Я был сокамерником Ходорковского

Сокамерник Михаила Ходорковского Петр Щедров, отсидевший за мошенничество в общей сложности 18 лет, недавно вышел на волю и… явился к журналистам. Сам, без конвоя. Предъявил подлинные документы, подтверждающие факт нахождения с олигархом в одной камере, и запросил с корреспондента «три тысячи за интервью»– Долларов?! – схватился я за сердце.

– Ну что вы, я же не сумасшедший! – успокоил меня сокамерник олигарха.

«Меня даже сторожем на работу не берут, – объяснил свою меркантильность бывший зек Щедров. – А работать «по специальности» уже не могу. Стар. Нет куража, каскада нет! Кстати, в том, что я продал вам интервью, возможно, и кроется причина: почему именно меня посадили в одну камеру с Ходорковским.

– ?!!

– Продать что-то я могу, но просить – никогда. А перед соблазном что-то выпросить у Ходорковского не всякий устоит. Я даже слышал, что одного из сокамерников Михаилу Борисовичу пришлось ставить на место. Ходорковский прямо сказал ему, что пресмыкаться перед ним бесполезно.

Хотя, думаю, наверняка учитывалось, что у меня два высших образования, судимость по той же 159-й статье (правда, моя история попроще – невозврат крупной суммы денег), характер спокойный, уравновешенный и внешность для «сидельца» нетипичная.

Кстати, наш сосед по камере, 38-летний Слава (фамилии не помню), сторож склада с наркотиками, тоже вполне подходил для соседства со знаменитостью. Он никто – просто милый приятный человек. 16 – 18 часов в сутки Слава не поднимался с койки и просто смотрел или в телевизор, или в потолок.

Иногда он матерился…

– То есть для Ходорковского подбиралась комфортная компания?

– Ну они же имеют в виду, что у него 20 – 30 адвокатов, которые, если что, поднимут шум на весь мир!

– Как ваша камера встретила олигарха?

– Это было где-то 23 – 24 июня прошлого года. В этот момент нас в четырехместной камере было двое – я и Слава. Открылась дверь, и вдруг вошел он. В руках большие сумки и какая-то этажерка для фруктов. Занял две койки (спал Ходорковский на верхней, нижняя служила полкой для книг и бумаг.) С улыбкой представился: «Я Ходорковский Михаил Борисович». Они обнялись со Славой, как старые знакомые, так как раньше сидели вместе в другой камере. Слава мне рассказывал, что был с ним с первых дней, когда Михаила Борисовича арестовали. Ходорковский первые два дня заключения переживал очень тяжело – не вставал с кровати и почти ничего не ел.

Но при мне таких нервных срывов не было. После суда в камеру Ходорковский входил с неизменной солнечной улыбкой и спокойно рассказывал о слушаниях. Причем это иногда совпадало слово в слово с газетными отчетами, которые я читал на следующий день.

– На здоровье Ходорковский не жаловался?

– Однажды обмолвился, что плохо спит. Я попросил жену прислать успокоительные травки. Ходорковский внимательно относился к своему здоровью. Например, старался, чтобы в камере всегда был свежий воздух. У нас всегда работали три вентилятора вне зависимости от погоды. Даже когда мы ходили по камере в одних плавках.

– По фене в камере разговаривали?

– У нас это не было принято. Но иногда Ходорковский все-таки матерился. Когда читал что-то нехорошее о себе в газетах. Однажды был вне себя после какой-то телевизионной передачи.

– Наверное, появление в вашей камере олигарха сделало ее скатертью-самобранкой?

– Никаких послаблений не было. Скорее, наоборот. До появления Ходорковского с воли разрешали передавать холодильники, телевизоры, вентиляторы. Но, когда Михаил Борисович написал заявление на холодильник, ему отказали. Я написал на вентилятор – отказали. Затем пришел начальник изолятора и сказал Ходорковскому: «У нас нет возможности разрешить вам свою технику. Напишите заявление об аренде». Так у него появился казенный холодильник, который он полностью забил своими любимыми йогуртами. А за аренду надо платить. Я, например, платил за единственный в нашей камере телевизор 18 рублей в сутки. Кстати, не разрешили Ходорковскому еженедельно выбрасывать свои тренировочные костюмы (местная прачечная стирала неидеально), дескать, вещевая передача только два раза в год. Но элитное постельное белье прекрасного качества выбрасывать каждую неделю разрешили.



…к баланде не притрагивался…

– А за что еще платил тюрьме олигарх?

– Если честно, в том числе и за нас со Славиком. Он оплачивал наше посещение спортзала (три тренажера, две штанги и гантели) – 108 рублей за сеанс. Кроме того, мы могли заказать себе продукты из тюремного магазина, который имел фантастический для этой системы ассортимент! 700 наименований!!! Помню, в первый раз мы пошли в магазин. У меня были деньги, а у Славика не было. Ходорковский сделал заказ и передал прайс Славику, мол, заказывай что хочешь. Ну Славик и заказал – не только на себя, но и на меня. Мне стало неудобно, и я сказал об этом Ходорковскому, когда мы занимались в спортзале. Тот только поморщился – не волнуйтесь, не напрягайтесь. Деньги есть.

– И чем ваш сосед питался?

– Меня потрясла его диета. Ходорковский удивительно мало ел. Раз в день. К тюремной баланде он даже не притрагивался. Утром он шел на часовую прогулку, весь день проводил с адвокатами, а вечером усталый приходил в камеру. Читая газеты и письма, он вытаскивал из холодильника пакетики с обычным набором – помидоры черри, огурцы, зелень, копченый сыр всевозможных видов. И только раз в неделю он позволял съесть себе кусочек курицы. Я предлагал ему сварить супчику на кипятильнике, но Ходорковский отказался.

– Он что, вегетарианец?

– Нет. Ходорковский делал это намеренно. Он сам мне рассказывал, что он большой любитель посидеть за хорошим столом и выпить водочки. И, по-моему, такой диетой он готовил себя к возможным лишениям, которые могут ждать его в будущем.

– А может, он просто боялся яда?

– Таких ужасов в этом спецучреждении быть не может. Сюда не помещают людей, с которыми вдруг что-то может произойти. СпецСИЗО 99/1 Минюста России – единственное в своем роде.

Маленькая тюрьма на пару десятков камер, где отношение к заключенному вежливое до приторности. Только на «вы», только «будьте любезны», «извините, пожалуйста»… Когда меня сюда привезли, сокамерники сразу сказали: «Знаешь, а здесь не бьют!»

– Ходорковский подозревал, что среди его соседей – сотрудник спецслужб? Или в переводе на лагерный язык – «наседка».

– Чушь это собачья! В наше-то время технического прогресса… Этот миф обычно распространен у новичков через 6 – 7 месяцев заключения…

…мыл полы одной ногой…

– Судя по всему, в камере олигарх был в авторитете…

– У нас была вполне демократичная камера. Да, Славик мыл полы, но не потому, что его кто-то заставлял. Он уважал мою старость и величие Ходорковского. Например, ушли мы с Михаилом Борисовичем в спортзал, а он пол моет. «Ну вот вы, Слава, опять!» – ворчит Ходорковский, но тряпку не отбирает…

Не забывайте, что он много работал с адвокатами и находился в камере только вечерами и по воскресеньям. А людей, которые так много работают в деле, в тюрьме не принято занимать уборкой.

– Видимо, и туалет чистил безотказный Славик…

– Нет, я никому не позволял это делать и чистил сам. Я очень брезгливый человек и считаю, что туалет должен быть в идеальной чистоте. Но генеральные уборки делали вместе.

– И Ходорковский мыл полы и туалет?

– Не мыл. Стены, кажется, протирал… Хотя, бывало, разольет что-нибудь на пол, кинет на лужу тряпку, ну и повозит ее немного ногой.

– Ну и как вам сокамерник Ходорковский?

– Это подарок! Ничем нас он не напрягал. Например, я очень много курю. А он закурил только недавно в следственном изоляторе – несколько сигарет в неделю легкого «Парламента». Я спросил, не мешает ли дым. Ходорковский меня успокоил: «Не парьтесь, Петр Владимирович (мы с ним друг друга только по имени-отчеству величали), меня это совершенно не волнует».

Но самое главное – с Ходорковским было приятно поговорить. Поверьте, встретиться в камере с интеллигентным человеком – дорогого стоит!

– И о чем вы разговаривали?

– О литературе, о философии, о религии, о политике.

– О политике? С этого места поподробнее: многих интересует, какие планы у Ходорковского, например, на 2008 год?

– (Раздраженно.) Вы мне сначала объясните: каким образом я смог произвести на вас впечатление идиота? Вы думаете, если бы на самом деле Ходорковский поделился со мной своими планами, я бы вам рассказал? Скажу только одно – он мечтает создать университет. Бросить все к чертовой матери! Все виды бизнеса, политику…

– Давал ли он оценки того, что происходит в стране?

– Не помню. Я сам не спрашивал. Задавать вопросы там вообще не принято… И вообще – лучше не знать! Подальше быть от этого. Кстати, от Ходорковского тоже. Я ему так и сказал. Посмеялись. Он вообще человек с хорошим чувством юмора.

– Философствовали о чем?

– Ходорковский уверен, что на свете нет незыблемых истин. Он против каких бы то ни было формулировок. «Вместо формулы я лучше объясню, как я это вижу, – говорил Ходорковский. – Человеческое знание за века изменилось, и формулировки уже никуда не годятся. За ними теряется истина».

Но больше говорили о религии. Михаил Борисович считает, что Русская православная церковь очень виновата перед своим народом. Она предала народ светской власти и со времен Петра поддерживает ее во всем. Ходорковский считает, что Церковь должна быть более самостоятельной. Кстати, Михаил Борисович – православный человек, и в тюрьме он встречался с одним из высокопоставленных иерархов церкви. Ходорковский потом просил о второй встрече, но ему почему-то отказали.

…и называл себя публичным

– Говорят, Ходорковский в камере читает книги в стиле фэнтези?! Как-то несерьезно для олигарха!

– Представьте, в 14 – 15 лет, когда складываются приоритеты в литературе, как ему было достать книгу с этим жанром?! Тем более что ему всегда не хватало времени – стройотряды, БАМ, молодежный центр, МЕНАТЕП, «ЮКОС». И вот наконец появилось время все это читать.

– Рассказывал он вам о своем прошлом?

– О БАМе. Причем иногда истории не очень веселые. Например, как он раненого товарища после драки на спине к врачу тащил.

– Ну хоть чем-то вас Ходорковский раздражал?

(После большой паузы.)

– А почему вы не хотите спросить меня: понравился ли Ходорковский мне или нет? Вы как будто решили, что он мне понравился?

– Вы все интервью говорите о Ходорковском только хорошее!

– Я вам говорил, что никаких претензий к нему у меня нет как к со-ка-мер-ни-ку! Но он не девица на выданье! Мне многое могло и не нравиться. Например, как он держит людей на дистанции. Я старый человек и считаю так: дистанцию держать, конечно, надо. Но только тогда, когда надо. В тюрьме беда у всех – можно иногда и участие проявить. Ходорковский слишком много подтрунивал над бедным Славиком, который, ожидая суда, был ни жив ни мертв от страха.

«Я хоть и неопытный человек, но уже знаю, что в тюрьме трудно только первые пять лет! – говорил ему Ходорковский. – Дадут тебе ну десять, ну двенадцать – подумаешь!» Я однажды попросил его быть со Славиком поаккуратнее. Но Ходорковский, как обычно, только отмахнулся, мол, все будет нормально. Кстати, я тогда не знал, что Ходорковский оплатил ему адвоката. Славик как-то рассказал ему о том, какого защитника он собирается нанять, и Ходорковский, одобрив выбор, по своей инициативе выделил деньги. Адвокат оказался действительно хорошим – Славик получил условный срок.

– Благородный поступок!

– Согласен. Но это и объясняет его отношение к несчастному сторожу Славе. Я мог заплатить за себя, и, вероятно, поэтому Ходорковский относился ко мне более уважительно. У меня вообще сложилось впечатление, что Ходорковского мало волнует чья-то из наших судеб.

– Но такому человеку, который ворочает миллиардами долларов, можно это простить?

– Можно. Но букашка, которую вы давите, не испытывает от этого восторга. Я не могу обвинить его в том, что он не помогал нам. Помогал! Но эта дистанция между ним и нами, смертными, меня смущала.

Хотя, знаете, Ходорковский часто называл себя «публичным человеком». И как-то сказал мне: «Публичные люди не могут быть хорошими или плохими».

– Вам хотелось бы снова встретиться с Ходорковским уже на свободе?

– Конечно. Но столько лет я не проживу…

Владимир Ворсобин Комсомольская правда