Антипедагогическая поэма

16-летние подростки выпили со своей пожилой учительницей, а потом изнасиловали ее и убили

Педагогическая поэма наших дней не приснилась бы Макаренко и в страшном сне. Пожилая сельская учительница пьет со своими учениками на лавочке “горькую”, после чего они ее насилуют и зверски забивают насмерть бутылкой из-под водки. “Пил – убил” – по статистике, после кражи это самое распространенное в России преступление.

Кошмарный случай в Краснодарском крае прогремел на всю страну, но ни во время расследования, ни на суде трое 16-летних подростков так и не смогли объяснить, зачем они это сделали. – Так выпили ж!.. – лишь пожимали плечами пацаны, осужденные за изнасилование и убийство на девять лет.

– Жизнь мы себе испортили! – буркнул Андрей Мелешко, главный заводила в троице.

О несчастной учительнице никто из них даже не вспомнил.

Выжженная степь обрывается прямо у моря. Вдоль берега жмутся поближе друг к дружке машины с краснодарскими и московскими номерами. В станице Должанская на берегу Азовского моря – пик сезона. Лето, жара, теплая вода – как и в любом курортном местечке, сейчас самое время заработать на весь оставшийся год.

В Должанке, как ее ласково называют местные жители, хорошо встречать старость. Многие так и делают – отработав на Севере не одно десятилетие, покупают здесь домик и остаются навсегда. Помотавшись по стране и уйдя на заслуженный отдых, возвращаются в родные края бывшие должанцы, каждый четвертый житель здесь – пенсионер. Для всех остальных, по большому счету, это не жизнь, а вилы.

На восьмитысячную Должанку 320 рабочих мест. Зарплата в совхозе тысяча – от силы полторы тысячи рублей, да и ту задерживают. Сначала всей станицей выходили в море, но браконьерское счастье оказалось недолгим, на тот же промысел одновременно с россиянами вышли и братья-украинцы. Дружно тянули они сети до тех пор, пока рыбы в Азове практически не осталось. Следом загнулся и рыбсовхоз, где трудилась половина мужского населения станицы. Потом в Должанке перестали освещать улицы, и по ночам здесь уже не один год хоть глаз выколи. Если б не водка, большинство станичников не знали бы, чем вообще себя занять: земля здесь не плодовитая, мелкая картошка, и та с трудом растет. Идти в фермеры нет никого смысла. Даже расходы на посевную не отобьешь.

Александр Иванович Мартышко выгодно отличался от прочих жителей Должанки. Работал техником на Ейском авиационном заводе, что в 40 км от станицы, где зарплату худо-бедно, но платили всегда, выпивал умеренно, по праздникам, даже спортом занимался: бегал по утрам по семь километров вдоль косы. Жену свою, учительницу физкультуры в местной школе, не обижал, более того, помогал ей во всем, и об этом знала вся станица.

– Валентина Петровна была настоящей женщиной и очень тяжело переживала бытовые неудобства. Поэтому не любила никуда ездить, особенно в поездах: не помыться, прическу толком не сделаешь, – вздыхает Александр Иванович. – Так что с ребятишками на спортивные соревнования ездил вместо нее обычно я.

С Валентиной Петровной он прожил 20 лет. Трижды она была беременна, и трижды – выкидыш. Диагноз “невынашиваемость” не оставил надежды на рождение ребенка, и супруги в конце концов смирились. Благо у Валентины Петровны была дочка от первого брака, ее-то они и растили. Александр Иванович часто уезжал в командировки, базы истребителей были тогда по всей стране, и их нужно было обслуживать. В конце 80-х он по контракту работал в Ираке, Валентина Петровна приезжала к нему в Багдад. Из загранкомандировки, незадолго до первых американских бомбежек, они вернулись с новенькой “восьмеркой”, на тот момент самой дорогой машиной в станице, кучей нарядов и впечатлений.

“На Валентину Петровну всегда было любо-дорого смотреть: она очень аккуратно и со вкусом одевалась, – частенько завидовали ей менее обеспеченные коллеги. – С учениками – она вела до 5-го класса – была строга, но справедлива. И искренне обижалась, что физкультуру никто никогда всерьез не воспринимает”. Сама она с детства выступала в цирке и считалась очень перспективной гимнасткой. Все ее друзья разъехались в Москву и Ленинград, а Валя не захотела родителей бросать и поступила в ближайший физкультурный институт.

Они и сами не поняли, когда между ними пробежала черная кошка, но постепенно они стали чужими друг другу. У них уже были внуки, когда в один ужасный день Александр Иванович собрал свои вещи и ушел из дома.

– Если бы я с ней остался, этого бы не случилось, – казнит он себя теперь.

А кто не пьет, скажи?

“Валь, возьми себя в руки – вон у меня тоже муж ушел к молодой, и у Любки тоже”, – как могли, успокаивали ее подруги. Через два года после того как они расстались, Александр Иванович действительно встретил молодую женщину, и в 49 лет наконец-то стал отцом. В жизни Валентины Петровны светлых сторон практически не было: парализовало отца, инвалида войны, и ей пришлось забрать его к себе. Дочка с очередным мужем устраивала жизнь в Сибири, оставив ей маленького сына Эдика. Она по-прежнему выглядела моложе своих лет, к ней даже сватались, но, встретив на улице бывшего мужа, она переходила на другую сторону. Кому-нибудь из них нужно было уехать из станицы, но такой возможности ни у нее, ни у него не было. А видеть его счастье было выше ее сил. И Валентина Петровна, читавшая раньше по вечерам зарубежную классику, нашла нового утешителя – бутылку. Доработав до 55 лет в школе, она ушла на пенсию.

Андрей Мелешко и Сашка Бражник гремели на всю школу. Хулиганье, вечная головная боль всех учителей. То мелочь у мелких пацанов отнимут, то напьются на улице и ломятся назад в классы.

– Я сколько раз со всеми ругалась: все мероприятия в школе проходили с алкоголем, в магазинах детям с 12 дня его продают, – говорит мать Мелешко. – Нет у школьника денег на пачку сигарет, так ему по штучке продают.

Своего Андрюшку она боготворила и всегда за него стояла горой, чего бы сынок ни натворил. Светленький, симпатичный – ангелочек и только, единственный ребенок. Отец давно в инвалидной коляске, из-за болезни ему по очереди отняли обе ноги. Андрей знал: лучше уж на лавочке переночевать, чем домой пьяным вернуться. Мать будет орать на всю улицу. Вот и не возвращался, родители вечно вытаскивали его из всяких притонов.

– Мелешко не раз возили в район на комиссию по делам несовершеннолетних, но становилось только хуже: он все наглел и наглел и в конце концов потерял всякие ориентиры, – говорит бывший завуч Людмила Ильинична. – У нас в соседней станице Камышевацкой есть реабилитационный центр для трудных подростков из неблагополучных семей, мы отправляем туда тех, у кого сложное положение – нечем зимой топить избу, нет денег на еду. Но Мелешко всегда отказывались.

Потом Андрей вообще перестал учиться, и его в 8-м классе оставили на второй год. Но и это не помогло – в итоге парня отправили в вечернюю школу.

Сашка Бражник считался парнем способным, особенно легко ему давалась математика. Воспитывала его одна мама. С Мелешко дружил с детства, вместе хулиганили, потом, как ни уговаривали его остаться, перевелся в “вечерку”, к Андрюхе. Как к ним прибился тихоня Артур Бонин, никто так и не понял, скорее всего на почве любви к алкоголю. Классика жанра – папа с мамой познакомились в местах не столь отдаленных, дома вечный притон: “гас”, “квас” и дым коромыслом.

Мамы всегда договорятся

Пацаны бухали уже с утра. То у детского садика посидят, то у магазина. “Дядь Вань, мы уже по домам собираемся”, – пряча бутылку, отчитались они, когда к ним вечером подошел местный участковый. Через полчаса в магазин отправилась Валентина Петровна – в тот день ее внучке исполнился год, и не пропустить стопку-другую по такому поводу она не могла.

– Опять сидите пьете! Шли бы учились! – не удержалась она, увидев, мягко говоря, слегка нетрезвую троицу.

Слово за слово, разговоры “за жизнь” короткими не получаются. За закуской пошли к Валентине Петровне.

– Конечно, ей нельзя было с ними выпивать, это была ее трагическая ошибка, – качает головой судья Сергей Панченко, рассматривавший дело об убийстве сельской учительницы. – В мое время такое было просто невозможно: для нас учителя были существами высшего порядка, я сам класса до третьего был уверен, что они даже в туалет не ходят.

Для Мелешко, Бражника и Бонина таких возвышенных категорий не существовало – для них она была обычной несчастной сельской теткой, их бывшей училкой физры, с которой, оказывается, можно запросто побухать на лавочке. Можно? Оказывается, да. А надоест ее нотации слушать – и по башке стукнуть.

Ее нашли утром за домом. К ноге привязан шарф, за него они ее тащили. Разорванные трусы, окровавленная одежда. Вместо лица – вмятина. “Эдь, Эдик, да что же это такое? Я вся в крови!” – соседка слышала, как она звала внука, это были ее последние слова. Как следует из приговора, Мелешко, Бражник и Бонин нанесли 56-летней Мартышко В.П. не менее десяти ударов бутылкой по голове каждый. Они били ее до тех пор, пока она не захлебнулась в крови. А перед этим изнасиловали. В обычной и извращенной форме.

За месяц до случившегося эти же пацаны завалились в дом к своей однокласснице с топором. Требовали деньги, которые она им якобы задолжала. Выпили с ее мамой. Ушли куда-то. Снова вернулись – уже без топора. Снова выпили, переспали с мамой, забрали все, что показалось ценным: серебряную цепочку стоимостью 230 рублей, серебряное кольцо (110 р.), магнитофон (500 р.), набор отверток (60 р.), наручные часы (30 р.) Утром мама девочки пошла к мамам мальчиков, и те ей добро вернули.

– Не насиловали мы Валентину Петровну – она сама хотела, – заявили пацаны на суде. У нас, мол, по-другому не принято, а если что не так – мамы договорятся.

“Эффект края”

Если бы в какой-нибудь шведской деревне трое подростков завалились к соседке с топором, с ними бы знали, что делать: психологи, врачи и в итоге – электронный браслет на руку. Их бы пока не стали сажать, но за ними бы следили. И они бы знали – в следующий раз, не дай бог, все будет по-взрослому.

В Должанке в прокуратуре больше месяца не могли понять, что это было – разбой? грабеж? – а пьяная троица бродила в это время по станице и ухмылялась. Раз с топором можно брать что хочешь, отчего ж чего-нибудь новенького не попробовать?

– Причины детской и подростковой агрессии изучаются давно и описаны во многих учебниках, – говорит главный детский психиатр России Владимир Волошин. – Здесь может быть дело и в общебиологических причинах: например, мальчик ловит бабочку и отрывает ей сначала лапку, потом крыло, ему все интересно, и он опытным путем ищет границу, через которую переступать нельзя. И может быть патология. Тогда уже с такими подростками должны работать психологи и психиатры.

Тюремное население России за последние 10 лет увеличилось почти в полтора раза и при этом заметно помолодело. Число несовершеннолетних, задержанных за правонарушения, возросло почти вдвое и составляет, по данным правозащитников, примерно 900 тысяч человек. Около 60 тысяч из них, то есть 15 процентов, – это дети младше 14 лет. Криминалисты утверждают: посидит пацан на зоне три года – и все, без вариантов, из него получится рецидивист. Эффект шока проходит через год, дальше наступает адаптация. Практически нет случаев, чтобы мальчишки потом не пришли на взрослую зону.

– Когда ребенок болеет, его лечит педиатр. У нас же детей – а по международной конвенции они дети до 18 лет – судят, как взрослых, – говорит один из разработчиков пакета законов об ювенальной (детской) юстиции Олег Зыков. – Между тем во всем мире уже доказано, что в основе детской преступности, как правило, лежит насилие в семье и ведомственный произвол. Собственно, поэтому во Франции в 80 процентах случаев ребенка рассматривают не как правонарушителя, а как жертву. Жертву того же психологического насилия, когда взрослые не желают или не могут понять проблемы ребенка. Существует масса коррекционных программ, о которых многие педагоги и социальные работники даже не догадываются. Ребенок прогуливает школу, у него нелады в семье – один звоночек за другим. Реакции нет, и дети продолжают расширять границы вседозволенности.

Ребенок не объект для репрессий, а субъект реабилитации – такова, по-мудреному, суть ювенальной системы, действующей практически во всем мире. У тех, кому нет 18, все свое: свои детские суды, психологи, психиатры, следователи. В Ростовской области, где уже почти два года в порядке эксперимента действуют ювенальные суды, отмечено существенное падение рецидивной преступности.

В станице Должанская о ювенальной юстиции даже не слышали. Там и инспектор по делам несовершеннолетних почти не бывает – дорого, не наездишься, 28 рублей в одну сторону, столько же в другую.

– Дети часто заходят поговорить, посоветоваться, так что же теперь, дверь не открывать? И ругать их тоже нельзя, ведь убить могут, – переживают педагоги, которые не знают, как теперь вести себя с учениками.

А по станице собирают подписи во все инстанции. “Сделайте так, чтобы Мелешко, Бражник и Бонин в Должанку больше никогда не вернулись. В колонии они окончательно в зверей превратятся. Мы их боимся. Очень!”

О том, что в Должанке чуть ли не половина семей неблагополучные, а школу прогуливают через одного, никто старается не думать.

Источник:МОСКОВСКИЙ КОМСОМОЛЕЦ