ОПЕРАЦИЯ СМЕРТЬ ГЕРОЯ

В девяностые годы было доказано – прямо или косвенно, желая того или нет, – что в России самым эффективным методом борьбы с нежелательным политиком является убийство оппонирующего ему журналиста. Одни люди организовали убийство Холодова – другие им просто воспользовались. А воспользовавшись и убедившись, что сработало, окончательно потеряли стыд. Страшно, когда сначала жизнь журналиста превращается в разменную монету при исполнении политического заказа. Но страшнее, когда его смерть становится средством политического пиара. И всего страшнее, когда мертвого используют как орудие в борьбе против живыхЗаниматься журналистикой стало трудно. Тоталитарная цензура не смогла задушить страну, либеральной это удалось. Удалось прежде всего потому, что тоталитарная осуществляла свою карательную политику от имени Маркса – Энгельса – Ленина, а либеральная – от имени Бессмертных Абсолютных Общечеловеческих Ценностей. И сегодня назвать вещи своими именами – значит очень сильно подставиться: не под гнев начальства, а под вой некоторой части коллег.

Тоталитарная власть, конечно, тоже помнила: «Дело прочно, когда под ним струится кровь». Советское государство не уставало об этой крови напоминать. Самые гнусные его дела осуществлялись как бы от имени павших борцов – от Пестеля до Матросова, от Перовской до Космодемьянской. Кровь была главным аргументом. Но… характер знаменосца очень часто не зависит от цвета знамени: эта очевидная истина ох как непросто проникала в наши умы!

Свобода слова начала преподноситься потрясенному, во многих отношениях девственному постсоветскому населению как главная ценность: случилось это еще в 1987 – 1989 годах, когда ведущей реформаторской силой общества были еще журналисты. Плотина была прорвана, и журналист в глазах ошеломленного читателя сделался носителем Абсолютной Правды. Он прав в любом конфликте. Все, кто ему возражает, пытаются скрыть от нас истину о том, как оно все было. Этой теорией население зомбировано так, что последствия той либеральной мифологизации мы расхлебываем и поныне. Одним из них, как ни странно, является сущий бум альтернативной истории: ничто не было так, как нам говорят. Нам лгали, нам лгали! А на самом деле в секретных лабораториях Сталина давно вывели гомункулуса, Хрущев лоббировал интересы фермеров Айовы, а Брежнева изображал Косыгин, используя для этой цели специальный набор «Брови – челюсть». Наш человек ни в чем не виноват: это власть ему мешала. А то б он давно Европу заткнул за пояс, Японию за голенище… «Власть к ответу!» – под этим лозунгом прошли все восьмидесятые и девяностые.

И потому в России не могло не найтись умных и циничных людей, которые на народной любви к свободе слова стали делать свой бизнес, порядочно-таки кровавый.

На этом мы чуть не потеряли страну. Цивилизованная полемика в России немыслима – у нас есть либо оголтелые демократы, либо столь же оголтелые, на грани фашизма, консерваторы, а центристы представляют собой группу людей без убеждений вообще, но с замечательным аппетитом и нерастраченным запасом конформизма. Вот почему любая дискуссия у нас тут же превращается в набор знакомых обвинений:

— Фашист! (Это со стороны условных западников).

— Предатель! (Это со стороны условных почвенников).

Когда на последней в этом сезоне «Свободе слова» моя давняя знакомая из «МК» Катя Деева кричала мне в лицо: «Сволочь! Сволочь!!!» — я испытывал не только сострадание к безнадежно запутавшейся девушке, но и род профессиональной гордости. Человек, чувствующий себя правым, не будет так вести себя публично. Скажу сразу: я отнюдь не убежден, что Поповских невиновен. Я убежден только в том, что второе убийство Дмитрия Холодова – превращение его в объект политических махинаций и политического же шантажа – произошло не теперь, когда вынесен оправдательный приговор Поповских и его присным, а гораздо раньше. Я достаточно долго следил за тем, как проводится на постсоветском пространстве операция «Смерть героя». Я давно занимаюсь тоталитарными сектами – их историей, психологией, типологией. Доказательств из разряда прямых – прослушек, «сливов», фотографий – у меня нет. «Сливов» я не беру, а другие журналистские расследования сегодня невозможны: жанр умер – не в последнюю очередь благодаря тем, кто сделал себе имя на прослушках и заказных наездах.

У меня есть лишь наблюдения, позволяющие сделать вывод по крайней мере о единстве почерка. И вывод этот заключается в том, что дело Холодова было лишь оселком, на котором впервые испробовано русское общественное мнение. В девяностые годы было доказано – прямо или косвенно, желая того или нет, – что в России самым эффективным методом борьбы с нежелательным политиком является убийство оппонирующего ему журналиста. Одни люди организовали убийство Холодова – другие им просто воспользовались. А воспользовавшись и убедившись, что сработало, окончательно потеряли стыд. В деле пропавшего (гибель его до сих пор не доказана окончательно) журналиста Гонгадзе мне видится та же расстановка сил. Боюсь, что она же образовалась и просматривается в деле об убийстве Ларисы Юдиной в Калмыкии. И мне очень жаль, что дело об исчезновении в Белоруссии оператора ОРТ Дмитрия Завадского – дело, нити которого, судя по ряду деталей, действительно тянутся на самый верх, – далеко не имело такого резонанса.

После гибели Дмитрия Холодова (случившейся подозрительно «вовремя» – как раз в разгар наката на Павла Грачева) версия о грачевской причастности к убийству журналиста тиражировалась в «МК» неоднократно. Более того, мэр Москвы Лужков тоже не сомневался, что «искать надо среди военных». Истерика, которую спровоцировал «МК», была беспрецедентна: какой-то городской сумасшедший во время церемонии прощания принялся… биться о гроб! «Ему было столько же лет, сколько мне!» — кричал безумец. «Комсомолец» широко растиражировал эту трогательную деталь.

Во время похорон Холодова толпа освистала ельцинского пресс-секретаря В. Костикова, не дав ему говорить. Свист на похоронах – вообще последнее дело. Однако этот свист (столь часто раздававшийся на «Свободе слова») продолжался еще долго. В день похорон Холодова редакция призвала всех москвичей, солидарных с нею (видимо, в ненависти к Грачеву), потушить свет в своих домах ровно в восемь вечера. Это была пока еще скромная, но явная кампания гражданского неповиновения: покажем им, что мы не с ними! Кому покажем? Этого не уточнялось, но ясно было, что речь идет о властях. Это они убили Холодова!

Между тем к убийству Холодова непосредственно причастны и те, кто научил его спокойно использовать «слив» (на нашем журналистском жаргоне — непроверенные факты, прослушки, фальшивые документы). А если бы не научили? Задумайтесь, коллеги…

Но… поверим в версию о том, что Грачев дал команду Холодова убрать. Пусть команду осторожную, трусливую, половинчатую, чтобы в случае чего сказать: «Меня не так поняли». А вот дальше начинается пугающее сходство почерков: незадолго до исчезновения Гонгадзе Леонид Кучма, оказывается, тоже советовал с ним «разобраться»… При том, что Гонгадзе был далеко не самым радикальным противником и далеко не самым опасным критиком «кучмистского режима». Подозреваю, что люди, стряпавшие «дело Гонгадзе», учились на «деле Холодова», просто украинская ситуация быстрее превратилась в фарс: когда речь идет об Украине или Белоруссии, где интеллектуальный уровень оппозиции тождествен интеллектуальному уровню власти, эту поправку надо делать всегда. Но и в России, и в Украине эксплуатировался один и тот же комплекс, выработавшийся у населения в постперестроечные времена: убеждение в том, что власть всегда ненавидит прессу. Пресса говорит правду, а власть пытается скрыть свои делишки. В борьбе власти с прессой правда всегда на стороне отважных одиночек… и лучше бы они были помоложе и покрасивее. Как пионеры-герои.

Для меня есть вещи важнее корпоративной солидарности, и потому я знаю, что пресса не всегда говорит правду. Знаю и то, что очень многие жители России попросту не поверили бы в грачевскую причастность к гибели Холодова, не будь массированной обработки сознания: не станет министр косвенно санкционировать уничтожение журналиста силами десантников, не станет президент бывшей советской республики организовывать убийство журналиста интернет-издания. Люди наши еще не разучились задавать себе вопрос «Кому это выгодно?» – а гибель Холодова в октябре 1994 года была выгодна никак не Грачеву: ведь «Московский комсомолец» тогда лидировал в антиграчевской кампании! Грачев, конечно, не Сократ, но не идиот же он, чтобы так подставляться? Особенно если учесть, что каналов для воздействия на прессу у властей хватает. И исчезнувший Гонгадзе (в чью гибель не верит теперь даже его собственная мать) был для Кучмы страшнее, чем Гонгадзе живой и здоровый.

Это вовсе не значит, что мне симпатичен Павел Грачев. Он мне глубоко несимпатичен. Но то-то и ужасно, что в России зло вздумали побеждать еще большим злом. Когда черный пиар применяется против Грачева – это отнюдь еще не делает его белым. Но когда человек, осуждающий Грачева, прощается со здравым смыслом и логикой, он компрометирует только себя и своих единомышленников. Вот реплика В. Измайлова в «Новой газете» – уже после оправдательного приговора по делу Поповских: «А то, как генерал армии, министр обороны Павел Грачев мог провоцировать не только подчиненных, но и противника, я слышал лично. Правда, уже после гибели Дмитрия Холодова. 4 марта 1996 года Грачев выступил в Грозном перед офицерами Ханкалинского гарнизона. Он заявил, что готов встретиться с Дудаевым в любом ущелье. И если он мужчина, то должен ответить. Через полчаса Грачев улетел в Москву. В этот же день эти провоцирующие слова министра передали по многим телеканалам. Шестого марта дудаевцы вошли в Грозный. Три дня город находился в руках боевиков. Это была репетиция августа девяносто шестого года, спровоцированная выступлением министра обороны. Конечно, мы не следователи и не судьи, но о том, что министр обороны Павел Грачев своими словами мог спровоцировать на противоправные и даже преступные действия и противника и подчиненных, у меня лично сомнений нет».

Вы читали что-либо подобное? Вдумайтесь в этот перл: Грачев мог спровоцировать Дудаева на выступление (как будто Дудаев потому только и воевал, что Грачев его провоцировал) – значит, Грачев мог и приказать своим подчиненным убить Холодова. Как вам этот уровень аргументации? «Грачев МОГ». Следовательно, виновен.

Немудрено, что после этого (и в особенности после поведения команды «МК» в программе «Свобода слова») Грачев в таком же шоколаде, как члены ГКЧП – после либеральной вакханалии 1991 – 1993 годов.

Думаю, что и гибель Ларисы Юдиной использовалась по тому же сценарию, как ни цинично это звучит. Кирсан Илюмжинов, конечно, – персонаж весьма одиозный, и за ним чего только не числится… Однако элистинская журналистка Юдина была для него далеко не самым опасным противником – хотя бы потому, что критиковала его (о чем ее адепты сегодня умалчивают) с радикально-левых позиций. И сама довольно долго была по убеждениям ортодоксальной коммунисткой, хотя в последние годы и вступила в «Яблоко». Вот почему популярность ее газеты в республике была сравнительно невысока: на беду свою радикал-демократы так зазомбировали народ, что к коммунистам, даже когда они говорят здравые вещи, никто не прислушивается. Главным ее единомышленником был Юлий Оглаев – секретарь Калмыцкого республиканского комитета КПРФ. Любопытно, впрочем, что очень многие коммунисты-ортодоксы мигрировали в конце девяностых именно в «Яблоко»: отвращение к всеобщей продажности и моральному разложению толкало их в объятия чрезвычайно чистого Григория Явлинского… который не уставал напоминать, что убийство Юдиной – заказ «сверху». Но ведь презумпция невиновности распространяется у нас только на «наших», а «не наши», «плохие», «враги» просто взяток надавали судьям или запугали свидетелей…

Любому, кто бывал в Калмыкии, очевидно: илюмжиновский режим – типичное ханство. Оппозиции как таковой нет, а та, что есть, вынужденно копирует интеллектуальный уровень прокирсановской пропаганды. Вектор другой, уровень тот же. Влияние оппозиционеров на политику Илюмжинова стремится к нулю. Вот почему почти сразу после убийства Юдиной возникла и стала раскручиваться версия об ее убийстве по заказу высокопоставленных врагов Илюмжинова. Потому что живая Юдина для хана Кирсана была менее опасна, чем мертвая, – как бы он ни злился, читая ее материалы или смотря ее интервью иностранным телекомпаниям. И не настолько он туп, чтобы этого не понимать.

Но эта версия, упомянутая в 1998 году несколькими изданиями, так и не была толком рассмотрена следствием, наказавшим, как всегда, только исполнителей. Мотивы их вообще не были выявлены. Хотя почерк-то и здесь тот же самый, что уже наводит на размышления: Юдину приманили компроматом. Пообещали дать что-то эксклюзивное. И она пошла на таинственную встречу с обладателем «сливной» информации…

Но самым диким трагифарсом обернулась попытка свалить Леонида Кучму под лозунгом: «Кучма, где Гонгадзе?»

Посетители митингов (иногда их называют «демшизой», слово плохое, но другого еще не придумали) теперь пытаются уверить всех, что Гонгадзе мертв. У них давно культ смерти, мертвые герои им необходимы, они и мысли не допускают о том, что в Таращах нашли другой труп, – даром что Гонгадзе был гораздо выше собственного трупа. На двадцать сантиметров. О чем написал тот же «МК».

Никто теперь не знает, жив или мертв Георгий Гонгадзе, которому 21 мая этого года должно было исполниться 33 года. Никто не знает также, на какие деньги жил и кушал палаточный городок на Крещатике, кто и как организовывал многотысячный марш протеста на Киев… В любом случае это дело раскручивалось людьми недалекими: все по тому же физическому закону у президента вроде Кучмы и не может быть умной оппозиции. Оппозиция – всегда зеркало власти (поэтому в России 1917 года и победили глупые, непопулярные большевики, а не умные кадеты или благородные эсеры). Если бы оппозиция была умной, она хваталась бы за реальные ошибки и глупости Кучмы. Но она решила использовать операцию «Смерть героя». Оставалось найти героя, которого легко было бы превратить в пионера-героя (молод, красив, смел) и который был бы известен как можно меньшему числу читателей и зрителей. Чтобы легче было раздуть его значение и степень ударности его публикаций. Вот почему для этой цели был избран интернет-журналист.

Любопытно, что «дело Гонгадзе» особенно интенсивно раскручивалось телеканалом НТВ еще при Гусинском. И проющенковские материалы выходили именно там, и версия о виновности Кучмы муссировалась там же. Когда опальный канал менял владельца, Григорий Явлинский старательно светился на всех митингах НТВ, внушая и без того издерганной команде, что она защищает свободу слова… что она последний оплот морали и свободы… Как нужен, как прямо-таки необходим был тогда и Явлинскому, и Гусинскому собственный святой! Один выход власти из берегов, одно милицейское побоище, один раненый – и у единомышленников Гусинского появился бы могучий аргумент. По счастью, ничего подобного не произошло. Но прикрываться свободой слова для решения любых частных проблем стало уже не просто возможно – это стало любимым орудием олигархии, поскольку свободной прессы в России почти не было. Была – прикормленная.

В результате одни журналисты оголтело травили других, чье мнение не совпадало с единственно правильным, олигархическим. Свобода прессы превратилась в свободу подкупа. Журналисты стали разменными монетами в межолигархических или олигархо-президентских побоищах. Стало ясно: вам достаточно организовать исчезновение «врага вашего врага» – и все подозрения мгновенно падают на политического противника.

Страшно, когда сначала жизнь журналиста превращается в разменную монету при исполнении политического заказа. Но страшнее, когда его смерть становится средством политического пиара. И всего страшнее, когда мертвого используют как орудие в борьбе против живых.

Отчетливо помню историю с собственным моим избиением двухлетней давности: я тогда предположил, что организовали его сектанты, герои моей последней на тот момент публикации. Никаких имен я, однако, называть не стал, предоставив поработать милиции, которая это дело доблестно и похоронила. Велик был соблазн выставить себя героем, назвав любого прославленного заказчика – ведь я о ком только не писал в моей рубрике «Священная корова». Вплоть до Ельцина.

Но надо и совесть иметь. Если журналиста бьют – это не повод валить власть. Это повод защитить безопасность журналиста – что наша редакция скромно и сделала.

Я написал все это не для того, чтобы выстроить еще одну теорию заговора: вот есть, мол, таинственная пиарщицкая организация, которая тайно, по заказу, убивает наиболее уязвимых журналистов и потом на этом основании валит их врагов… И хотя единство почерка налицо, и все-таки я не думаю, что цинизм наших политтехнологов и их клиентов зашел так далеко. Использовать убийства они готовы, манипулировать общественным мнением — тоже… Убивать – вряд ли.

Однако они будут использовать любую трагедию в своих интересах. И потому я хотел бы призвать общественное мнение к некоторой… критичности, что ли. Однажды ему уже понравилось свистеть на похоронах. Оно уже стерпело тот факт, что враги Грачева использовали гибель юноши в личных политических целях. Оно и украинскую ситуацию не сразу раскусило.

Так вот: президентские выборы очень скоро. И нет никаких сомнений в том, что обкатанная операция «Смерть героя» будет применена и тут: более сильного аргумента против власти еще не придумано.

«Следи за собой, будь осторожен», — пел Цой.

Ничего не могу прибавить к этому призыву, обращая его к тем из моих коллег, кто еще не понял, зачем они бывают нужны своим информаторам, работодателям и покровителям.

Дмитрий БЫКОВ, журнал «Огонек»