Почему мужчины бросают женщин-заключённых? Факты о женском быту в тюрьмах Беларуси, которые не говорят вслух
Вот уже 27 лет Беларусь Лукашенка проявляет псевдозаботу о женщинах. но стоит беларуске проявить гражданскую позицию, как она сразу же становится неправильной женщиной и плохой матерью, у которой могут отнять детей, а саму поместить в один из филиалов ада.
Правозащитница и член координационного совета Юлия Мицкевич открывает изданию kyky правду о женщинах и местах, которые постоянно прячут от глаз людей.
Сейчас в Беларуси действуют три женских колонии, и все они в Гомельской области. Существует еще три женских ЛТП (лечебно-трудовых профилактория) в Минской, Могилевской и Витебской областях. Фактически это те же тюрьмы с жёстким распорядком и ограничениями, но с той лишь разницей, что попасть на такое «лечение» можно без особых на то оснований. Но врачей там нет – женщин предполагают «излечить» трудотерапией, причем на самых тяжелых и грязных работах. Это практически бесплатный рабский труд, к которому тебя могут принудить, если, к примеру, милиция три раза зафиксировала факт нахождения в алкогольном опьянении.
Два года назад в Беларуси количество женщин было порядка 10% от всех заключенных (к примеру, в России этот показатель меньше – 7%). С учетом политического кризиса в 2020-м и 2021-м статистика будет несомненно грустнее, а процент женщин в тюрьмах – выше. Некоторые из этих женщин после подобных мест посадят здоровье так, что не смогут иметь детей. Часть из них заработает заболевания, которые в тюрьмах и лагерях никто не будет лечить, – как Ксения Луцкина, которая остается в камере с подозрением на онкологию. Еще часть – просто не справится с таким стрессом для организма: во время или уже после заключения – как Елена Амелина, которая погибла от коронавируса, подхваченного во время отбывания административных суток.
Сколько точно женщин сегодня отбывают наказание в беларуских тюрьмах, сказать сложно – такой статистики в открытом доступе нет. Но по данным World Prison Brief, Беларусь заняла первое место в Европе по количеству заключенных на душу населения. В Беларуси на 100 тысяч жителей приходится 345 заключенных, в Польше — 181. Кроме того, постоянно растет количество женщин-политзаключенных. По состоянию на 8 декабря 2021 года по политическим статьям наказание отбывает 105 женщин. И этот текст о том, как сейчас выглядит существование беларусок в колониях и ИВС.
«За 15 суток в ИВС я похудела на 9 килограммов»
KYKY: Я бы хотела поговорить с вами о положении женщин-заключенных в Беларуси. Знаю, что вы сами прошли через этот опыт. Расскажите, как происходило ваше задержание? Вы сталкивались с фактами насилия или давления в тюрьме?
Юлия Мицкевич (Ю.М.): Меня задержали 9 октября 2020 года. Возле офиса ко мне подошли люди в гражданском, предъявили удостоверения сотрудников по наркоконтролю и попросили пройти с ними. Я спросила, на каком основании меня задерживают, но мне только цыкнули: «Заткнись, сука, иначе хуже будет». В Октябрьском РУВД меня допрашивали более пяти часов без адвоката. Сначала вменяли 23.34 за участие в протестах, но на самом деле их интересовала деятельность в Координационном совете.
На следующий день меня перевели на Окрестина, куда ко мне приходил «по-дружески побеседовать» человек из Следственного комитета. Он сказал, что КС – это экстремистское бандформирование, участие в котором грозит уголовной ответственностью. И что от моих ответов будет зависеть срок, который мне дадут. Еще он был уверен, что наша фем-группа при КС занималась организацией и финансированием женских маршей, хотя это совсем не так.
Юлия Мицкевич. Фото: Гвидас Ковера
Суд проходил по скайпу, а на общение с адвокатом дали всего пять минут. В итоге адвокат произнес прекрасную речь, и мне сразу вынесли приговор – 15 суток. Понятно, что это был заказ, потому что накануне арестовали моих соратниц по фем-движению Ольгу Шпарагу и Светлану Гатальскую. Мы, кстати, потом оказались в одной камере в Жодино, куда меня этапировали после суда. Этапирование прошло тяжело, потому что я страдаю клаустрофобией. И в автозаке меня посадили в отдельную кабину размером со шкаф (так называемый «стакан» – Прим. KYKY). Там не было ни одного просвета, не хватало воздуха, и коленями я упиралась в дверь.
В Жодино было хуже, чем на Окрестина: там всегда горел свет и за 15 суток нас водили в душ всего один раз, а на прогулку – два раза на 15 минут. Сильно выручали медицинские маски, которыми мы прикрывали глаза, чтобы не так ярко бил свет. Их же использовали в качестве губок для мытья. Отдельная тема – это охранники, которые любят самоутверждаться. Был у нас один, который заставлял каждый раз в его присутствии становиться лицом к стенке и называть имя, фамилию и статью, потому что «начальник зашел». За 15 суток я похудела на 9 килограммов. Одна из женщин заболела ковидом, ей было очень плохо, но врач на осмотр так и не пришел. Это такое наплевательское отношение к людям, причем к «политическим» отношение намного хуже, чем ко всем остальным. Но несмотря на все лишения, у нас было сильное тюремное сестринство. Например, девочки делились бельем, потому что у некоторых не было сменного, если не успели передать посылку. По вечерам мы вместе пели, рисовали и поддерживали друг друга, особенно если видели, что кому-то становится психологически плохо. Возможно, я бы никогда не познакомилась с такими потрясающими и смелыми женщинами, если бы не ИВС.
KYKY: Такие условия содержания – это разновидность пытки или попустительство и халатность на местах?
Ю.М.: Думаю, разновидность пытки. Отношение такое, что раз ты в тюрьме, человеческие условия тебе не положены. Хотя это странное отношение, ведь подобные учреждения должны исправлять, а не только наказывать. Конечно, можно написать жалобу, и ее будут рассматривать. Другой вопрос – какова правоприменительная практика? Я не слышала о кейсах, когда кто-либо смог добиться изменений по факту жалобы и отстоять свои права. Хотя моя сокамерница сказала: «Спасибо политическим – вы умеете отстаивать свои права и пишете жалобы. Благодаря этому у нас, наконец, заменили старые вонючие матрасы на новые».
И если на воле государство показывает псевдозаботу о женщинах, то как только эти женщины попадают в тюрьму, оказываются в абсолютно в равных условиях с мужчинами – физиологические особенности не учитываются. Например, душ предусмотрен максимум раз в неделю, как и возможность постирать белье. Никому не интересно, что у женщин бывают менструации, что у них другие потребности по гигиене. Кроме того, в камерах достаточно холодно. Но даже зимой нужно ходить в робе, которая предполагает ношение юбки, а не штанов. Это ведет к проблемам с репродуктивной системой – некоторые не могут в будущем иметь детей. Конечно, правозащитники пробовали изменить эту ситуацию, подавали ходатайства, чтобы изменить вид униформы, но все бесполезно. Беларускому государству сегодня плевать даже на тех, кто находится на воле, не говоря уже про заключенных. Это люди второго сорта для так называемой власти. И медицинскую помощь получить в колонии трудно – врачей не хватает. Более того, обращение за медпомощью часто расценивают как симуляцию. И из года в год фиксируются смерти из-за неоказания или несвоевременного оказания медицинской помощи.
KYKY: Ведется ли какая-то статистика по таким смертям?
Ю.М.: Со статистикой в Беларуси в целом большие проблемы, не говоря уже про закрытую пенитенциарную систему. Поэтому фиксируются такие случаи со слов людей, которые выходят на волю, либо от родственников погибших. Но в открытом доступе статистики, конечно, нет.
«Почему развёлся с женой? Ну, не выдержал – он же мужчина, он же полигамный»
KYKY: Закон в стране больше не работает, НКО разгромлены. Контролирует ли кто-то в принципе сегодня условия содержания в ИВС и колониях, а также факты нарушений в пенитенциарной системе?
Ю.М.: Есть инициатива Politzek.me, которая занимается защитой прав политзаключенных, «Весна», международные правозащитные организации, которые собирают кейсы, чтобы потом представить их в ООН. Но в стране, где не работают законы, сложно что-то говорить о положении не только женщин-заключенных, а всех заключенных в принципе. Тюремная система Беларуси построена на пытках и насилии – когда круглосуточно горит свет в камерах, когда не водят на прогулки и в душ, когда выкручивают руки и приказывают смотреть в стену, когда постоянно оскорбляют. За попытку отстаивать свои права могут наказать штрафным изолятором, отобрать личные вещи, лишить передач и писем. Либо направить на психиатрическое принудительное освидетельствование и оставить на какое-то время в дурдоме. Часто применяется и психологическое давление через детей, чтобы выбить признательные показания, запугать или заставить подчиняться правилам. Во время допросов женщины часто слышат: «Какая же ты мать, если не занимаешься детьми?» И угрозы, что отберут детей, поставят на учет СОП (социально опасное положение – Прим. KYKY). Кстати, в отношении мужчин такой метод давления не применяется, даже если у них есть дети.
KYKY: Почему?
Ю.М.: Конечно, есть установки, которые сохраняются в обществе на протяжении последних десятилетий. Но если говорить о конкретном государственном режиме и людях, которые этот режим воплощают…. Лукашенко – это воплощение патриархата. Он не считает женщин самостоятельными, независимыми, способными что-то решать. Посмотрите, как он высказывался о женщинах, которые выходили на акции протеста. Для него они проститутки, потому что не сидят дома и не варят борщ. Женщина в нашем обществе обязана заботиться о детях, потому что «у нее инстинкт». К мужчине в этом плане у общества более снисходительное отношение. И государство культивирует эти скрепы, потому что это хороший инструмент давления. Если женщине сказать: «пойдешь на марш – сядешь, а твои дети поедут в приют» – это сработает безотказно.
KYKY: На днях был вынесен приговор Ольге Золотарь – матери пятерых детей. Она осуждена на 4 года за организацию дворовых чаепитий – это ужасный кейс, который подается под соусом того, что она якобы плохая мать и в принципе плохая женщина.
Ю.М.: Да, потому что это показательный кейс. Ольга позволила себе быть политически активной – ей этого не простили. «Какая гражданская позиция, если у тебя дети?» Это интерпретируется именно так. И не только в отношении Ольги, но и других женщин, которые участвовали в протестах. «Они же матери» и вот это всё. К слову тех, кто допрашивал Колесникову, очень злило, что, в отличие от ее боевых подруг Светланы и Вероники, на Марию нельзя было надавить через детей.
KYKY: Женщинам в Беларуси не дают пожизненного заключения и не применяют высшую меру наказания. Это, конечно, хорошо, хотя смертной казни не должно быть в принципе, но связаны ли такие «послабления» с теми же патриархальными скрепами, о которых мы с вами говорим? Женщина в Беларуси расценивается как человек второго сорта?
Ю.М.: В нашем обществе есть псевдозабота о женщинах. Лукашенко постоянно обращается к этой риторике, мол, женщины – мои самые любимые избиратели, а я для них – отец нации, батька. И государство как будто проявляет эту повышенную заботу о женщинах, по крайней мере, так преподносится. В том числе через отсутствие смертной казни, пожизненного заключения и так далее. Но вся эта так называемая забота заканчивается, как только женщина проявляет активную гражданскую позицию. Особенно в сферах, к которым Лукашенко неравнодушен, – например, в спорте, сфере красоты. Елену Левченко и Ольгу Хиженкову наказывали особенно сильно, потому что их позицию приравняли к предательству – эти девушки представляли сферы, которые Лукашенко считал своей вотчиной, где он бог и царь. И конечно, таких женщин он будет маркировать, как «неправильных». Потому что правильные женщины – это жены и матери, которые сидят дома, например, Качанова или Ермакова. К слову, для таких «правильных» женщин был создан Беларуский союз женщин, который не имеет никакого отношения к защите прав и интересов женщин. Так что даже псевдозаботы ждать от этого союза не стоит. Для «неправильных» у государства есть только репрессии. Например, правозащитницу Марфу Рабкову сегодня наказывают особенно сильно за то, что она отказывается давать показания. И ей светит до 20 лет тюрьмы по 11 статьям, которые ей вменяют. Или политзаключенная Наталья Херше, которая является гражданкой Швейцарии, – ее сейчас сильно прессуют в тюрьме. Так вот, ее муж сначала подал на развод, а потом просил подписать прошение о помиловании, чтобы «начать всё сначала».
KYKY: Я как раз с вами хотела поговорить, почему мужчины, как правило, не ждут своих женщин из тюрьмы, а женщины – наоборот. Есть даже регулярная практика, что женщины влюбляются в заключенных по переписке и готовы ждать их годами. Что это за жертвенность? Я уверена, что если посмотреть статистику, то процент бракоразводных процессов в женских колониях будет гораздо больше, чем по заключению браков.
Ю.М.: Насчет статистики не скажу, но знаю случаи, когда женщины беременели после того, как мужья приезжали к ним в колонию на свидания. И если мужчина потом отказывался забирать ребенка, таких детей отправляли в приют. Браки в колониях тоже заключаются, но их не так много по сравнению с разводами. Почему мужчины так себя ведут? Потому что могут себе позволить. «Ну, не выдержал – он же мужчина, он же по природе полигамный». Примерно так отреагирует общество – это не вызовет большого порицания. Но если бы на развод подала женщина, ее бы осуждали. В нашем обществе с детства девочкам прививается жертвенность, что нужно до конца быть со своим мужем, даже если он пьет, бьет или сел в тюрьму. Медиапространство тоже формируется соответствующим образом. Картинка жены, которая ждет мужа из тюрьмы, – это социально одобряемая картинка. Тиражируемый образ нормативно правильной женщины. Хотя есть и другие примеры, когда мужья поддерживают своих женщин в тюрьме. Например, когда я отбывала «сутки» в компании Ольги Шпараги и Светланы Готальской, наши мужья объединились и оказывали огромную поддержку: передавали посылки, письма, сообщили информацию в медиа. Поэтому мужчины-профеминисты тоже есть.
Женская исправительная колония №4 в Гомеле. Фото: Sputnik
«Это рабский труд, за который не всегда платят»
KYKY: Если ни муж, ни родственники не поддерживают в тюрьме, можно ли получить поддержку извне? Есть такие инструменты?
Ю.М.: Это интересный вопрос. У женщин-политзаключенных такая поддержка есть, даже если нет близких родственников или мужа. Есть общественные организации и волонтеры, которые эту помощь организовывают: собирают и передают посылки, письма, зачисляют на счет деньги. У обычных заключенных история намного печальнее.
Я знаю, что у некоторых НКО были попытки заниматься правами женщин в тюрьмах, но это такая закрытая система… Хотя Ольга Карач делала доклады по этой теме. Еще защитой прав женщин-заключенных занималась правозащитница Раиса Михайловская, но после августа 2020 года работать в этом направлении стало невозможно. Поэтому сегодня я не представляю, как можно помочь людям в такой ситуации. По сути, если заключенный остается без поддержки на воле, помощи ждать неоткуда.
KYKY: Но ведь в колонии можно заработать какие-то деньги, чтобы купить самое необходимое. Хотя зачастую это почти бесплатный труд за несколько рублей в месяц. Труд в колонии – это поощрение или наказание?
Ю.М.: Тюрьма в целом построена на насилии и пытках, а труд одновременно может выступать как наказанием, так и поощрением, в зависимости от конкретной ситуации. Например, Ольга Класковская (бывшая журналистка «Народной воли» – Прим. KYKY) отказалась в колонии шить спецодежду для сотрудников милиции – и ее поместили в штрафной изолятор. То есть в ее истории это было наказанием. Есть и другие случаи, когда за неповиновение или нарушение правил наказывают лишением труда. Например, если у женщины нет никакой поддержки извне и в качестве наказания ее лишают возможности заработать хоть что-то для своего обеспечения.
KYKY: Колесниковой тоже угрожали, что она поедет на зону шить униформу силовикам.
Ю.М.: Мария все еще находится в СИЗО, несмотря на вынесенный приговор, поэтому она не работает. Но в колонии, вероятно, она будет работать, как и все остальные, потому что от труда невозможно отказаться. Точнее за отказ применяются штрафные санкции и наказания.
KYKY: В Беларуси есть еще такой тип учреждений, как ЛТП с адскими условиями содержания. По факту это тюрьма, куда можно попасть без особых оснований. Почему такие учреждения до сих пор возможны?
Ю.М.: Действительно, чтобы попасть в ЛТП, не нужно делать ничего противозаконного – достаточно, чтобы милиция три раза зафиксировала факт нахождения в алкогольном или наркотическом опьянении. Этого хватит, чтобы человека поставили на учет и отправили «исправляться». Никакой медицинской помощи в таких учреждениях не оказывается – там не предусмотрено ни врачей, ни психологов. Женщины, которые побывали в ЛТП, рассказывали, что их заставляли таскать шифер, работать на свалке – делать тяжелую и грязную работу, которая негативно может сказываться на здоровье. Это рабский труд, за который должны платить, но так происходит далеко не всегда – могут заплатить меньше или вовсе не заплатить. И добиться правды фактически невозможно. После такого «исправления» на женщину накладывается еще и социальное клеймо: раз попала в ЛТП, значит алкоголичка или наркоманка. В нашем обществе пока нет широкого понимания, что алкоголизм и наркомания – это заболевания, с которыми нужно бороться комплексно, а не бесплатным рабским трудом.
KYKY: Как вы считаете, стигма, что бывшие заключенные – это не полноценные члены общества, ослабла после того, как в Беларуси появилась политическая статья 23.34?
Ю.М.: В обществе есть много предубеждений – никто не будет разбираться по какой статье ты сидел. Если сидел – значит виноват. И это не только политические статьи, но и «наркотические» – например, 328 статья, по которой дают огромные сроки. Дело в том, что в Беларуси нет разницы между хранением и распространением наркотиков. Поэтому если тебя взяли с «косяком» в кармане, можно получить как за распространение, а это огромный срок.
И, конечно, женщины получают больше стигматизации после выхода из тюрьмы по уголовным статьям, нежели мужчины: им сложнее потом устроиться на работу, завести семью. Кроме того, когда человек выходит из тюрьмы, он психологически уязвим – может начаться депрессия, ПТСР. Поддержка очень важна, но если ее нет, многие начинают искать ее в алкоголе и наркотиках. У НКО были попытки работать с бывшими заключенными, но для этого все равно нужно взаимодействие с государственными институтами, чтобы поддержка была комплексной. На это нет политической воли, а своими силами НКО может помочь лишь 10-20 заключенным в год. Но ведь людей, которым требуется помощь, гораздо больше. И этим людям важно рассказывать об их правах, переобучать, помогать с трудоустройством. Это большая работа, которая в других странах проходит при поддержке государства. Есть исследование, где говорится, что чем большая проводится работа по социализации бывших заключенных, тем меньший процент из них обратно возвращаются в тюрьму. И в таких странах, как Дания, Швеция, Нидерланды тюрьмы сейчас закрывают за ненадобностью – работа по социализации там налажена хорошо.
KYKY: Один из шансов на социализацию – это возможность получить образование в тюрьме. В Беларуси есть такие программы?
Ю.М.: В Беларуси нет возможности получить высшее образование в тюрьме, хотя в 2015 году с подачи одной из немецких НКО совместно с Минским инновационным университетом был запущен проект «Образование открывает двери» на базе Гомельской женской колонии №4. Там оборудовали компьютерный класс и электронную библиотеку при колонии. Проект давал возможность дистанционно получить высшее образование, но этим шансом воспользовалось не более 20 человек – не было интереса. В 2019 году Минский инновационный университет не прошел аккредитацию, и программа была закрыта. Поэтому на данный момент есть возможность пройти только какие-то курсы профессиональной подготовки, либо закончить общее образование.
Юлия Мицкевич. Фото: Гвидас Ковера
KYKY: Стоит ли после освобождения подавать жалобы на условия содержания, либо это может обернуться вторым арестом?
Ю.М.: Всегда стоит отстаивать свои права. В Беларуси арестовывают не за жалобы, а за то, что нужно арестовать и выполнить план. Но именно такие обращения позволяют привлекать внимание к теме заключенных в Беларуси. Конечно, представителям так называемой власти не нравятся такие разбирательства, но за свои права нужно бороться. Например, можно обратиться к правозащитникам «Весны» или инициативы Politzek.mе, которые скоординируют по дальнейшим действиям. Также важно информировать международное сообщество, предоставляя кейсы в Европейский суд по правам человека в Страсбурге и Комитет против пыток ООН.
KYKY: В тех условиях, которые сложились сегодня в Беларуси, что реально может сделать гражданское общество, чтобы улучшить положение женщин в тюрьме?
Ю.М.: В первую очередь, нужно продолжать информировать о конкретных кейсах СМИ и международные организации. Это важно, чтобы такие дела не забывались, чтобы к ним было пристальное внимание. И чтобы те, кто находится по другую сторону баррикад и исполняет преступные приказы, знали, что никто ничего не забыл. Мы все помним, отслеживаем и продолжаем борьбу. И рано или поздно все, кто развязывал репрессии, ответят перед законом.
Также необходимо писать письма со словами поддержки политзаключенным. Вы даже не представляете, как им важны эти слова, особенно в период праздников. Конечно, люди могут написать только политическим заключенным, потому что известны адреса. Но хочется, чтобы и другие женщины, которые оказались за решеткой, тоже чувствовали поддержку и внимание. Передавайте слова поддержки всем женщинам, вне зависимости от статьи, по которой они отбывают наказание. Ведь, в первую очередь, мы все – люди.
Tweet
