ТЮРЕМНЫЕ ЗАПИСКИ. ЧАСТЬ 9

«…Я выхожу из клетки. Идти трудно. Дело не только в покрытых ранами ногах – за десять дней глаза отвыкли от дневного света, и я плохо ориентируюсь. Выхожу на улицу – я и подумать не мог, что столько людей, знакомых и незнакомых, будут добиваться моей свободы. Спасибо».XVII

Четверг, 4 июня. На утренней проверке охранники по-прежнему делают вид, что они не знают об обязанности начальника ИВС выполнять в отношении задержанных функции почтальона и нотариуса. Я прошу соседей по камере этот факт хорошенько запомнить, дабы выступить свидетелями на предстоящем суде – по моему будущему иску к горуправлению милиции.

В камере накурено – наконец-таки включили вентиляцию, но толку от нее мало. Я угощаю народ сигаретами. Лафа закончилась, и вот уже третий день курево мне передают с обломанными фильтрами – как всем. Правда, еще не было случая, чтобы из пачки охранники не достали хотя бы пяток сигарет – воистину, если мент за день хоть что-нибудь не украдет, спать не ляжет.

Сергея и Диму уводят. Через какое-то время в коридоре раздается топот и запыхавшийся охранник переводит нас с Женей в 16 камеру – тщательно убранную и с явным запахом какой-то антиклоповьей гадости. Причина спешки выясняется буквально через 15- 20 минут: «Бойко, на выход без вещей». Пришел адвокат. Очевидно, сдавшись под напором Коваля, следователь все-таки был вынужден подписать ему разрешение на свидание со мной, сразу же после этого позвонив в ИВС и предупредив об отмене «специальных мер».

Я пытаюсь одеть на распухшие ноги туфли, стоящие в коридоре возле дверей камеры. Получается это с трудом и я, хромая, кое-как опускаюсь на первый этаж. В комнате для работы следователей меня ждет адвокат. Евгений Андреевич с возмещением рассказывает, как он два дня вылавливал Сабину, который прятался, чтобы только не подписывать разрешение на свидание. Вчера Коваль пожаловался в прокуратуру на чинимые следователем препятствия.

Я молча снимаю туфли и носки, показывая, во что клопы превратили мои ступни. При дневном свете раны действительно впечатляют. Коваль багровеет, выбегает в коридор и учиняет форменный скандал. Прибегает начальник смены и медсестра. Охранники наперебой начинают доказывать адвокату, что это я сам себя покусал. Я снимаю рубашку. «А спину себе он тоже сам изуродовал?», – кричит Коваль. Медсестра приносит марлевые тампоны, перекись водорода и йод – это все, чем богата тюремная аптечка. Гноящиеся раны сначала обрабатываются перекисью. «И почему Вы меня не позвали, – нарочито громко, чтобы слышал адвокат, кудахчет медсестра, – никогда еще такого не было, чтобы я кому-нибудь отказала в помощи».

После медицинских процедур – т.е. вымазывания меня йодной настойкой – мы с Ковалем уединяемся, и я пишу жалобу прокурору города на применение пыток (слава Богу, в новый УК ввели такую статью, спасибо Михаилу Бродскому). Прошлый раз, видя явные попытки следователя и охранников ограничить время моего общения с адвокатом с тем, чтобы я, не приведи Господи, не написал какую-нибудь статью во время свидания, мы договорились, что Евгений Андреевич придет с диктофоном, и я смогу надиктовать рассказ с подробностями своего задержания – этакое интервью с самим собой. Диктофон он взял, но только напрасно. На тот случай, если эти заметки будут прочитаны в Генеральной прокуратуре, следующую фразу напишу заглавными буквами: ЗАЩИТНИК В ИВС БЫЛ ОБЫСКАН, А ЕГО ЛИЧНЫЕ ВЕЩИ И ЗАПИСИ – ДОСМОТРЕНЫ, ДИКТОФОН – ИЗЪЯТ.

– Как так можно, – возмущается Коваль, – это же преступление.

– Евгений Андреевич, не будьте наивными. В 99-м году адвокату Кизернису в Ворошиловском суде 10 суток админареста впаяли, якобы за неуважение к суду, и ничего – никто не застрелился. А Вы говорите – адвокат фигура неприкосновенная. Может, в какой другой стране это и так, а у нас она очень даже прикосновенная. А что касается полного отсутствия какого-либо контроля со стороны прокуратуры за тем, что творится в ИВС, я могу пояснить это только тем, что, должно быть, во время недавно перенесенной операции по трепанации черепа прокурору Донецка Ольмезову вместе с опухолью врачи отхватили и часть здоровой мозговой ткани. Никакого иного объяснения прокурорскому попустительству милицейского самоуправства я найти не могу.

Я интересуюсь судьбой моей апелляции на постановление Якубенко о продлении срока задержания. Как я и опасался, Коваль сдал апелляцию в Апелляционный суд. Ругаться с ним по такому случаю – толку никакого. Апелляцию в суде все равно выбросят. Тем более мою, и тем более после всего того, что я написал про председателя Апелляционного суда Александра Васильевича Кондратьева. Был у меня как-то в «Обкоме» обзор судейской практики, посвященный Кондратьеву. Судьи до сих пор матом автора вспоминают, особенно в Кировском райсуде.

Коваль принес мне то, что я просил – протокол осмотра и изъятия денег у доцента Кузина. Собственно, я так и думал – не протокол, а филькина грамота: некий оперуполномоченный ОГСБЭП Ворошиловского райотдела Штепа И.В. произвел в присутствии понятых следственные действия, предусмотренные статьей 190, 191 УПК, при этом понятым разъяснены их права и обязанности в соответствии со статьей 127 УПК. Правда, у оперуполномоченного руки коротки, чтобы такими статьями козырять, но кто в наших судах смотрит на подобные мелочи? Читаю протокол вслух:

«В результате осмотра установлено:

1. Денежные средства в сумме 590 (пятьсот девяносто) гривен, упакованных в полиэтиленовый пакет, опечатанный суровой ниткой и склеенных кл. лентой с подписями понятых.

2. Экзаменационные билеты по специальности…»

И так далее – всего 13 пунктов. В конце – примечание. Оказывается, сие незаконное следственное действие, проводимое без ведома следователя еще до возбуждения уголовного дела, сопровождалось видеосъемкой.

– Евгений Андреевич, – спрашиваю, – я так я не понял, где именно деньги обнаружены – в кармане доцента, в столе, в портфеле? И как на них подписи понятых оказались?

– Вы у меня спрашиваете? Тогда посмотрите еще на один документ.

Коваль протягивает мне такой же протокол осмотра, в нем указаны те же понятые, та же дата, только оперуполномоченный другой – какой-то Арутунян А.А. Сумма изъятых денег та же, только ни о каких подписях понятых на деньгах уже речь не идет, как и о видеосъемке. Зато неизвестно в каком месте обнаруженные деньги переписаны покупюрно.

– М-да, – говорю, – и что, судья это видел?

– А как же, оба протокола в деле.

– И что, никто даже не поставил вопрос о том, какой из этих протоколов липовый – первый, второй или оба?

– Ну почему же, я вот апелляцию подал на постановление об избрании Кузину меры пресечения, завтра будет рассматриваться.

– А на изъятых деньгах есть милицейские отметки, или, может, предварительно купюры переписывались?

– Со слов студентов, они обратились в милицию уже после того, как сдали деньги, причем сдавали не Кузину, а якобы одному из студентов, который якобы сказал, что за определенную сумму может организовать зачет.

– А что Кузин говорит по этому поводу?

– Говорит, что деньги эти его личные – собирался телевизор покупать.

– И что, прокуратура намерена строить обвинение на такой доказательственной базе?

– Так потому доцента и в СИЗО отправили – в надежде, что инвалид сломается и признает свою вину в обмен на подписку о невыезде.

– Я, конечно, не знаю, брал Кузин или не брал, но полагаю, что при таких доказательствах отправлять его в тюрьму – преступление куда большее, нежели предполагаемая взятка.

– Кстати, – говорит Коваль, – Сабина пригласил меня на час дня, что бы это значило?

– Это значит, что меня будут выпускать, не ожидая суда – постановлением следователя.

– Ну, дай-то Бог, я сейчас отвезу Ваше заявление о применении пыток в городскую прокуратуру, потребую, чтобы было назначено судебно-медицинское освидетельствование, а в час увидимся у следователя.

В камеру я возвращаюсь босиком – туфли несу в руках. О том, чтобы обувь была мной оставлена в коридоре возле дверей, охранники даже и не заикаются. В камере мы с Женькой застилаем пол оставленными мне Ковалем газетами, а сами читаем на первой странице ведущего донецкого издания интервью, которой дал Сабина касательно меня: «Комментируя данную ситуацию, следователь Донецкой налоговой милиции Максим Сабина заявил «Салону», что «налоговая милиция занимается делами об уклонении от уплаты налогов, а не заметками журналистов». При этом он заверил нас, что задержанный сотрудник нашей газеты содержится «в нормальных условиях» и подчеркнул, что его жизни и здоровью ничего не угрожает».

Вскоре мальчишку уводят, а я блаженствую, отсыпаясь за бессонные трое суток. Раздают обед, все ту же кашу, кусочек хлеба и чай без сахара. Меня никто не забирает, должно быть, следователю страшновато выпускать такого преступника.

«На выход без вещей». Ага, снова Коваль. Хромаю вниз. Адвокат сидит за столом и читает какой-то роман.

– Что, Евгений Андреевич, передумали выпускать?

– Вы знаете, пошел такой слух, что начальник областной ГНА Папаика, напуганный тем шумом, который поднялся в прессе, распорядился Вас выпустить. Говорят еще, что руководство области просто возмущено Вашим задержанием – такой позор для Донецка и неизвестно ради чего. Однако генерал Маликов, начальник налоговой милиции, якобы дал указание следователю распоряжение Папаики не выполнять и по возможности отправить Вас в СИЗО. А сегодня Маликов, начальник следственного управления областной ГНА Попов и еще два каких-то типа проводили брифинг. Первые полчаса рассказывали, какой Вадик Папаика хороший, и все то, что Вы про него написали – неправда. Потом принесли Ваши последние статьи и стали комментировать, где и с чем они не согласны. Журналистов была масса, у всех естественный вопрос – так что, Бойко из-за несогласия с его публикациями задержали? Два раза налоговики доводили зал до хохота. Леша Прилуцкий из «Акцента» молодец – задал вопрос, правда ли, что следователь угрожал пристрелить Вас при попытке к бегству? Маликов говорит: «Что Вы, у следователей даже оружия нет – оно выдается только по моему личному приказу». А Леша спрашивает тогда: «Так что, если с Бойко что-нибудь случится, все претензии можно к Вам адресовать?». Даже Евгения Павловна, которая с Вами не здоровается, и та возмущалась задержанием. Ну уж зато грязью они Вас полили – по первое число. И документы Вы, оказывается подделываете – в деле, по утверждению Маликова есть показания господина Хрякова об этом, и с фиктивными фирмами работаете, и диплом у Вас липовый. Может иск к налоговикам вкатать?

– Да, воистину говорят, что ежели Господь хочет наказать человека, он лишает его прежде всего разума. Иск – это само собой, пусть генерал в суде свой бред доказывает. Только для такой персоны одного иска мало – статеечка в уголовном кодексе на такой случай предусмотрена, если память не изменяет, 387 часть 2 – разглашение данных досудебного следствия независимо от того, принимало ли это лицо непосредственное участие в следствии или нет, если разглашенные данные позорят подследственного, унижают его честь и достоинство. Господин Хряков может обо мне все, что угодно следователю для протокола рассказывать, вот только публично эти протоколы зачитывать генерал права не имеет.

– Вы еще всего не знаете. Понимая бесперспективность уголовного дела, и видя, какая реакция общественности на все это, решили в налоговой дело в отношении Вас закрывать. Но только не в связи с отсутствием состава преступления – отвечать за незаконное задержание никто не хочет – а в связи с тем, что Вы невменяемый. Сабина хвастается, что решил назначить психиатрическую экспертизу Вашей персоны. Проводить ее будут якобы заочно – со слов Хрякова.

– Хренова, Евгений Андреевич, Хренова. Уж будьте любезны называть этого господина так, как его официально окрестили в прокуратуре.

– Это еще не все. На брифинге генерал Маликов со товарищи рассказывал, как Вы прятались от следствия. Оказывается, Сабина многократно ходил к Вам домой, несколько раз вручал матери повестку под роспись, вручал повестки сотрудникам ЖЭКа, якобы и мать и ЖЭКовцы дали показания, что Вы по домашнему адресу не проживаете. Тогда в результате проведенных оперативно-розыскных действий Вас обнаружили на улице, где Вы гуляли с дочерью (якобы целую засаду оставили возле квартиры бывшей жены) и вручили повестку лично Вам в руки. Но Вы все равно не желали идти в следственный отдел. Пришлось следователю идти к господину Хрякову на консультацию и просить совета, как поступить в этом случае. И Хряков сказал – идите в газету «Салон», там вы Бойко и найдете. Вот и ничего не оставалось доблестным налоговым милиционерам, как задержать Вас прямо в редакции.

– Что, так и рассказывал?

– Так и рассказывал. Журналисты ржут, а Игорь Ткаченко Маликова и спрашивает: «А Вы что, без Хрякова не могли установить, где Бойко работает? Так из-за его публикаций уже сколько раз областная налоговая с газетой скандалила».

– Ну и что Маликов?

– А ему что – хоть в глаза плюй. Налоговик, одним словом. Неужели ему все это сойдет с рук? Ведь позорище-то какое.

– Евгений Андреевич, помните, мы когда-то статью с Валиком готовили в «Деловом Донбассе»? «Обед по-милицейски» называлась. О том, как налоговые милиционеры из Кировской ГНИ в обеденный перерыв в продовольственный магазин пожаловали. Стучат в закрытую дверь. Требуют пива. Продавец дверь открыла, по бутылке пива страждущим подала, а те, выпив, полезли кассу вскрывать. Выходит из подсобки директрисса: «Вы кто, рэкет?», а те пьяными голосами: «Мы из налоговой милиции, внеплановая проверка». Директор магазина требует у орлов, естественно, направление на проверку. Такового не обнаруживается. Тогда она показывает на висящую на стене статью из газеты «Бизнес» с интервью самого главного налогового милиционера страны: «А вот господин Жвалюк говорит, что без направлений на проверку сотрудники госналоговой службы проверять предприятия права не имеют». «Кто говорит, – изумляются милиционеры, – этот алкаш? Да он такие интервью всегда дает, когда глаза позаливает. А как только проспится, так приказы пишет о том, как вас, торгашей, давить надо». И что Вы думаете, все восемь человек, которые это слышали, подали жалобу на имя начальника Кировской ГНИ Фесенко – и хоть бы что. А когда статья по этому поводу вышла, тем милиционерам даже выговор не вынесли. Так они кто – рядовые опера. А Вы надеетесь генерала к ответственности привлечь.

– Я выступал на брифинге, защищал Вас как лев.

– Ой, Евгений Андреевич, – скривился я как от зубной боли, – я Вас прошу ни по каким брифингам впредь не ходить и уж тем более, не выступать в мою защиту. Я как-нибудь сам. Кстати, что завтра у нас с судом – как никак 10 дней истекают?

– Сабина ничего толком не говорит, а у меня завтра слушание в Апелляционном по Кузину, может произойти накладка.

– Знаете что, Вы, пожалуй, занимайтесь завтра Кузиным. Успеете ко мне в заседание – слава Богу, не успеете – не переживайте, я в суде разберусь сам.

Последняя новость. Оказывается, сегодня у меня дома (у бомжа!) проводили обыск. Были

изъяты доверенности по линии «Громадського контроля» на представление в суде интересов граждан, обратившихся в эту общественную организацию с жалобами на коррумпированных чиновников, и изъят компьютер – не только системный блок, но и монитор, клавиатура и даже мышка. Я загибаю пальцы: изъятие доверенностей – статья 397 часть 2 УК (вмешательство в деятельность защитника или представителя), изъятие компа – статья 171 УК (препятствование законной профессиональной деятельности журналистов). Должно быть, скоты почувствовали, что выпускать все равно придется, и решили напоследок хоть как-то напакостить. Можно было бы еще под дверью нагадить, но не додумались. Но самое замечательное – в протоколе сказано, что обыск проведен по месту моего проживания, а санкция на обыск была получена 20 мая, более чем за месяц до того, как я был задержан по той причине, что не имею определенного места жительства. И я очень сильно подозреваю, что обыск санкционировал все тот же судья Якубенко.

Заходит охранник и требует, чтобы Коваль покинул ИВС – время свидания истекло. Адвокат возмущается, пытается доказать, что свидания с защитником по закону предоставляются без ограничения времени. «У Вас законы, а у нас – правила внутреннего распорядка», – говорит начальник смены и требует немедленно очистить помещение.

После вечерней проверки к кормушке подходит дежурная по камерному блоку и дрожащим голосом говорит: «Ой, а Вы знаете, что про Вас по телевизору говорят? Брифинг показывали какой-то, так там генерал выступал, говорил что Вы – известный преступник. Так что теперь к нам комиссия едет, завтра проверять будут, в каких Вы условиях содержитесь». Я давлюсь от смеха, а дежурная еще несколько раз за вечер подходит и спрашивает, не нужно ли чего, может чайку поставить?

Вечером в камере опять появляется Дима. Я уже ничему не удивляюсь. Срок задержания у него закончился еще днем, но тетка не приехала, и потому следователь отправил его опять в ИВС, завтра будет думать, что делать дальше. В ИВС и так уже достаточно напуганы тем шумом, который раздут вокруг меня, и Димку пару часов охранники держали на первом этаже в ящике, вделанном в стену, ждали пересменку, чтобы не проводить его по документам – в ИВС он находится явно незаконно, а тут еще завтрашняя комиссия.

Утром проверка проходит намного позже обычного. Судя по шуму, весь изолятор выдраивается до блеска, задержанных тасуют по камерам. Я опять требую встречи с начальником ИВС, объясняю дежурному, что сегодня я по любому буду в суде, где сделаю соответствующее заявление, если начальник меня не примет. Через 15 минут дверь открывается, мы идем на первый этаж.

– Вы начальника хотели видеть?

– Хотел, и между прочим, уже четвертый день.

– Я начальник, что надо?

– Ручку и лист бумаги для подачи жалобы прокурору.

– А я здесь причем, прокурора увидите, вот ему и жалуйтесь.

– Почему в камере со мной незаконно находится Дмитрий Славин, какое право Вы имеете держать человека с истекшим сроком задержания? Немедленно выносите постановление об его освобождении.

– Вы мне тут качать права не будете.

– Ручку и бумагу.

– Дай ему лист и ручку, – обращается начальник к подчиненному, – пусть угомонится.

Мы идем в кабинет для работы следователей и я пишу жалобу на имя прокурора города о том, что ко мне не допускался защитник, начальник ИВС отказывается принимать жалобы задержанных, медицинская помощь не предоставляется, а в ИВС находятся люди без каких-либо законных оснований.

В коридоре слышится шум и шарканье ног – прибыла высокая комиссия. Меня держат в кабинете на первом этаже под присмотром дежурного до тех пор, пока шум не утихнет, после чего дежурный пытается вывести меня в обход комиссии и сдать уже приехавшим за мной налоговикам. Однако выясняется, что мои вещи остались в камере. Мы поднимаемся на второй этаж – естественно, Димы там уже нет – и я забираю сумку с пожитками, которую на первом этаже у меня из рук принимает налоговик (вот это сервис!). На меня одевают наручники, и мы едем в городскую налоговую. Последнее, что я вижу, покидая изолятор, это то, как начальник ИВС рвет мою жалобу.

XVIII

В налоговой инспекции города меня сразу же проводят в полуподвал, отданный подразделению физзащиты. По углам развешана штатская одежда охранников, висит боксерская груша. Меня в наручниках усаживают на стул лицом к стене, долговязый охранник учтиво спрашивает: «Вы не будете возражать, если мы тут немного побоксируем?». «Сделайте одолжение», – отвечаю. Появляется какой-то мужик, слышу голос из-за спины: «Ребята, вы дурью не майтесь, наручники снимите. Сейчас зайдет адвокат – будете крайними». Наручники с меня действительно тут же снимают. Появляется Коваль с неизменной пиццей и «Колой». Рассказывает про последние публикации, посвященные моему безумному задержанию, и уезжает в Апелляционный суд бороться за доцента.

Пора ехать и нам. Мы с охранниками идем по зданию налоговой, выходим на улицу: «Ребята, – говорю я, может наручники оденете, ни дай Бог какой-нибудь мудак увидит – греха не оберетесь». «Сабина где-то ходит, – отвечает долговязый, – как появится – оденем». Мы садимся в автобус и ждем следователя. Наконец, он появляется в паре с начальницей следственного отдела. Я завожу руки назад и напоминаю о наручниках. Долговязый крайне осторожно их защелкивает, дабы браслеты причиняли мне минимум неудобств. Должно быть, уже даже охранники поняли, что я за преступник, и чем выльется для налоговой мое задержание.

Подъезжаем к суду. Народу – тьма. Кто-то стоит с транспарантом, кто-то – с флагом УНА-УНСО. Меня заводят в клетку зала заседаний, и Сабина распоряжается приковать меня левой рукой к прутьям клетки. Входит Куйбышевский прокурор Бойчук: «Вы что, подурели, немедленно снимите наручники». Мы ждем судью, и я наезжаю на прокурора:

– Вы чего сюда приперлись? Вы что, надзор за делом осуществляете? Вы бы лучше занимались своей работой и следили за тем, чтобы следаки из Вашего райотдела людей сверх срока в ИВС не держали. Почему со мной парень четверо суток в ИВС по Вашей милости отбыл? И сейчас, наверное, там. Славин Дмитрий.

– А я тут при чем, я никого в ИВС не отправлял.

– Почему за райотделом не следите?

– Я к ИВС отношения не имею, в городе есть помпрокурора, который специально ИВС занимается, при чем тут я?

– А какого черта Вы сюда в таком случае заявились? Надзор за моим делом также не районная прокуратура осуществляет, а городская. Вам что, Ольмезов поручал городскую прокуратуру в суде представлять? Или у Вас своей работы мало? Лучше бы преступников ловили.

Заходит судья. Какие люди – Александр Николаевич Тупицкий. Тот самый, которого, если верить записям самого известного украинского майора, человек с голосом, похожим на голос Гаранта, рекомендовал подвесить на ночь за причинное место с целью ускорения отправления правосудия в деле Салова. Я с интересом рассматриваю Тупицого – давно его не видел.

Тупицкого мне где-то даже жалко. Я знаю о том отвращении, которое питают к нему донецкие судьи после выхода в «Украинской правде» записей легендарного майора. Как-то раз председатель одного из судов города даже рассказывал мне о закрытом определении, вынесенном в адрес Тупицкого квалификационной комиссией судей Донецкой области. Но официально, естественно, никто его ни в чем не обвиняет, все понимают, что в деле Салова была замешана политика и лишить Тупицкого мантии Киев не позволит. Кстати сказать, Таран, бывший председатель Куйбышевского суда, в бытность которого Салов получил пять лет условно, не выдержав позора и насмешек, оставил хлебное место и ушел в адвокатуру. Теперь обязанности председателя исполняет Тупицкий – этот к насмешкам привык и хлебное место не оставит, даже если захочет – прокуратура не допустит. Потому как такого судью еще поискать надо. Даже в этой стране.

Тупицкий запускает в зал журналистов. Устанавливаются телекамеры. Судья записывает мои анкетные данные и выходит из зала заседаний, так и не рассмотрев жалобу на незаконность задержания. В течение часа я, сидя в клетке, треплюсь с журналистами и раздаю интервью – комедианты в погонах даже не подумали изолировать особо опасного преступника от лиц, находящихся в зале. Правда, охранник один раз пытается что-то вякнуть, но я его при всех посылаю. Появляется Коваль – апелляция на постановление об аресте Кузина отклонена.

В зал входит Тупицкий. Все, включая судью, сидя выслушивают постановление – представление следователя о моем аресте отклонить, в качестве меры пресечения избрать залог в размере 17 тысяч грн. Своим неуважением к собственному вердикту Тупицкий предопределяет его судьбу – через 11 дней Апелляционный суд удовлетворит мою апелляцию и постановление Тупицкого отменит.

Я выхожу из клетки. Идти трудно. Дело не только в покрытых ранами ногах – за десять дней глаза отвыкли от дневного света, и я плохо ориентируюсь. Выхожу на улицу – я и подумать не мог, что столько людей, знакомых и незнакомых, будут добиваться моей свободы. Спасибо.

(послесловие следует)

Владимир БОЙКО, специально для УК