Как устроена система похищений, пыток и террора в центре украинского партизанского сопротивления — оккупированном Мелитополе
Мелитополь в Запорожской области Украины живет под российской оккупацией с первых дней полномасштабного вторжения. За это время город превратился в центр партизанского сопротивления и одновременно в самую большую тюрьму в Европе, где россияне похищают и пытают сотни местных жителей.
Журналисты издания «Важные истории» поговорили с людьми, которым удалось выбраться живыми из мелитопольских пыточных камер и рассказывают, как устроена система террора на оккупированных территориях.
«Обосновались, понавезли спецслужбы и открыли свои пыточные»
Уже 25 февраля 2022 года в Мелитополь зашли российские военные. В первые дни местные жители грубили оккупантам, требовали уйти с их земли. «Первую неделю они [российские военные] реагировали сдержанно. Не шли на конфликт. Когда люди спрашивали: “Зачем вы здесь? Идите отсюда!”, они опускали глаза, отводили взгляд. А потом уже начали клыки показывать, когда более-менее обосновались, понавезли спецслужбы, открыли комендатуры, пыточные открыли. Начали забирать людей», — вспоминает 29-летний ландшафтный дизайнер из Мелитополя Максим Иванов.
Впервые Максима с его девушкой Татьяной Бех похитили в начале апреля 2022 года. «Мы вышли из дома, у меня был с собой [украинский] флажок автомобильный. Рядом проезжала БТР, я достал флажок, машу и кричу: “Валите с нашей земли”. Они остановились, обступили меня человек десять, флаг бросили на землю, растоптали. Сказали: “Сейчас повезем вас перевоспитывать”».
Максима и Татьяну оставили на ночь в местной комендатуре. Там же были и другие люди, которых задерживали за проукраинскую позицию или нарушение комендантского часа. «Говорили [российские военные]: “Ты “Слава Украине” кричал? Теперь кричи: “Слава России”. Я говорил, что не буду кричать эту хрень, после этого начинали бить резиновыми дубинками. Тогда мне казалось, что били сильно». Через два дня Максиму и Татьяне предложили подписать бумагу, что они претензий не имеют, и отпустили.
В марте подобные похищения стали массовыми. Заработала украинская горячая линия «Викрадені мелітопольці» («Похищенные мелитопольцы». — Прим. ред.), куда люди сообщали о похищении родственников. Им подсказывали, как действовать, в какие ведомства обращаться, там же люди могли получить помощь психолога.
Сотрудница кол-центра Наталья рассказала «Важным историям», что в начале оккупации россияне похищали людей из органов местного самоуправления. Ближе к осени, когда оккупационные власти хотели ввести учебный процесс по российским программам, похищали директоров и учителей школ, которые продолжали преподавать по украинским стандартам. «Потом пошли фермеры. Был период, когда они похищали очень много ветеранов АТО («Антитеррористической операции», как в Украине официально называли войну в Донбассе в 2014—2018 годах; после 2018 года — «операция объединённых сил», — Прим. ред.), — рассказывает Наталья. — И очень много бизнесменов, их похищали с целью выкупа».
С начала полномасштабной войны работники горячей линии зафиксировали 311 похищений, 107 человек до сих пор находятся в плену, о 56 из них ничего не известно. По оценкам сотрудников горячей линии «Викрадені мелітопольці», реальное количество похищенных в три-четыре раза больше.
«Было помещение с цепями внутри, рядом небольшой спортзал с людьми с мешками на головах»
Похищениями и издевательствами особенно в первый год российские силовики пытались заставить жителей сотрудничать с оккупационными властями, а если не получалось — находили способ заработать.
«Работать с Россией я отказывался с первого дня, и мне постоянно задавали вопрос “почему”, это же светлое будущее на всю жизнь. Предлагали пойти в управление, им нужны были и мэры, и замы. Говорили: “Нам не хватает таких, как вы, на руководящих должностях, вы имеете опыт, руководили фирмой, знаете очень много людей в городе”, — вспоминает мелитопольский бизнесмен Сергей, который занимался ремонтом техники. — Я отказывался. Хотел спокойно пересидеть до освобождения, но не дали».
В сентябре 2022 года Сергея похитили. Привезли в здание бывшего ПТУ-24. По словам Сергея, на первом и втором этажах поселились сотрудники Росгвардии, а в подвальных помещениях, складах и спортзале оборудовали пыточные. Перед допросом его провели по подвалам, чтобы показать, что его ждет: «Было помещение с цепями внутри, рядом был небольшой спортзал, в котором находились люди. Они сидели на полу в разных углах с мешками на головах».
Связанного Сергея избивали несколько часов. «Вот эта вся хрень, которая идет на российском ТВ, это все один в один звучало от них: что они великая держава, нас освободили, у нас здесь нацисты, — вспоминает Сергей. — Я говорю, да нет здесь нацистов, я живу в этой стране с рождения. За “неправильные” ответы каждый раз получал. Они угрожали физической расправой моей семье, детям. Я верил. Я знал, что они творили в Мелитополе и других оккупированных городах».
После избиения пришел человек, который представился «полковником ФСБ» и сказал, что если Сергей отказывается от сотрудничества и должностей в администрации, то в течение двух суток должен покинуть «освобожденные территории», в противном случае его снова заберут на подвал. За эту «сделку» «полковник ФСБ» потребовал шесть тысяч долларов: «Мы заехали ко мне домой, они забрали эти деньги, и в течение пары суток мы с семьей уехали из города. Оставаться и испытывать судьбу никто не хотел».
«Это было небезопасно, но я хотел изгнать эту нечисть из города»
«На данный момент Мелитополь — центр партизанского [украинского] движения, — говорит представительница горячей линии «Викрадені мелітопольці» Наталья. — Россияне хотят его уничтожить и забирают, как они говорят, “партизан”».
Утром 22 августа ландшафтный дизайнер Максим Иванов, которого задерживали «для перевоспитания» за украинский флажок, вместе с девушкой Татьяной вышли расклеивать листовки ко Дню независимости Украины (24 августа). Но они успели наклеить только несколько объявлений: «На нас приехал наряд полиции так называемой. Они осмотрели вещи, там были листовки, а в телефоне нашли переписку с другим человеком, которому я тогда сдавал координаты [российской техники]». Максима повалили на землю, связали и бросили в багажник. Вместе с Татьяной их задержали уже второй раз и увезли в отдел полиции на улице Чернышевского.
Татьяна уверена, что их сдал кто-то из местных: «Есть люди, которые за деньги, если что-то увидели, сразу звонят и сообщают. Мы на этот раз начали расклеивать листовки в центре. Когда мы расклеивали возле многоэтажек, буквально через пять минут приехала полиция — нас кто-то сдал».
В некоторых районах оккупационные власти запустили свои боты в телеграме, куда любой может сообщить информацию о «диверсантах». Если после сообщения человека задержат, автору доноса обещают награду — 500 тысяч рублей.
При обыске полицейские нашли у Максима не только листовки, но и телефон с сообщениями о передвижениях российской техники. «Я в чат-бот в телеграме передавал координаты передвижения живой силы и места дислокации военной техники в Мелитополе и его окрестностях. Это было очень небезопасно, но я хотел изгнать эту нечисть из города и знал, что делаю правильное дело», — рассказал Максим.
Во время первого же допроса его избили в отделении полиции и сломали ребра. Они не срослись даже через год после плена. На следующий день мужчину увезли в гаражи под мостом, ведущим к району Новый Мелитополь, и снова жестоко избили.
«Мешок на голову, вывели меня. Они меня бросают, я падаю, поднимаюсь, начинают избивать арматурой металлической, деревянными какими-то палками. Это все я чувствовал по ребрам, по спине. Потом надели на голову ведро металлическое, и начали по нему мощно чем-то бить. Я уже пару раз падал, теряя сознание. Ничего не чувствовал. Потом оказалось, я падал и сломал большие пальцы на ногах. Я понимал, что меня могут прямо сейчас убить. Просил дать мне телефон, чтобы позвонить родителям и попрощаться. На что мне был ответ, мол, перебьешься, так сдохнешь, и никто не узнает. Потом завели меня в гараж и ушли. Я открыл глаза, кровь хлестала, все вокруг залил кровью», — вспоминает Максим Иванов.
На следующий день избиения продолжились. «Это был день сурка. Я стоял к стене лицом, они заходили и сзади меня били по ребрам мощно, в шейный позвонок». Через пять дней Максима вместе с сокамерниками вывели, чтобы они приняли душ. «Там был просто шланг с проточной водой. А мы и рады, потому что столько не мылись. Я разделся, смотрящие между собой пошушукались и сказали: “Этот готов, забираем его”. Они, наверное, увидели, что у меня спина и ребра все черно-фиолетовые и решили, что хватит».
По доносу соседей в плену оказался и Алексей (имя изменено). До полномасштабного вторжения России он работал на государственном предприятии и жил в селе под Мелитополем. «Я ехал домой и меня остановили российские военные. Спросили мое имя, я ответил, и они сразу вытащили меня из машины и положили на асфальт». Это произошло в ноябре 2022 года, к тому времени похищения стали настолько частыми, что мужчина даже не сильно удивился задержанию. «Ну а чему удивляться? Вы сами понимаете: они делают что хотят», — вспоминает свои эмоции Алексей.
Мужчина считает, что его забрали по наводке кого-то из односельчан. «Я гражданин Украины, поддерживаю свою страну и не скрываю этого. Конечно, я не ходил и не кричал “Слава Украине”, но в разговорах с ребятами всегда говорил: “Они тут не навсегда, Украина сюда вернется”».
После задержания Алексея привели в квартиру, где уже шел обыск. «Они думали, что я партизан, и начали меня спрашивать, где схроны, где оружие и где запускают дроны. Ну, я, конечно же, этого ничего не знаю, потому что партизаном я не был. Нашли флаг Украины, нашли форму моего брата, который служил в армии. Забрали телефон. У меня там много голосовых [сообщений] было с друзьями, каждое сидели слушали. И потом нашли, что я в чат-бот написал про проехавшую колонну военной техники. Но там не было координат. Они сказали: “Ну все, хана тебе”». Мужчину связали и в багажнике машины отвезли в комендатуру.
С прохода он начал меня бить до тех пор, пока я уже дышать не мог. Потом повел в кабинет, достал плоскогубцы и пытался перекусить мне палец. Достал телефон, включил видео, где украинскому военному отрезают гениталии. Достал нож, говорит: “Если ты в следующий раз с Алтаем [эфэсбэшником] нормально не поговоришь, я тебе яйца отрежу”.
За 36 дней заключения Алексей прошел через три допроса. «Вызвали ночью через пять дней после того, как меня взяли. Вопросы были те же самые: зачем ты писал [в телеграм-бот], где партизаны, где оружие. Потом [сотрудник ФСБ с позывным Алтай] требовал назвать людей с проукраинскими взглядами. Я говорю: “Да никто уже не общается на такие темы. Это табу”. Он говорил: “Ты мне все врешь”. Ну и первый раз на этом закончилось».
На второй допрос Алексея вызвал комендант. «С прохода он начал меня бить до тех пор, пока я уже дышать не мог. Потом повел в кабинет, достал плоскогубцы и пытался перекусить мне палец. Достал телефон, включил видео, где украинскому военному отрезают гениталии. Достал нож, говорит: “Если ты в следующий раз с Алтаем нормально не поговоришь, я тебе яйца отрежу”. На третьем допросе с эфэсбэшником были те же самые вопросы: “Где партизаны, почему писал в бот про технику?” Я в первый раз боялся отвечать, а на третьем допросе ответил: “Я вас не ждал и вам не рад”. Он мне ничего не сказал, просто продолжил записывать все в бланк».
Пока Алексей был в плену, военные прошлись с допросами по всем его знакомым и родным и поняли, что он действительно не был партизаном, но и тогда не отпустили. Друзья и братья Алексея, которые жили не на оккупированной территории, начали публиковать посты о том, что он пропал. Через несколько недель на них вышел мелитополец и сказал, что может помочь с освобождением. Сначала он попросил за освобождение 10 тысяч долларов, но братьям удалось договориться на пять. Через мелитопольцев, оставшихся на оккупированной территории, они смогли передать выкуп, но и после этого Алексей не вернулся домой. Только после дополнительной тысячи долларов и еще целого месяца в плену его отпустили.
«Мам, может, ты знаешь, в чем мое преступление?»
Пытаясь схватить шпионов и партизан, российские военные похищали людей, которые не имели отношения к сопротивлению.
23-летний Леонид Попов до войны жил с мамой в Полтавской области, встречать новый, 2022, год он поехал к отцу в Мелитополь, там же встретил и войну. С первых дней оккупации Леонид вел дневник, в который записывал все, что видел. Матери он зачитывал некоторые записи: о том, как постоянно были слышны выстрелы, как люди сходили с ума и разбивали продуктовые магазины, как видел застреленного человека на улице. Анна, мать Леонида, с первых дней просила сына эвакуироваться, пока еще была возможность, но он отказывался: «Нет, мама, в такой момент, когда в городе такое происходит, не уеду. Я здесь нужен». Анна рассказывает, что присылала Леониду деньги на жизнь, которые он тратил на продукты нуждающимся мелитопольцам и беженцам из Мариуполя.
В мае 2022 года Леонида впервые похитили. Когда он вышел купить шаурму, его кинули в машину и отвезли в комендатуру. Там он пробыл трое суток. Матери он не стал рассказывать, что с ним происходило в эти три дня. О том, как пытали сына, Анна узнала позже со слов бывшего мужа. «Папе он рассказывал: “Пьяные кадыровцы привязывали к стене, смеялись и бросали ножи, пытали током. Он так и не понял, зачем его забирали. Перед тем как отпустить, у него забрали паспорт и сказали приходить делать российский».
Под массовое похищение попал и младший брат Леонида, Ярослав, когда в мае 2022 года в городе пропала мобильная связь. Ярослав с другими мелитопольцами вышел ловить связь уже после комендантского часа. В итоге их всех забрали в комендатуру. Сын рассказывал Анне, что их было человек 30, всех посадили в очень тесную камеру.
По словам Ярослава, в эту же камеру попал пьяный или психически нездоровый человек, который постоянно кричал и возмущался. «Военные сказали: “Если не закроете ему рот, мы вас всех, как котят, перестреляем”. И тогда эта толпа испуганных задержанных начала избивать человека. А когда он начал кричать, они просто его начали душить, только чтобы он не кричал. И человек умер. Я спросила сына: “А что ты в это время делал?” Он сказал, что отвернулся к стеночке, колупал стену пальцем и впервые начал молиться богу», — пересказала воспоминания сына Анна.
После первого похищения и пыток током Леонид Попов отказывался уезжать из Мелитополя. Целый год он провел в оккупированном городе, и только в апреле 2023 года согласился выехать вместе с волонтерами. Но за два дня до запланированной поездки опять пропал.
В полиции, куда отец Леонида пришел написать заявление, ему сказали, что сына, скорее всего, забрали военные. «Вы не переживайте. Это проверка — такая процедура, его подержат две недельки. Все хорошо, вы не переживайте, все цивилизованно. Это их любимые слова: “Все цивилизованно”», — пересказывает слова отца мать Леонида.
Леонида не освободили ни через две недели, ни через два месяца. Представители гражданской и военной полиции связывались с родителями юноши и обещали, что найдут его. Но впервые о судьбе сына Анна узнала от его сокамерника.
«В июне папе Лени позвонил какой-то парень и сказал, что его держали в комендатуре в подвале вместе с нашим сыном. Он сказал, что Леонид в тяжелом состоянии. Он лежит, не поднимается, очень истощен и постоянно шепчет: ”Кушать хочу”. Рассказывал, что только раз в двое-трое суток дают воду пить. Еду дают не каждый день и в очень маленьких количествах. Говорил, что ее невозможно есть, что собак лучше кормят. И что там бьют».
Анна переживала, что в плену у сына может обостриться психическое заболевание. В 17 лет Леониду диагностировали шизофрению. Благодаря лечению удалось добиться ремиссии, однако врачи предупредили Анну: стресс может сильно ухудшить состояние сына и откатить его интеллект на уровень десятилетнего ребенка.
В плену здоровье Леонида дошло до критического состояния. Спустя три месяца после похищения военные привезли его в гастроэнтерологическое отделение в состоянии крайнего истощения: парень весил 40 килограммов при росте 195 сантиметров.
Во время лечения у Лени получалось списываться с матерью через телефон соседа по палате. «Я так боялся засыпать в камере. Боялся, что придут и будут меня опять душить, убивать. А еще я хотел пить сильно, не давали воду. А больше всего хотел кушать. А еще меня били сильно. Меня побили так, что я четыре дня не мог в туалет сходить. Мама, за что? Мам, может, ты знаешь, в чем мое преступление?» — писал Леонид Анне.
За все время задержания Леониду не предъявили никаких официальных обвинений. Только на словах военные передали отцу, что парень задержан якобы за фотографии военной техники и связи с СБУ, никаких доказательств этого они не предъявили.
«Бывали дни, когда было тихо, но чаще обязательно где-то пытали»
Из разговоров с людьми, пережившими похищения и пытки, и родственниками тех, кто до сих пор находится в плену, «Важные истории» смогли установить пять адресов, где содержат похищенных.
Чаще всего людей отправляют в одну из комендатур: одна находится на улице Ивана Алексеева, 26, в здании бывшего ГАИ, вторая — на улице Чернышевского, 37, где раньше находился шестой отдел полиции по борьбе с организованной преступностью.
Именно в комендатуре на улице Ивана Алексеева военные держали и довели до истощения 23-летнего Леонида Попова. Уже из больницы он рассказывал матери, что с ним сидело много людей, о которых не знали их близкие.
За полгода до Леонида в этом же месте больше месяца держали Алексея. Здание бывшего ГАИ совершенно не предназначалось для содержания людей. Алексей рассказал, в каких условиях жили заключенные: «В трех камерах я сидел. В первой камере был выбит кусок стены вместо окна и закрыт решеткой. Бетонный пол, стены, доски на полу и тряпки. Вот и все. Во второй камере было получше, отопление было. Спали мы уже на столах. Были матрасы, подушки, которые людям передавали и разрешали оставлять. В третьей камере было очень много людей, нам не хватило места на столах, и мы спали на полу. Окно было закрыто черным полиэтиленом, чтобы не было видно, что на улице происходит».
Кабинеты для допросов и пыток находились рядом с камерами, поэтому пленные слышали, как пытают других. Через самые жестокие пытки проходили бывшие украинские военные и люди, которых подозревали в передаче координат.
[После двух месяцев плена] я уже не ходил, буквально на четвереньках ползал и кровью писал. <…> Бывали дни, когда было тихо, но чаще обязательно где-то пытали. Доносились звуки избиения. Слышен крик. Иногда кричали «Спасите, помогите, хватит, умоляю».
В комендатуре на Чернышевского трое суток продержали Леонида во время первого похищения, туда же сразу после задержания привезли Максима и Татьяну. Максима уже на следующий день перевезли в гаражи под мостом на Новый Мелитополь, где продолжили избивать. А Татьяну после обыска и шестичасового допроса посадили в контейнер во дворе комендатуры. «Там была стоянка для машин, на ней стоял железный контейнер два на два метра, как в портах грузовых. Без окон, только дверь была вырезана, закрывалась на замок. Это был август, днем было невыносимо жарко, ночью — очень холодно. Внутри было две лавочки и стульчик. Стояла вода, но она так воняла, что пить было невозможно. Первые дни меня не кормили. Потом какой-то повар начал еду носить. В туалет выводили только два раза в день, но это было невозможно. Я нашла маленькое ведро, в него ходила, и выливала потом у двери, им под ноги».
После контейнера и избиений в гаражах под мостом Максима и Татьяну перевезли в городской отдел полиции на улице Гетманской. Их держали в разных камерах. Татьяну не трогали, а Максима продолжили избивать.
«В камеру заходят двое. Мешок на голову, замотали скотчем так, что нос практически перевязали и дышать было тяжело. Сказали садиться на пол. И на ноги, я так чувствую, начали надевать щипцы, как клеммы на пальцы, — рассказывает Максим. — Сейчас вспоминаю уже более-менее спокойно. Но когда начинаю визуализировать это все… Они бьют током. Я кричу и почти вырубаюсь. Они спрашивают про СБУ, атошников, полицию. Я говорю, никого не знаю, у меня же и приводов в полицию не было, с СБУ вообще я не сталкивался. “Нет, ты врешь!” Били током долго, минут 20. Включают заряд секунд на семь. И когда я уже не кричу, а просто уже вырубаюсь, они выключают. И через пару секунд опять».
Чтобы заглушить звуки пыток, мучители включали громкую музыку с 8 утра до 10 вечера, об этом «Важным историям» рассказывали все пережившие плен. Максим помнит, что играл гимн России, много «суицидальных» песен про смерть, российская попса и рок: песни Газманова, Моргенштерна, Инстасамки, «Короля и Шута», «Арии». Среди них была песня «Это пройдет» группы «Порнофильмы» со словами:
«С пакетом мокрым на голове,
С электрометками на руке
Моя Россия сидит в тюрьме,
Но верь же мне… Это пройдёт!»
«Очень странно, что там звучала такая песня, — удивляется Максим. — Но нам было приятно, обнадежило, что кто-то, составляющий плейлисты, не полностью конченый».
Но музыка все равно не полностью заглушала крики пленных, которых пытали. «Бывали дни, когда было тихо, но чаще обязательно где-то пытали. Доносились звуки избиения. Слышен крик. Иногда кричали: “Спасите, помогите, хватит, умоляю”, иногда просто долгое “А-а-а-а”», — описывает атмосферу в камерах Максим.
Некоторые заключенные не выдерживали и кончали с собой. «Смотрящий подошел к одной из камер, набрал кому-то по телефону, мол, вскрылся. Через полчаса уже все бегали по коридору. Потом было слышно, как паковали, заматывали тело во что-то», — вспоминает один из таких случаев Максим. О случаях самоубийства «Важным историям» рассказывали и другие похищенные.
«Подпишите меня Фокс»
В оккупированном городе действуют прокуратура, Следственный комитет, полиция. На деле же реальная власть — у военных.
Когда Леонид находился в больнице, его отцу позвонили из Следственного комитета и сказали, что никакого состава преступления нет, сына можно забирать. «Такая радость! Отпускают! Я сразу начинаю договариваться с перевозчиком, собираюсь выезжать к нему в Мелитополь», — вспоминает свои эмоции мать Леонида. Радость длилась недолго.
Отец привез Леонида домой, и не успели они выйти из машины, как подъехала черная «Нива» с затемненными стеклами. Из нее вышел военный, который носил передачи Леониду в комендатуру, сказал, что никто никого не отпускал. «Он протягивает мешок, говорит, что такая процедура. Леня сам себе надел этот мешок на голову», — рассказывал о третьем похищении сына отец Леонида.
В Следственном комитете родителям сказали, что они никак не могут влиять на военных. «Проводятся следственные действия по установлению его местонахождения. Он не у нас содержится. Обратитесь в военную комендатуру. Мы туда тоже обращались, их ответ вам не могу сказать — это тайна следствия», — рассказала следовательница по делу Попова.
Однако в системе похищений и пыток задействованы не только российские военные. После освобождения Татьяна Бех опознала следователя Александра Коваленко. Именно он проводил один из первых допросов после их задержания. До войны Коваленко работал в украинской полиции Мелитополя.
Бизнесмен Игорь, которого пытались склонить к работе с оккупационными властями, и Алексей, похищенный после доноса, рассказывали, что их допрашивали люди, которые представлялись сотрудниками ФСБ. При этом они не называли своих настоящих имен, иногда использовали позывные. Например, Алексея допрашивал человек с позывным Алтай.
После похищения Леонида с его родителями связывались трое человек. Первый назвал себя следователем из гражданской полиции, он не представился и сказал: «Подпишите меня Фокс».
Позже на отца вышел человек, который представился уже военным полицейским и предложил встретиться. Он сказал, что у Леонида все в порядке, его кормят и не бьют, что его якобы задержали за фотографирование военной техники. «Важные истории» выяснили, что это был следователь Игорь Кара, который до войны работал в Мариуполе. В телефонном разговоре он сначала отрицал, что знает Леонида Попова, но затем подтвердил, что общался с его отцом. В разговоре с журналистами «Важных историй» Кара сослался на Следственный комитет: «Дело по поводу его пропажи находится в Следственном комитете. Следственный комитет занимается его поисками».
Третий человек, с кем родители поддерживали связь после похищения сына, был второй представитель военной полиции Лев. Сначала он делал вид, что ищет Леонида. А когда родители от сокамерника сына узнали, что он находится в комендатуре, согласился передавать передачки, а потом приехал забрать Леонида в плен в третий — последний — раз. Сейчас все трое заблокировали телефон Анны и перестали выходить с ней на связь.
«Чем дальше от меня эти события, тем чаще психика напоминает…»
После пыток током Максима вместе с Татьяной заставили сняться в пропагандистском сюжете про покушение на председателя оккупационной администрации Запорожской области Евгения Балицкого. Вскоре после этого Татьяну отпустили, а его еще месяц избивали. После двух месяцев плена и избиений Максим находился в критическом состоянии. «Я уже не ходил, буквально на четвереньках ползал и кровью писал», — вспоминает свое состояние мужчина. В конце октября 2022 года его депортировали на подконтрольную Украине территорию — с условием, что оттуда он будет сдавать россиянам координаты ВСУ через телеграм-канал. Следователь написал его название на бумажке и положил Максиму в карман.
Максима довезли до села Васильевки, последнего блокпоста на оккупированной территории — тогда через него еще можно было проехать на подконтрольную Украине часть Запорожской области, сейчас россияне заблокировали этот путь.
«Зачитали мне приговор на камеру, что я нежелательная личность в Мелитополе, — вспоминает Максим. — Потом я шел 40 км пешком от Васильевки до [украинского КПП] в Каменском. Это был ужас. Каменское — это серая зона, там на одном холме наши, на другом эти твари, идут обстрелы. Я дальше идти просто не мог. Думал попроситься у кого-то переночевать в Каменском, но это мертвое село, никого нет, дома разрушены. Я зашел на заброшенную заправку и всю ночь сидел там. Было холодно, конец октября. Иней опускался, ноги дубовые. Я нашел кусок стекловаты, накинул на ноги. И постоянно артобстрелы. Рядом взрывается и слышу, как земля рассыпается от взрыва. Думал, эта заправка и станет мне могилой».
На рассвете Максим дошел до блокпоста: «Я увидел украинский флаг, упал на колени, я просто чуть не плакал. Думал, сейчас меня убьют, потому что у меня нет документов, мне их не отдали. Но наши меня там накормили, кофе дали, успокоили. Приехал наряд полиции, меня довезли в Запорожье. После всего пережитого эмоций не было. Я не верил, что это реально происходит: что я вижу солнце, что я дышу воздухом и не надо пугаться каждого звука».
Многие до сих пор не верят: как это, в 21 веке и пытки? Через это прошел я, через это прошли тысячи парней и девушек, это происходит до сих пор.
Татьяну депортировали на месяц раньше, сейчас они с Максимом живут в Запорожье. Татьяна работает на заводе, Максим пока работать не может из-за того, что его сильно покалечили во время пыток — и не только физически. «Это было почти год назад, но для меня как будто неделя прошла, — говорит Максим. — Я чуть-чуть наклонюсь, все, боль страшная, потому что ребра, к сожалению, это не нога, гипс не наложишь, поэтому как они срослись, не знаю. Пальцы на ногах срослись неправильно. Кошмары снятся очень часто. Раньше не было такого. Чем дальше от меня эти события, тем чаще психика напоминает… Многие до сих пор не верят: как это, в 21 веке и пытки? Через это прошел я, через это прошли тысячи парней и девушек, это происходит до сих пор».
Указ «о выдворении граждан, причастных к совершению терактов» глава оккупационной администрации Запорожской области подписал в июле 2022 года. Представители оккупационной администрации назвали депортацию «самой гуманной мерой наказания». «Выдворение» записывали на видео: мужчинам с мешками на головах зачитывали «приговоры» и приказывали идти в сторону украинского блокпоста, который находился в нескольких десятках километров. Многим не возвращали документы. Последняя депортация, о которой известно, была в январе 2023 года, с тех пор похищенных перестали выпускать из города.
Алексея отпустили через месяц после того, как его братья отдали за него выкуп: «Я расписался, якобы претензий не имею, и вышел из комендатуры. Эмоции переполняли. Радость, что я свободен. Оставаться там я уже не хотел. Много моих знакомых пошли на сотрудничество с оккупационными властями, и мне было уже противно их видеть. Чувствуешь, что ты уже не дома. Я не смог. Я доделал свои дела домашние, и в феврале выехал в Украину».
Анна Махно не знает, где ее сын Леонид и что с ним. С момента его похищения прошло пять месяцев. В Минобороны России утверждают, что российские военные не задерживали Леонида. Следственный комитет Мелитополя имитирует расследование дела о похищении, несмотря на то, что имеет прямые доказательства похищения и применения пыток. Уполномоченная по правам человека в России Татьяна Москалькова уже два месяца не отвечает на заявление матери.
Редакторка: Алеся Мароховская
Автор: Полина Ужвак
Источник: Важные истории
