Где вы встретили 24 февраля 2022-го, в Мариуполе?
Нет, Данил нас вывез. Он предполагал, что начнется что-то, но не знал, в каком формате, только [строил] догадки. За неделю до войны он попросил нас поехать в Днепр. Мы оказались на новом месте с ребенком, я нервничала, хотела домой. Говорила Данилу, что все, устала, поэтому завтра просыпаюсь и собираюсь домой. Проснулась я от гула самолета 24 февраля. Началось.
Как для Данила начиналась война?
Первые дни все было стабильно, было ощущение, что все нормально. Они ездили по Мариуполю и работали (выполняли боевые задачи. — Ред.), он мне писал, присылал фотографии.
В конце февраля мы уехали с дочкой в Черкассы, и тогда стало хуже. Мы стали слышать знакомые фамилии в сводках о погибших. Бывало, что Данил по несколько дней не выходил на связь. Ты просыпаешься и думаешь, какое имя сегодня услышишь. Так каждый день рушилась наша жизнь, жизнь наших друзей.
Я еще тогда сказала ребятам, что, если они узнают о гибели Данила раньше меня, пусть скажут сразу. Понимала, что он будет в первых рядах — это не тот человек, который согласится отступать. Он говорил, что такого командира, как «Редис» (Денис Прокопенко, попал в плен после выхода с «Азовстали»), ни у кого нет, за нами будет победа и все будет хорошо.
Не скажу, что ему было страшно, хотя, мне кажется, что страшно было в Мариуполе всем. Это мы смотрели через экраны телевизоров. Люди, которые выбирались оттуда, рассказывали мне, что это был просто ад. Где-то в середине марта наступил период определенной стабильности. Данил писал нам почти каждый день, каждое утро старался нас разбудить, чтобы мы не проспали садик.
Вы можете предположить, что он чувствовал в те дни, находясь в окружении?
Он очень изменился за этот период. До войны мы могли повздорить на бытовые темы, иногда в шутку. Здесь уже было не до юмора. Он стал очень серьезным, рассудительным, совсем по-другому мне писал. Ему было невероятно больно терять друзей, и это чувствовалось в сообщениях. Он испытывал огромную ненависть.
Когда они отошли на «Азовсталь», каждый делал что мог: они выезжали в город, работали, возвращались в бункер. Важным моментом стало ранение нашего близкого друга. Данил попросил меня не говорить об этом его жене, моей лучшей подруге. Друга вертолетом эвакуировали в Днепр. Тогда это было возможно, хотя вертолеты часто сбивали.
В тот момент это коснулось уже всех, кого мы знали: кто-то был ранен хотя бы раз, а кто-то и вовсе погиб.
Как вы узнали о гибели Данила?
Было 14 апреля — шестая годовщина начала наших отношений. Мы переписывались. Я пожелала — пусть хотя бы еще столько же, как можно больше времени мы смогли бы провести вместе. Мы сказали, что любим друг друга, а потом связь оборвалась. Это было около шести вечера.
В другие дни с этого времени и до ночи часто связи не было, но потом он старался отписывать. Жизнь была такая, что ты не спишь, просыпаешься по 5–10 раз, смотришь на телефон, написал он или нет. В этот раз было так же. Встаешь — сообщений нет. И так по кругу.
Я гнала от себя страшные мысли, бывало ведь, что он периодами пропадал. Утром отвела ребенка в садик. Меня очень накрывало, я шла и плакала, но не понимала, почему.
В этот день мне позвонила подруга из Черкасс. Ее муж тоже служил, погиб. Она попросила: «Давай увидимся». Мы встретились вечером. Это было специально, чтобы я не была одна, когда мне позвонили ребята и сказали, что Данил погиб.
На них сбросили авиабомбу. Она завалила подземные этажи. Они находились на минус третьем или шестом этаже. Скорее всего, это случилось в ночь с 14 на 15 апреля, когда ребята спали. Их тела смогли достать из-под завалов через день. Я еще верила, что он может быть жив, но 16 апреля мне окончательно подтвердили: он погиб, как и все остальные, кто с ним был. Я знаю о троих убитых.
Что происходило после в вашей жизни?
У нас есть ребенок. Раз мы родили дочку, пришли к этому, значит, он на меня рассчитывал как на женщину, что в случае чего я позабочусь о ней. Поэтому я понимаю, что у меня есть дочь и в любом случае нужно жить, хотя не хочется по сей день. Я потеряла самого дорогого человека.
Жизнь пролетает сквозь тебя, и вроде время идет, но ты ничего не замечаешь.
Первое время я ходила на автомате: водила ребенка в садик, готовила дома. Потом пошла к психологу все разбирать, хотя это сложно. Специалисты открыто говорят, что нет лекарства от этого, ты просто с этим живешь. Я вырабатывала какие-то установки, что должна жить ради него, ради ребенка, ради того, что он [Данил] сделал. Он сделал огромный вклад, чтобы мы и вся страна жили счастливо под мирным небом и украинским флагом. Я не могу предать его идею.
Стараюсь жить с гордостью, с любовью, с этими воспоминаниями и верой в победу. Может быть, я даже не вернусь в Мариуполь, но он просто обязан быть нашим. Данил отдал жизнь за этот город, он готов был умереть и за Луганск, и за Украину. Жизнь станет другой, я буду много говорить о нем, вспоминать его, чтобы люди знали, каким он стал. Из обычного футболиста, бродяги, худощавого мальчика он стал командиром. Он стал старшим сержантом роты. Я хочу, чтобы это все знали, и в первую очередь наша дочь. Она должна им гордиться.
Дочь понимает, что папы больше нет?
Ей два года. Она понимает. Просит показывать его фотки, скучает по нему. Данил был прекрасным отцом, проводил с дочкой много времени, очень ждал ее рождения. Не было такого, что я родила ребенка для себя, а он там воюет и занимается карьерой. Он души в ней не чаял. У них были свои ритуалы. Ей этого не хватает. Было такое, что она просто бегала по квартире, искала папу, звала его. Часто спрашивает, где папа.
И что вы отвечаете?
Отвечаю, как советует психолог. Специалист сказала говорить, что папы больше нет, что его больше не будет с нами. В подробности не вдаваться, потому что все равно она пока их не поймет. Так я ей и говорю, обязательно добавляя, что мы с папой ее любим.
Как вы познакомились?
С Данилом мы познакомились в 2016-м. Он уже тогда находился в Мариуполе. Случайно листала ленту в инстаграме — даже не свою, а ленту рекомендаций, — увидела знакомого человека и лайкнула. Оказалось, что фотография с моим знакомым была в профиле Данила. Он мне написал «ВКонтакте», пригласил встретиться. Увиделись дня через три, просто пообщались. В то время он уже был гранатометчиком в «Азове».
На встречу он приехал в военной форме, от него несло солярой и сигаретами. У меня потом форма ассоциировалась только с этими запахами.
Пообщались и разошлись. После первой встречи он ассоциировался у меня со своим позывным – «Бродяга». Заросший, в панаме, он выглядел совсем как ребенок. Я тогда вообще не могла поверить, что военные действительно так выглядят. Мне было 17 лет, ему 19.
То есть был контраст между внешностью и тем, кем он на самом деле был?
Да, это правда. Мы с ним разговаривали на более глубокие темы, и я узнала, что он участвовал в боях за Широкино (село неподалеку от Мариуполя, которое ВСУ отвоевали в 2015-м. – Ред.), что был ранен. Как-то их позицию накрыло, один осколок попал Данилу в бедро, второй повредил нос. Его забирали на вертолете в госпиталь в Днепре, но это было еще до нашего знакомства.
Я слышала, как друзья описывали его в то время. Они говорили, что Данил первым рвался в бой, хотя его не хотели брать. Он был самым молодым и неопытным — командиры переживали. У него внутри была какая-то сумасшедшая идея, и она меня всегда очень пугала.
Какая это была идея?
Рваться в бой за свою страну, за людей, которые в ней живут, за своих друзей. Он был очень предан «Азову», это было для него больше, чем подразделение, — это была семья.
Почему он выбрал позывной «Бродяга»?
Он говорил, что не знал, как себя назвать, а бродяга – первое, что пришло в голову. Данил рассказывал, что был какой-то фильм с героем, очень похожим на него. Как и герой в фильме, он был без дома, щуплый, грязный, — настоящий бродяга.
Как Данил отзывался о Луганске, не было ли обиды на местных, которые поддержали создание «ЛНР»?
Он всегда тепло отзывался о Луганске. Ему было обидно, что город захватили, что они не смогли сделать больше, чтобы он остался украинским. Это был его родной город, и он очень хотел, чтобы в нем висел украинский флаг.
Как развивались ваши отношения?
Отношение с военным — это всегда сложные отношения: постоянные выезды на полигон, какие-то курсы. Данил жил работой. Он тепло относился к семье, но для него было важно все, что связано с работой. Наша история похожа на книгу: все было прекрасно, но сопровождалось войной. Еще в те годы (когда боевые действия были сосредоточены на Донбассе. — Ред.) мы теряли друзей, я видела, как это ранит Данила, как им всем сложно.
Они часто ездили на выезды. Последние были на Светлодарскую дугу (линия обороны на Донбассе до 24 февраля 2022-го. — Ред.) несколько лет назад, где он пробыл практически девять месяцев. За это время я приезжала к нему раз. Несколько раз он вырывался в Мариуполь, получая увольнительную. В один из таких приездов он сделал мне предложение.
Ему было сложно возвращаться на фронт. Каждый раз ты готовишься к худшему. На Светлодарской дуге Данил во второй раз был ранен. Он отошел за пленкой, которой они накрывали позиции, и тогда их обстреляли. Ребят завалило, наш лучший друг погиб. Данил чудом спасся, получив легкие травмы.
У вас осталась двухлетняя дочь. Почему решились родить ребенка в таком раннем возрасте?
Когда я вышла замуж, мне было 20 лет. Через год после свадьбы я родила. Это было ожидаемо – мы хотели ребенка. Мы считали это продолжением наших отношений. И сейчас я безумно счастлива, что мы на это решились.
Мне мама говорила, что я такая молодая, спрашивала, зачем, мол, вам еще гулять и жить. Мы были в такой среде, где все торопились жить.
Чем вы занимались до войны?
Я училась по специальности «реабилитация и физическое воспитание» и работала реабилитологом в медицинском центре. Пока я не работаю, морально тяжело выходить в люди, общаюсь только с близкими. Моя работа связана с больными людьми, а я сейчас сама больна. Куда мне еще кого-то лечить?
Сложно говорить о будущем, но есть ли какие-то планы на ближайшее время?
В Черкассах, наверное, не останусь. Это не город возможностей: здесь сейчас нет работы, но аренда квартиры может стоить 20 тысяч гривен ($670, примерно в два раза больше, чем до войны. — Ред.). Есть большие города, в которых для меня найдется работа и будет перспектива для развития ребенка. Хороший садик, школа — для меня это приоритет. Возможно, это будет Киев или Одесса.
Насколько вам тяжело сейчас финансово?
Спасибо всем его боевым товарищам, всем друзьям. За этот период я поняла, что Данил выбирал для дружбы классных людей. Они сами меня нашли, поддержали, и, конечно же, Данил позаботился, чтобы у нас была финансовая подушка.
Известно, где находится тело Данила?
Тело моего мужа и других погибших находятся на неподконтрольной Киеву территории. Делается все возможное, чтобы их забрать и достойно похоронить. Это должно было произойти раньше, но все понимают, с кем мы имеем дело. Это совсем не люди.
Беседовал Максим Шилин; «Вот Так»
