Cправедливость по Вышинскому

Проводимую ныне в России кампанию по борьбе с фальсификациями истории отличает назойливое стремление оградить от очернительства «славное советское прошлое». В порядке борьбы с фальсификаторами корреспондент «Власти» Светлана Кузнецова разыскала в архивах новые яркие примеры того, какой действительно была социалистическая законность. Расстрелянных невиновных людей не реабилитировали, их семьям что-то возвращали, а за ошибку кого-нибудь наказывали… 

«Неплательщиков заставляют танцевать»

Даже самые ярые антисоветчики вряд ли смогут отрицать, что во времена СССР существовали все атрибуты развитой правовой системы — органы дознания и следствия, прокуратура, суд и адвокатура. Правда, слово правозаступников, как в первые годы советской власти называли адвокатов, на суде почти ничего не решало. Суд и прокуратура, включая председателя Верховного суда и прокурора СССР, все свои мало-мальски важные действия согласовывали с ЦК ВКП(б) и Совнаркомом СССР. А по мере того как в Союзе все активнее становилась борьба с вредителями и прочими классовыми врагами, защита граждан, как и социальная справедливость, приобретала все более жалкие формы.

В середине 1930-х советская прокуратура еще позволяла себе вмешиваться и корректировать, а порой и ставить под сомнение распоряжения партийного руководства, хотя по сравнению с предыдущими годами происходило это все реже и реже. Как правило, прокуроры вставали на защиту граждан, если действия отдельных руководителей выходили за пределы разумного, а главное, не основывались ни на каких руководящих указаниях партии и правительства. В Украине, например, использовались столь своеобразные методы сбора денег с крестьянства, что прокуратура вынуждена была вмешаться.

«По сообщению одесской областной прокуратуры, — докладывал в Совнарком СССР заместитель прокурора Союза Григорий Леплевский, — в Витязинском районе Одесской области практиковались незаконные приемы взыскания с граждан причитающихся налогов и платежей по займам. Приемы эти не только противозаконны, но носят подчеркнуто издевательский характер.

Председатель Шишкинского сельсовета А.Волков совместно с членами того же сельсовета П.Ткаченко и С.Держимало при проведении работы по мобилизации средств в 1935 году практиковал метод «музыкальной репрессии». Метод этот заключался в том, что среди ночи к колхозникам в хаты направлялись музыканты, игравшие до тех пор, пока хозяева не уплатят денег, следуемых по займу или налогу.

В других случаях неплательщиков заставляют танцевать, не останавливаясь перед тем, что это весьма пожилые люди (66, 70 лет). Так было с 70-летним Коновальчуком; 66-летнему Лева Степану предложено было танцевать, но у него оказались деньги, и он их выплатил в погашение всей задолженности, чем избегнул дальнейших издевательств» (Здесь и далее лексические, стилистические, а также особенности грамматики, синтаксиса и орфографии цитируемых источников сохранены. — Прим. ред.).

Как сообщал Г.Леплевский, ничего не изменилось и в следующем году: «В 1936-м, при проведении подписки на заем, Волков предлагал комсомольцу Ланецкому, который проводил подписку между колхозниками, переделывать на подписных листах суммы с меньших на большие без ведома колхозников. При взимании денег по налогу и займу практиковали вызов среди ночи по 2—3 раза в сельсовет, причем посыльными были другие должники, и продолжали эти вызовы до полной ликвидации задолженности. Разумеется, такие методы результатов не дали. Тогда Волков предложил председателям колхозов выписать из банка деньги, передать эти деньги сельсовету в погашение задолженности колхозников, а колхозники расписывались в получении денежных авансов».

Поскольку сельские руководители занимались самоуправством без санкции свыше, их решили строго наказать.

«Виновные, — писал заместитель прокурора СССР, — преданы суду, причем мною дано распоряжение одесскому прокурору т.Турину лично поддержать обвинение в суде по этим делам и тщательно проверить, не было ли аналогичных случаев в других районах».

«Суды оказываются в весьма затруднительном положении»

Если речь заходила о недругах советской власти, прокуратура защищала справедливость как-то нехотя, лишь чтобы предотвратить ненужные партии и правительству разговоры и слухи. К примеру, так было со всеми фигурантами дел относительно сосланных литераторов и ученых: воспользовавшись ситуацией, издательства и театры прекращали выплачивать им гонорары.

«Имеющиеся в прокуратуре материалы, — докладывал в ЦК и Совнарком прокурор СССР Андрей Вышинский в апреле 1936 года, — свидетельствуют, что наши издательства не выплачивают причитающихся гонораров авторам, подвергшимся репрессиям в судебном или административном порядке. Издательства руководствуются постановлением от 8 марта 1935 г. секретариата автономной секции драматургов театра и кино Союза советских писателей, утвержденным секретариатом правления этого союза, о невозможности выплаты авторского гонорара врагам советской власти, осужденным за политические преступления, заключенным или административно высланным.

На основании такого постановления не выплачивается Управлением по охране авторских прав высланному в Омскую область драматургу Мизандронцеву (автору пьесы «Стена Плача», идущей и сейчас в Еврейском театре) причитающаяся ему небольшая сравнительно сумма (около 3 тыс. руб.); издательство «Академия» не выплачивает высланному профессору Г.Шпету причитающихся ему по договорам 4476 руб. Имеется ряд и других аналогичных случаев».

Но все это, как считал А.Вышинский, противоречило действующему законодательству: «Такой отказ в выплате причитающихся сумм является одним из видов частичной конфискации имущества. По действующему у нас законодательству конфискация является одной из мер уголовного наказания и может быть назначаема судом лишь в случаях, указанных в уголовных кодексах (ст.23 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик). Ни по «делу Мизандронцева», ни по «делу Шпета» постановления о конфискации имущества вынесено не было, так как лица эти осуждены особым совещанием при НКВД, которому права конфискации не предоставлено.

Не подлежит сомнению, что постановления, вроде приведенного выше постановления секретариата Союза советских писателей, должны быть отменены как незаконные. Однако выплату в указанных выше случаях денежных сумм самим высланным или их родственникам надлежит, по моему мнению, ограничить известным лимитом. Это тем более необходимо, что заинтересованные лица обращаются с исковыми требованиями в суды, которые, не имея по этому вопросу никаких указаний, оказываются в весьма затруднительном положении».

Чтобы урегулировать вопрос, прокурор страны предложил партии и правительству половинчатое решение — давать сосланным только часть причитающихся денег: «В целях урегулирования денежных расчетов осужденных к ссылке или высылке в административном порядке литераторов, драматургов и др. по договорам с издательствами я полагал бы целесообразным:

1. Разрешить членам семей осужденных получение известной части причитающихся последним гонораров, в пределах до 6 тыс. руб.

2. В случае предъявления заинтересованными лицами исков в судебном порядке о взыскании в пользу осужденных или членов их семей причитающихся им по этим договорам сумм свыше 6 тыс. руб. удовлетворять эти иски в пределах до 6 тыс. руб., оставляя вопрос об удовлетворении предъявленных претензий сверх этой суммы до окончания срока ссылки или высылки.

3. Поручить Прокуратуре и Верхсуду Союза ССР дать по этому поводу необходимые указания органам суда и прокуратуры».

«Обвинением пользуются для сведения личных счетов»

В соответствии с учением т.Сталина по мере построения социализма классовая борьба обострялась, и к середине 1930-х годов счет осужденных за контрреволюционные преступления шел уже на десятки тысяч. Однако если органам НКВД предписывалось не церемониться с врагами народа, то прокуратуре отводилась роль неусыпного стража социалистической законности. И прокурор А.Вышинский с этой ролью блестяще справлялся.

В феврале 1936 года он предлагал изменить существовавшее тогда положение, запрещавшее прокурорам освобождать подследственных по делам о контрреволюционных преступлениях, которые расследуются НКВД. А затем направил в ЦК и Совнарком записку с анализом дел о контрреволюционной агитации.

«Анализ ряда прошедших за период 1935 г. и начало 1936 г. дел о контрреволюционных преступлениях, — подчеркивал А.Вышинский, — показал, что подавляющее большинство этих дел представляют собой дела о контрреволюционной агитации. Сам по себе факт, что дела о контрреволюционной агитации составляют громадное большинство среди дел о других контрреволюционных преступлениях, понятен, так как к.-р. агитация была и осталась наиболее ходким оружием в руках классово враждебных элементов в их борьбе с советской властью, а повышение революционной бдительности после злодейского убийства т.Кирова, естественно, усилило разоблачение классово враждебных элементов, ведущих к.-р. агитацию. Однако количество этих дел и количество осужденных за к.-р. агитацию привели к необходимости подробного изучения самого содержания и самого характера этих дел».

Далее приводилась статистика: «При общем росте поступающих в суды (РСФСР. — Прим. ред.) дел о контрреволюционных преступлениях за первую половину 1935 г. число лиц, привлеченных по обвинению в к.-р. агитации, составляло 46,8% к числу лиц, осужденных спецколлегиями край (обл.) судов РСФСР за все к.-р. преступления; во II половине 1935 г. этот процент повышается до 65,6%; в первые же 3 месяца 1936 г. процент дел по к.-р. агитации вырастает: в январе — до 81,3%, в феврале — до 87,2%. Причем в отдельных краевых (обл.) судах процент этих дел достигает 91—93% (Саратовский крайсуд, Главсуд Республики Немцев Поволжья и т.д.). Изучение социального состава осужденных за 3 квартала показало, что 63,6% осужденных — трудящиеся».

А в качестве примера прокурор СССР приводил множество случаев, когда судьи принимали решения о прекращении дел «контрреволюционеров»: «Спецколлегией Курского облсуда был осужден кандидат в члены ВКП(б) А.Мезенцев по ст.5810 УК к 10 годам лишения свободы за то, что в 1934 году говорил, что «кооперация на селе торгует плохо», в 1935 г. выступил на правлении и на общем собрании колхозников против продажи 500 ц зерна, предложив продать 200 ц, что и было принято общим собранием колхозников. Верхсудом приговор отменен и дело производством прекращено.

Спецколлегия Западно-Сибирского крайсуда 9 декабря 1935 года осудила по ст.5810 УК к 3 годам лишения свободы колхозника А.Веденцева за то, что 14 октября 1935 г. на собрании по вопросу хлебозакупок он критиковал председателя правления, говоря, что он втирает очки колхозникам и что на трудодень не достанется 4 кг. Затем задал представителю РИКа Новикову вопрос, являются ли хлебозакупки добровольными или это обязательство. Последний разъяснил, что это обязательство. Веденцев тогда заявил — раз это обязательство, зачем нас собирать, и ушел с собрания. Верхсудом дело производством прекращено…

Саратовский крайсуд осудил по ст.5810 УК колхозницу Лезневу Евдокию, 1905 г.р., за то, что она распевала антисоветские частушки: «В колхоз я записался, пишу свою жену, жена меня ругает — провались ты с колхозом, в колхоз я не пойду…»

Оперпунктом ДТО (дорожно-транспортного отдела. — Прим. ред.) НКВД ст.Эривань Закавказской жел. дороги были арестованы и привлечены к уголовной ответственности по ст.5810 УК помощники машиниста члены ВКП(б) Мелкопян, Алексян и Акопян за то, что они, будучи на курсах по переподготовке машинистов, при обсуждении вопроса о предстоящем обмене партийных документов задали преподавателю вопрос: вправе ли они будут проверять членов ЦК или членов правительства, если сами хорошо пройдут проверку. Все они из партии за это были исключены, арестованы и содержались под стражей свыше 4 месяцев. Прокуратурой дело прекращено».

Впрочем, несмотря на резкое увеличение количества дел об антисоветской пропаганде, генеральная линия, разумеется, не ставилась под сомнение. А.Вышинский связывал такой рост исключительно с перегибами на местах, неуместным рвением отдельных работников и банальным использованием уголовного преследования в личных целях: «К этому надо добавить, что обвинением в контрреволюционной агитации нередко пользуются недобросовестные люди для сведения личных счетов или извлечения личных выгод. Органы же расследования, прокуратуры и суда не всегда умеют разобраться в деле и разоблачить искусственность обвинения.

Так, например, в 1935 г. был предан суду командир взвода 52-го кавполка Романцов по обвинению его в к.-р. агитации, выразившейся в одобрении убийства т.Кирова. Романцов был арестован и предан суду военного трибунала. При разборе дела в судебном заседании основная свидетельница по делу заявила, что она оговорила Романцова по просьбе ее приятельницы — соседки по квартире Романцова. Дело было направлено для доследования, в процессе которого выяснилось, что никаких оснований для предъявления Романцову обвинения в к.-р. агитации нет. Романцов — член партии, был в полку одним из лучших парторганизаторов, при окончании кавшколы в Тамбове был выпущен с лучшей оценкой, имел свыше 10 поощрений. Дело в отношении Романцова прокуратурой прекращено».

Подводя итог, прокурор СССР просил у партии и правительства санкцию на некоторое уменьшение размаха репрессий за контрреволюционную агитацию: «Доводя об изложенном до вашего сведения и считая, что ведомственное распоряжение лишь по линии прокуратуры не сможет обеспечить исправления ошибок в практике применения статей уголовных кодексов союзных республик о контрреволюционной агитации, я полагал бы целесообразным во избежание недопущения неосновательного привлечения к уголовной ответственности трудящихся за к.-р. агитацию и для усиления борьбы с к.-р. агитацией классово враждебных элементов поручить Прокуратуре Союза, НКВД Союза и Верховному суду Союза совместно дать на места указания, обеспечивающие правильный подход органов следствия прокуратуры и суда при применении статей уголовных кодексов союзных республик о к.-р. агитации, представив этот приказ на утверждение ЦК ВКП(б), и к 1 сентября 1936 г. доложить ЦК ВКП(б) о результатах исполнения этого решения. Кроме того, считал бы целесообразным поручить Верховному суду РСФСР проверить в порядке надзора все дела по ст.5810 УК РСФСР («контрреволюционная агитация») за 1935 год тех краевых (областных) судов, где имел место наиболее сильный размах привлечения трудящихся за контрреволюционную агитацию (Саратовский краевой суд, Главсуд Республики Немцев Поволжья и т.д.)».

Естественно, пожелания прокурора А.Вышинского так и остались пожеланиями: репрессии продолжали набирать обороты.

«Приговора к расстрелу приводятся в исполнение немедленно»

Летом 1938 года исполняющий обязанности председателя Верховного суда СССР Иван Голяков обратился в Совнарком СССР с просьбой разъяснить, как выйти из непростой правовой ситуации: некоторые расстрелянные по приговорам судов «контрреволюционеры» оказываются невиновными. Их родственники и адвокаты подают кассационные жалобы, но высший судебный орган страны без санкции свыше не решается их рассматривать.

«Постановлением ЦИК СССР от 14.IX-1937 г. (Собр. зак., 1937 г., №61, с.266), — писал И.Голяков, — установлено, что по делам о вредительстве и диверсиях не допускается кассационное обжалование и приговора к расстрелу приводятся в исполнение немедленно по отклонении ходатайств осужденных о помиловании. В связи с этим законом был установлен следующий порядок разрешения вопросов о применении расстрела.

По вынесении приговора к расстрелу председатель суда посылал председателю Верховного суда СССР телеграфное сообщение с изложением содержания дела и данных об осужденном. По этой телеграмме председатель Верхсуда СССР, по согласованию с прокурором СССР, представлял свое заключение в судебную комиссию ЦК ВКП(б), которая соглашалась с применением расстрела или заменяла расстрел лишением свободы. В настоящее время в Верхсуд СССР поступил протест прокурора СССР по одному делу, по которому приговор к расстрелу уже приведен в исполнение. Протест указывает, что действия осужденных неправильно квалифицированы как вредительство и что, таким образом, по этому делу неосновательно применен расстрел в отношении 4 человек. Имеются и несомненно еще поступят дела, где суд неправильно применил расстрел».

Председатель Верховного суда указывал и способ восстановления справедливости: «Приговора по делам о вредительстве и диверсиях имеют значение не только для самих осужденных, но и для их ближайших родственников, как в материальном отношении (например, в части конфискации имущества), так и в моральном. Поэтому частичная или полная реабилитация осужденных, в отношении которых приговор приведен в исполнение, может повлечь известные последствия для супругов и детей осужденных».

Но самая примечательная часть записки И.Голякова касалась того, что делать с ошибочным, а главное, необратимым приговором, когда суд уже «неправильно применил расстрел».

«Полагая необходимым пересмотр такого рода дел, — докладывал И.Голяков, — считаю вместе с тем нужным отметить, что в случае переквалификации преступлений осужденных со ст.ст. Уголовного кодекса о вредительстве или диверсии на другие статьи, не влекущие расстрела, возникают известные затруднения в части определения меры наказания. При этом возможны два варианта: либо определить по новой статье ту или иную меру наказания с указанием, что она не подлежит применению за смертью осужденного; либо ограничиться в постановлении глухой переквалификацией действий осужденного без определения меры наказания.

Аналогичный вопрос встает и в части конфискации имущества в случае переквалификации на ст.ст. Уголовного кодекса, не допускающие конфискации: подлежит ли в этом случае возврату наследникам конфискованное имущество или нет. Прошу вас поставить этот вопрос на рассмотрение ЦК ВКП(б) на предмет дачи Верховному суду СССР соответствующих указаний».

Председатель Совнаркома Вячеслав Молотов пожелал узнать мнение прокурора СССР А.Вышинского. Тот ответил: «По поводу письма т.Голякова полагаю, что во всех случаях установления неправильности вынесенного судом приговора как в части квалификации преступления, так и в части определения меры наказания — расстрела — приговор должен быть отменен и дело пересмотрено. При пересмотре необходимо дать такую квалификацию преступления, которая соответствует обстоятельствам дела. Вопросы о наказании в случае приведения расстрела в исполнение следует оставить без рассмотрения ввиду смерти осужденного.

Что же касается конфискации имущества, то в случае, когда в связи с новой квалификацией преступления конфискация имущества не должна иметь места, конфискованное имущество надлежит возвратить или компенсировать деньгами. Следователи, прокуроры и судьи, по вине которых незаконно и неосновательно были вынесены обвинительные приговоры, особенно приговоры к расстрелу, подлежат привлечению к уголовной ответственности».

В.Молотов согласился с доводами А.Вышинского. Это и была высшая справедливость по-советски: расстрелянных невиновных людей не реабилитировать, их семьям что-то вернуть, а за ошибку кого-нибудь наказать. Может быть, вновь совершенно невиновного.

Светлана Кузнецова, Коммерсант-власть