Записки районного опера. Насилие. Часть 4

…Но самое вонючее – когда во время допроса «клиент» от нечеловеческой боли вдруг возьмёт да и загнётся. Приведённый (или приглашённый) на беседу к оперуполномоченному и внезапно скончавшийся во время разговора гражданин – такое смотрится паршиво… СМЕРТЬ ПОД ПЫТКАМИ

Родичи почившего сразу же бьют во все колокола, прокуратура морщится, оравой наезжают проверяльщики. И хотя из той же они кодлы, и прекрасно понимают, что действовал опер так круто не по собственной разнузданности, а исключительно во имя фундаментальных интересов державы, но – «надо же и меру знать!» А теперь получается, что во имя тех же интересов кого-то должны назвать козлом отпущения, и кому ж теперь им быть, как не оперу-олуху? Конечно, и тут можно что-нибудь придумать. И если придумано – умело, то наше шибзнутое государство, так и быть, сделает вид, что верит моим оправданиям: «в принципе парень-то ты нормальный, старлей, не повезло только тебе чуток…»

Скажем, кто снимает побои у потерпевших? Тоже – свой, не чужой Системе человек, судмеэксперт; он многое может при желании или если начальство ему прикажет… Приводят к нему избитого до черноты в РОВД человека, а он словно волшебные очки надел – в упор ничего не замечает, окромя следов перенесённой в раннем детстве оспы. Да и с теми, кто и вовсе откинулся, тоже можно как-то… скомбинировать.

Несколько лет назад в соседнем РОВД был случай. На адресе в собственной постели утром нашли мёртвую женщину, с некими нечёткими следами на горле. Судмедэксперт о причинах смерти высказался двусмысленно, а спавший в соседней комнате супруг покойной, 56-летний военный отставник, будто бы «ничего не слышал»… Сперва тлела мыслёнка спихнуть всё на несчастный случай, чтоб не омрачать показатели «глухарём». Но прокуратура сказала – «Ша!», и пришлось разрабатывать версию убийства…

Разумеется, первым подозреваемым был вдовец. Не смотрелся он так чтоб уж очень безутешным, да и соседи подсказали, что жили супруги как кошка с собакой. Он любил заложить за воротник, и регулярно демонстрировал на весь подъезд, «кто в доме хозяин». Она же втихую погуливала то с тем, то с этим. И хоть осторожничала, зная характер мужа, но он всё равно чувствовал, кипятился, опять-таки пил… В общем-то, нормальная житейская ситуация, во многих семьях – такое. Но только там как-то умеют обходиться без смертоубийств, а у нас налицо был жмур!

Идентифицировать отпечатки пальцев на шее не удалось, больно нечёткие, и тогда взялись опера за мужа… Двое суток допрашивали, сперва уговаривая по-хорошему «во всём сознаться и облегчить свою участь». Но светил ему, минимум, «червонец», поэтому «облегчаться» он никак не спешил, и всё начисто отрицал: и что пил, и что ревновал, и что убивал… Тогда-то и стали его увечить, валяли, как хотели, мучили по-всякому. И на исходе третьих суток, дёргаясь на полу от ударов ногами, схватился он вдруг за сердце, прохрипел: «Ой, плохо мне! Вызовите «скорую»!..» Орлы наши, стоя над ним, засмеялись: «Ты чё, дядя, окосел? «Скорую» ему вызывай… Может, тебе ещё и билет на Багамы купить?!. Колись на мокруху, подпиши «чистосердечные», тогда врача и вызовем.» По сути, правильное они ему базарили, но не стал он колоться, продолжал стонать: «Ой, плохо мне совсем!.. Дайте лекарства какого-нибудь!» И хрипит при этом, горлом булькает, симулянт чёртов, словно и впрямь окочуриться задумал. А у хлопцев на столе – учётная карточка его из районной поликлиники; взяли на всякий пожарный, там ясно сказано: «Здоров как буйвол!» Так чего ж он выкаблучивается, сучара?! Двинул его кто-то ногой в бок от души, мол: кончай придуриваться и иди на сотрудничество с органами! «Воды-ы-ы…» – прошептал он задушено и примолк… Полежал маленько, пока опера в коридоре перекуривали, новых сил набираясь, потом вернулись они в кабинет, стали его на стул усаживать для продолжения дружеской беседы, а он уж того… захолодал! Военный человек, майор в отставке – загнулся от простенького инфаркта. И хоть били бы его сильно, а то ведь так… парочка пинков и затрещин.

Тут уж ребята малость струхнули. «Злоупотребление служебным положением», «фальсификация материалов дела», «доведение человека до смерти»… Светило им от 5 до 10 лет! Посоветовались они, потом подхватили бедолагу под руки, под видом пьяного (голова на грудь свесилась, глаза закрыты, руки-ноги висят) выволокли в райотделовский дворик и на скамеечку в скверике бережно опустили. Потом выждали часок – и вызвали «скорую»… Смотрелась картинка так: приглашённый в РОВД побеседовать о покойной супруге отставник после недолгого разговора вышел во двор, тут разнервничался (видимо, по новой переживая кончину любимой!), присел на скамейку передохнуть – и окочурился. Нормальная смерть от естественных причин, не имеющая никакого отношения к недавнему допросу. И, разумеется, к самим гражданам допрашивающим… Врач «Скорой» и судмедэксперт поставили одинаковый диагноз: «Инфаркт миокарда», труп отдали родичам на захоронение, а дело о кончине женщины закрыли «в связи с отсутствием подозреваемых». Позднее всё тот же судмедэксперт в частной беседе с одним из оперов высказал предположение, что умерла майорша тоже естественной смертью, от внезапного приступа астмы. А отпечатки пальцев на горле могли образоваться, когда она в агонии хваталась за горло, пытаясь вдохнуть воздух… Раньше бы, коновал, свои догадки высказывал!

Ещё некоторое время мандражили опера, боялись, что найдётся у гикнувшегося отставника какой-нибудь влиятельный однополчанин, и потребует перерасследования, но – обошлось. Так история эта благополучно в архивах нашей памяти и затаилась.

ПРАВО НА ОШИБКУ

Бесспорно, в той ситуации наши товарищи лопухнулись, не учли пристрастия экс-майора к гремучей пиво-водочной смеси, за короткое время «посадившей» его сердишко. Да и потом не сумели вовремя сориентироваться в изменившейся обстановке. Шаблонов у нас быть не должно, на десять симулирующих во время пыток приступ какой-либо болячки всегда приходится один, действительно захворавший. В принципе мы стараемся мучить, не замучивая – в лучшем случае покойник уж не даст нужных нам показаний, в худшем – за него придётся отвечать. Но и в нашей работе случаются проколы, – а у кого их нет? Возьми любого из врачей-хирургов: к примеру, за 35-40 лет медпрактики стольких пациентов своих спровадил он на тот свет исключительно по собственной небрежности и недосмотру, что впору на местном кладбище отдельный участок открывать. Ну и что? Продолжают же спокойно работать люди, не спиваются в безутешном горе, не сюсюкают плаксиво: «Ой, а ещё я в 1979-м году одной студентке-красавице с большого бодуна вместо аппендицита печень удалил; спасибо дружку-патологоанатому, написал в заключении, что запущенным раком печени девица та страдала… Мне до сих пор так неудобно, так стыдно!» Профи над своими просчётами не стенают, и волосы на голове не рвут. Что случилось – то случилось, всё проанализировано, усвоено уроком на будущее, в остальном – забыто. Дальше в подобных ситуациях не прокалывайся – вот и вся мораль!

Как ни крути, а на допросах в милиции люди нынче умирают чрезвычайно редко, свое дело опера знают. Да и кто умирает-то?.. Шваль в основном, а не люди, гнилушки разные: нарики, растлители, мокрушники с гопниками, прочая мразь… Не жалеть таких, а радоваться надо за тех мирных людей, кто в будущем мог стать жертвой их преступных деяний, но теперь уже, благодаря оперской ретивости, не станет… Оно конечно, в принципе от побоев может умереть и невиновный. Но никто из оперов такой дешёвой мысли до своего сознания не допустит. «Раз откинулся – значит, тем самым подтвердил свою виновность, и точка!» А иначе – нельзя, иначе не работа в угрозыске будет, а сплошное хныканье и самобичевание… Чтобы я за эту нищенскую пародию на зарплату ещё и бочку на себя катил?! Хо-хо!..

ЕСЛИ ПОПАЛСЯ…

Но если опер сработал нечисто, наследил и не смог железно доказать свою непорочность – тогда всё, «суши вёсла, дядя!» Во имя спасения собственной шкуры начальство от любого из подчинённых отречётся аж бегом. Что прогонят со службы без малейшего учёта прошлых заслуг – это автоматом. Но ведь и под суд могут отдать, падлы, только и останется оперу разрыдаться в последнем слове: «Простите меня, граждане судьи, затмение какое-то на меня тогда нашло, сам не пойму, как поднялась у меня рука на гражданина допрашиваемого… Нет мне пощады, разумеется, но всё-таки умоляю – простите Христа ради!»

Но хрен простят, коль напортачил как мог: окурки о «клиента» тушил, ножки стула ему в задний проход засовывал, головешкой об угол сейфа постукивал… Да будь оперу судмедэжксперт даже и братом единокровным, а и то не смог бы всех тех кровоподтёков и порезов не заметить, – на что ж он рассчитывал, гондон?!. Так подвести своё родное начальство… В тюрьму его, на долгие годы!

Кстати, некоторые наивняки на суде пытались не каяться, а вину свою перевести на несовершенство Системы, заодно и собственное начальство изобличали. Дескать, мы – лишь жертвы обстоятельств, ради общественного блага старались, и кто ж повинен, что иначе у нас служить Отчизне не получалось. Да и потом, ведь все прочие опера делают абсолютно то же самое!.. Суд подобные «откровения» выслушивает с угрюмым недоброжелательством: «сука, раз попался – имейте хоть мужество никого за собою на дно не тащить…». И приговор подобным «обличителям» обычно на годик-два строже обычного.

Но подобные накладки бывают раз в сто лет. Мы ж профессионалы, ядри твою мать, чтоб ни творили – вы ещё попробуйте нас ущучить! (Кстати, знаю простой способ добиться от мента «сознанки» в совершённых преступлениях: надо пытать его точно так же, как и он пытал других. Поверьте, любой из нас расколется быстро! Но за чрезвычайно редким исключением, арестованных сотрудников милиции на допросах – не бьют, разве что начальство напрямую прикажет. Но оно на столь противозаконный приказ никогда не решится, а по собственной инициативе ни один опер своего путь и бывшего, но – коллегу в застенках и пальцем не тронет. И ежу понятно: сегодня – с ним такое, а завтра, может быть – и с любым из нас. Мы ж не крысы – своих не жрём!

К сменившим ментовский мундир на арестантскую робу отношение коллег презрительно-жалостливое: «Не повезло придурку!» Отцы-командиры ещё пару месяцев поминают их на оперативках и совещаниях: «…из-за какой-то паршивой кражи, желая выслужиться на её раскрытии!..» И тут же, буквально через минуту: «Почему снижается процент раскрываемости квартирных краж и краж госимущества?! Как это: «не хватает полномочий?!» Мозгов у вас не хватает, недоноски, вша халтурная, амбрэ солённое… Если через неделю не выдадите на-гора парочку домушников-«серийников» – прогоню в шею, мне бездельники не нужны!» Вот так и живём, так и работаем…

ЕЩЕ ИЗ «ПЫТОЧНОГО»…

Вообще же среди нас, оперов, говорить на «пыточную» тему не то чтоб не принято, а… в общем, не любим мы подобных тем, вот что! Мы же в целом – нормальные люди, и никому из нас (за исключением разве что врождённых садистов) превращать человека в измордованное животное – не в радость. Но просто служба у нас такая… Не ты – так другой, но всё равно кто-то должен и этим заниматься. А некоторые, наиболее жалостливые, и не бьют никогда, если возникнет потребность в физическом воздействии на «клиента» – идут к кому-либо из более склонных к подобному коллег и просят: «Юрка, поработай-ка с тем гопником, а я тебе за это потом одно раскрытие в следующем месяце уступлю!» Или: «Семёныч, с меня пара пива, если сейчас вот той потаскушке фитилей наставишь…» Отлучаешься на часок, твои кореша отрабатывают заказ на совесть, потом ты возвращаешься, «сочувствуешь» избитому в твоё отсутствие («Да как же они посмели?!»). Тот видит, каким добреньким смотришься ты на фоне своих злобных коллег, и от острого нежелания вновь попасть в их безжалостные руки начинает колоться.

Некоторые принципиально не бьют женщин – либо всех, либо, скажем – только беременных (вот я, к примеру, никогда беременных женщин не бью). У других рука не поднимается на стариков (всё какой-нибудь давно усопший родной дедушка вспоминается). Третий скорее удавится, чем изобьёт инвалида, а то и просто хорошего человека (хорошие люди тоже, между прочим, совершают преступление!). Да мало ли…

Иногда случаются совершенно особые ситуации. Скажем – доставили мне на допрос моего школьного приятеля. Не стану же я лучшему дружбану детства яишню тисками зажимать, а по ходу дела выясняется, что – не мешало бы… И опять-таки, ищу того, кто мог бы меня в этом заменить!

Можно и вовсе без побоев обходиться. Некоторые виртуозы морально кого угодно так отпрессуют, что и кулаками размахивать не придётся. Всё-таки к физической боли человеческий организм потихонечку приспосабливается, и за каким-то её порогом включаются защитные механизмы. Тогда боль перестает восприниматься: она как бы испытывается кем-то иным, не тобою, и ты перестаешь на неё реагировать… Моральные же пытки задевают человека глубже и вернее; психика не в состоянии выдержать их нестерпимой тяжести. При умелой организации процесса и достаточно большого запаса времени у допрашивающего «клиент» либо колется, либо даже сходит с ума. Поведение последних обычно возмущает опера до глубины души: «Поехал крышей, а таки не раскололся, гнида»!..»

Вот ещё некоторые достойные упоминания нюансы. Пытать «клиента» согласно неписанным традициям можешь только ты, либо же и кто-то другой, но – только по твоей просьбе. Никто иной из присутствующих в кабинете его и пальцем не тронет: это – твой человек, ты его привёл и с ним работаешь. Только ты и в ответе за всё, что с ним приключится. Случись что – дрючить будут только тебя; он – твой целиком и полностью на всё то время, что находится у тебя в производстве. Но и лавры победителя в случае успеха достанутся тоже только тебе. Да ещё твоему непосредственному начальнику…

По этой же причине никто из коллег не имеет морального права тебя останавливать, хватать за рукав с гневными воплями типа: «Товарищ старший лейтенант, как вам не стыдно?! Вы же причиняете боль живому человеку!» Или, более натуральней: «Федька, ты чё, окосел?! Забьёшь же его сейчас, как мамонта!..» Никто, повторяю – НИКТО – не сунет свой длинный нос в твои манипуляции с объектом. Раз ты повалил его на пол и с разгону бухаешь по его грудной клетке тяжеленными сапожищами, то, стало быть, так и надо ему, погань какая-нибудь; с некоторыми ведь можно только так, иного разговора они не понимают…

Немножечко только мешают душераздирающие вопли твоего голосистого собеседника, аж по ушам слушателей бьёт. Тут набегаешься за день, напашешься, изнервничаешься, и без того стрессов – через край, а теперь и педрюгу этого невольно слушай…

Опять же, слюна во все стороны брызгает, кровь летит каплями, попадёт на чей-нибудь свежевыглаженный пиджачок или свежепостиранную рубашку – придётся гладить и отстирывать по новому: денег на стиральный порошок не напасёшься, да и супруга замучит дурацкими вопросами, не кровь ли трахнутой тобою девственницы оросила только вчера отстиранную ею сорочку?!.

Так что если видят коллеги, что ты уж совсем увлёкся выбиванием пыли из малопочтенного гражданина задержанного, и в ближайшие час-два кончать не планируешь, то они как-то сразу всем скопом исчезают, рассасываются по окрестным пивнушкам и забегаловкам. Дабы отдохнуть душою от текучки буден, и дать тебе время в гордом одиночестве увлечённо и страстно выпытывать у «клиента» вечные тайны мирового бытия. И информацию о том, не он ли случайно грабанул на прошлой неделе коммерческий киоск в Соколином переулке… Рассуждая абстрактно, на ну очень уж громогласные вопли, клокочущие стоны и прочие непотребные звуки пламенной схватки правосудия с преступностью в твой кабинет может заглянуть начальник угрозыска. И, стараясь ни с кем не сталкиваться блуждающим взглядом, буркнуть с легким недовольством: «Ты там того… закругляйся!.. А то уж прохожие с улицы заходят и у дежурного интересуются, что за херня на 4-м этаже творится…» Но на практике обычно никто из руководства ничего не слышит; оно у нас в таких случаях – и глуховато, и подслеповато. А через дорогу от нас, в расположенном рядом здании районной прокуратуры, тоже на крики в РОВД внимания не обращают. Мало ли кто и чего там шумит, может – прочитали только что в газете очередной Указ Президента, и теперь громко выражают всеобщее одобрение… Кого-то бьют? Не может быть! Пусть пострадавший жалуется… И если сумеет доказать, что кричал именно он, и опер – тому виновник, тогда отправим опера на нары, не впервой. Оперов у нас –много, нам этого добра – не жалко…

Интересный вопрос: но что случится, если какой-либо опер-желторотик всё ж попытается помешать рванувшемуся к мировым рекордам пытливости коллеге? Или, что много хуже, накатает на него рапорт вышестоящему руководству и в прокуратуру: так и так, мол, самым наглым образом на моих глазах нарушалась капиталистическая законность, требую наказать виновников по всей строгости наших самых гуманных в мире законов!..» Ну и что? Во-первых, не накажут виновника, «У вас есть доказательства?.. Ах, нет… Смотрите, и сам якобы избитый в своих письменных объяснениях не подтверждает приведённые вами факты… Так как же прикажете вас понимать?» Во-вторых, даже если и вздумай на этот раз начальство пожертвовать «засветившемся» опером, слить его судьбу в устрашение всем прочим, «чтоб не слишком увлекались», – что от этого изменится? Другие продолжат пытать и терзать, ибо без этого в наших конкретных условиях Система не будет работать! Зато себе лично ты навредишь своим рапортом капитально. Сослуживцы тебя в упор перестанут замечать, лучшие дружки руки тебе больше не подадут. И единственное, что тебе останется – это немедленно уволиться из органов и уехать далеко-далеко…

Бить преступников – не стыдно и не позорно. Грязная работёнка, да, но – необходимая и неизбежная. Чертовски неприятная, но – важная и нужная обществу. До нас это делали, мы это делаем, после нас это ещё долго будут делать. Таков мир; кто пытался его изменить и пробить головой стену –те давно уж поотбивали себе рога и смиренно гниют на кладбище…

Пытать – не стыдно, а стыдно – доносить на товарищей.

Стукачам – позор; кто напарника заложит и крючков на коллег навешает, тот – никто.

Запомните все, желающие устроиться к нам на работу: в угрозыске ябед – не любят!

Владимир Куземко, специально для «УК»

P.S. Републикация материалов Владимира Куземко, возможна только с разрешения автора!