40 тысяч рублей (средняя зарплата полицейского в Москве. — «МБХ медиа»)? Правильно, никакой. Вот и получаем такой результат.

— Из того, что ты рассказываешь, складывается впечатление, что ты изначально понимал, куда идешь, зачем же все-таки устроился, если тебе это так претит?

— Я пошел в полицию потому, что сидел без работы долгое время. Сподвигла меня встреча с моим знакомым, который в то время работал в полиции. Ему тогда за 15 минут нашего общения пришли две смски с премиями. Я, как и все люди, хотел заработать. А по факту, когда пришел в полицию, то все премии накрылись медным тазом.

 

You may also like...