Такой текст написать нелегко, ведь тут нужно заглянуть в пресловутую русскую душу. Но чем глубже я заглядывал в российскую душу военного периода, тем в бо́льшую панику впадал, потому что до меня постепенно доходило, что у россиян присутствует большинство предгеноцидных симптомов. Прежде чем написать первую букву этой статьи, я обзванивал социальных психологов и более опытных в сравнении со мной экспертов по России. Я отчаянно терзал их вопросами: знают ли россияне о преступлениях своей армии? больше ли они ненавидят украинцев или больше боятся власти? верят ли они пропаганде или используют механизм вытеснения?

Самым безжалостным оказался профессор Лех Нияковский, специалист по вопросам геноцида. Он уже столько всего проработал и написал на тему военных преступлений и преступлений против человечности, что для него нет ничего нового в том, что делают россияне. Не первый и не последний раз. А американцы в Ираке, риторически спрашивал он, а Сирия по отношению к сирийским повстанцам, а майя в Гватемале, а чеченцы в России, а сегодняшние уйгуры в Китае и рохинджа в Бирме? Для него это всего лишь очередной рассказ о банальности зла. Очередной эпизод очередного сезона хорошо знакомого ему сериала. Но не для меня. Не это должно было выпасть на долю моего поколения, а тем более моего региона мира, который это уже проходил. Ведь после Второй мировой войны должно было быть never again. Никогда больше.

Зомби в собственной матрице

Начнем с основополагающего вопроса. Как сказал один из лучших аналитиков российского общества Андрей Колесников из ликвидированного властями аналитического центра Carnegie Moscow, нет россиянина, который не знал бы о войне в Украине и ее ужасах. Российское телевидение, пресса и контролируемые спецслужбами порталы «честно» поставляют жуткие картинки разрушенных жилых домов, съемок бойни в Буче и Краматорске, ракет, падающих на центральные площади украинских городов, и мертвых тел, разбросанных у дорог. Однако речь идет об описании, сочиняемом для этих картин. Вы можете назвать это для себя хоть управлением информацией, хоть приданием нарратива, это неважно.

Речь о том, что российская пропаганда не блокирует поступление информации; она сама мгновенно доставляет ее, но описывает по-своему, играя на самых чувствительных струнах человеческих эмоций.

Она интерпретирует, обращается к страхам и фантазмам, создает представления, объединяет «факты» и возбуждает ненависть, сочиняя всё новые главы собственного нарратива. А россияне по-своему переосмысливают эти истории. Не всегда один к одному, ведь, согласно опросу GroupM, проведенному по заказу независимого портала «Медуза», телевидению доверяет лишь 23 % россиян. Но одновременно 78 % поддерживает «специальную военную операцию, проводимую на Украине».

И здесь начинается проблема, потому что нам приходится принять, что, когда россияне говорят о войне, то мы имеем дело с существами из другого измерения действительности, которые смотрят на то же самое, что мы, — на мертвую украинку во рву или перевернутый российский танк — но интерпретируют это зрелище совершенно иным образом. В том смысле, в котором трехлетний ребенок смотрит на ноутбук и видит в нем не инструмент для работы и передачи данных в интернете, а окошко, а котором показывают мультики. Или в том, в котором житель Саудовской Аравии может интерпретировать побивание прелюбодейки камнями как наказание, соответствующее проступку, а не как акт варварства.

Нужно сразу отвергнуть патерналистское обвинение россиян в том, что они не пользуются альтернативными — а в особенности иностранными — источниками информации и не проверяют того, что им рассказывают государственные СМИ. Это, к сожалению, мало кто делает. И речь здесь не только о россиянах. Подавляющее большинство зрителей польских телеканалов TVN и TVP, а также читателей журнала Newsweek и порталов wPolityce, Onet или Gazeta Polska, слыша фразы «Россияне разбомбили школу», «Макрон оскорбил Моравецкого», «Китай угрожает Тайваню», не бросается к Reuters, CNN, BBC, France24 или «Новой газете», чтобы проверить информацию. Им недостает времени, мотивации и заинтересованности. Кроме того, им и в голову не придет, что они могут стать жертвами манипуляции либо упрощенной версии действительности. Тем более что в ситуации войны, когда происходит военно-племенная мобилизация, поиск альтернативной интерпретации действительности становится неудобным для человеческой психики.

Легче и безопаснее ухватиться за самую удобную и хорошо пригнанную историю, особенно когда с другой стороны ты можешь услышать, что твой президент — параноидальный убийца, твоя армия массово расстреливает безоружных людей, а возможно, это делает даже твой брат, кузен или муж.

Кроме того, в России эту самую удобную и наиболее известную историю преподносит яркая, давящая словно каток российская пропаганда, которая даже не промывает мозги — ведь для цифрового неототалитаризма, возникающего в России и Китае, это понятие стало архаичным, — а моделирует восприятие и подсознание россиян, пробуждая самые рептильные области их мозга. Андрей Колесников называет это гипнозом и зомбированием, то есть наведением разума, омертвевшего в живом теле, на одну цель в зависимости от потребностей государства: борьбу с американцами, уничтожение ядерного оружия в Украине, ненависть к бандеровской сволочи и т. п. Преподносимый таким образом репертуар, как это формулируют специалисты по HR, требует эластичности, стрессоустойчивости и способности к быстрому обучению. Вот результат кремлевской пропаганды: эластичные, открытые к резким поворотам сюжета зомби, подвергаемые неустанному коучингу ненависти с начала войны на Донбассе в 2014 году.

Политические реалисты, картонные патриоты и заработавшиеся

Российский социолог Светлана Ерпылёва из openDemocracy руководила проектом, команда которого провела углубленные и анонимные интервью со 134 россиянами, длившиеся в среднем по 40-50 минут. Конечно, это не репрезентативная выборка, но таковой, в случае углубленных опросов, у нас пока нет. Тем не менее такие исследования значительно более ценны, нежели репрезентативная выборка, отвечающая на закрытые вопросы в стиле: «поддерживаете ли вы президента Путина?» или «вы против войны?». В результате проведенных бесед Ерпылёва выделила пять групп россиян, поддерживающих войну, поскольку они составляли большинство среди 134 опрошенных. Их названия и воображаемые представители предложены мной.

1. Зомби

Это самая большая группа. Ее представителем может быть 62-летний Виталий, выходящий на пенсию инженер или кладовщик, который получил образование в СССР и одевается, как многие наши дядюшки, с которыми мы видимся на свадьбе или на рыбалке. Это также Семен и Полина из овощного магазина, со стройки, из косметического салона или универсама в глубокой провинции. Все они искренне верят, что война была единственным решением, чтобы защитить население Донбасса от нацистов и предотвратить создание ими ядерного оружия, которое тут же выстрелило бы по России.

Конечно, война — это ужасно, и лучше было бы ее избежать, но, как ты не выбираешь средства для защиты своего ребенка от педофила, так же безжалостно ты ликвидируешь бандеровцев во имя выживания собственного народа. Представителям этой группы по-человечески жаль украинских мирных жителей, но если человек укрывает в своем доме нацистских солдат, то тут уж не до жалости, сам виноват, что рискует жизнью своей семьи ради нацистских свиней. Впрочем, большинство тех, кто укрывает — такие же нацики.

Мышление зомби представляет собой производную мышления о Чечне, где в 2000-2015 годах шла неустанная охота на террористов, якобы скрывающихся среди гражданского населения.

Зомби убеждены, что преступления в Украине совершают украинцы или американцы, либо те и другие инсценируют их, чтобы очернить россиян, к которым на Западе и так относятся как к людям второго сорта.

Украинцев они считают младшими братьями и сестрами, попавшими под дурное влияние и возненавидевшими своих старших братьев. Если углубиться в беседу, Полина и Семен признают, что, в общем-то, не очень разбираются в политике, но доверяют своему президенту, и раз уж он так решил, значит, знает, что делает. В конце Виталий, Полина и Семен всегда подчеркивают: «А кто хочет войны? Никто не хочет войны».

2. Геополитики

Вторая по размеру группа. Ее представителем может быть худощавый и одетый в западном стиле 34-летний Сережа, который работает в офисе компании, но в свободное время любит играть в пейнтбол и ходить в тир. Его увлекают стратегические компьютерные игры и геополитика, он читает Александра Дугина и Модеста Колерова. Он не полностью доверяет Путину и пропаганде, но исповедует идею российской империи, которая издавна находится в конфликте с Западом. Поэтому Сережа считает, что наконец-то маски сброшены и «мы всех расх***рим без лишних церемоний».

Он отдает себе отчет в преступлениях, совершаемых российской армией, и не обманывается насчет того, что это якобы инсценировка бандеровцев или фейки Запада, поскольку считает себя политическим реалистом. А политический реалист понимает, что империя и война требуют денег и стоят моря крови и страданий, точно так же, как в его любимой компьютерной стратегии. Поэтому, если в критический момент нужно будет применить ядерное оружие, то отступать ни под каким видом нельзя.

Сильная националистическая Россия — это его мечта, но еще и предназначение российского государства. «Россия или великая, или никакая» — провозглашает Сережа в послерабочее время, которое он делит между геополитикой, пивом и тренажерным залом с друзьями, а также пиццей, порнографией в интернете и компьютерными играми. В такие моменты Сережа не боится даже санкций. Ну, может быть, до тех пор, пока не потеряет из-за них работу в компании.

3. Скептики

Это могут быть Сережины коллеги по работе, или Настя — специалист по маркетингу, или Антон — преподаватель в училище, или Даша из «Старбакса» (пока тот не ушел из России). У всех у них много претензий к внутренней политике Путина, они вполне толерантны, иногда даже обращаются к оппозиционным источникам информации, таким как телеканал «Дождь» (пока его не ликвидировали) и портал «Медуза». Они знают, что война ведет Россию к экономической катастрофе, которой им не хочется. В то же время они убеждены, что украинцы ненавидят россиян и позволяют НАТО манипулировать собой, а оно, в свою очередь, приближается к границам России, создавая военную угрозу. А раз уж начался конфликт с НАТО, то нужно защищаться.

Кроме того, когда воюет их государство, то они, в соответствии с принципом «my country, right or wrong», это моя страна, права она или нет (англ.) не могут выступить против него. Это, по их убеждению, было бы предательством.

Когда они видят преступления, такие как резня в Буче, то чаще всего отвечают: «А кто их там разберет, на войне все лгут». Это группа, наиболее склонная к вытеснению: у таких людей просто звон в ушах стоит, что что-то не в порядке, но им просто хочется, чтобы все по-прежнему было хорошо, как до войны, чтобы они могли поехать в отпуск в Турцию или даже в Португалию.

4. Заработавшиеся

Это друзья и подруги скептиков. Они, хотя и декларируют поддержку «военной операции на Украине», не приводят никаких аргументов «за», потому что — по их объяснению — у них нет мнения на эту тему и политика им вообще по барабану. Они на все отвечают в таком духе: «Не знаю, не в курсе, не ориентируюсь, я весь в работе».

Они сочувствуют украинцам и не видят смысла в этой войне, но не слишком уверенно говорят, что, раз уж эти там, в Кремле, приняли такое решение, то, наверное, знают, что делают, поскольку за всем кроется какой-то более глубокий смысл. Сами заработавшиеся не способны его сформулировать, поэтому неохотно бросаются обрывками фраз о НАТО, американцах, заговорах и еще раз заговорах. Им очень нравятся теории заговора, предсказания ясновидящей Бабы Ванги, а также широко понимаемая эзотерика и астрология. Но и без этого они бы с наибольшей охотой сказали: «Ну хорошо, я поддерживаю войну, и оставьте меня наконец в покое».

5. Донбасские

Бедно одетая Настя с вечно грустным взглядом много кричит на своих троих детей, а ее муж, таксист Миша, еще больше пьет. Это самая немногочисленная группа, но эти люди наиболее искренне ненавидят украинцев, потому что они либо бежали с Донбасса, либо у них там родня. Так или иначе, в Украине они чувствовали себя дискриминированными и на собственной шкуре узнали жестокости войны и украинской армии. Они знают, что в их самозванной республике, луганской ли, донецкой, в которых одинаково заправляют сепаратисты, для них нет никакого будущего, но и в России они чувствуют себя гражданами третьего сорта, используемыми на самых низкооплачиваемых работах. Им хотелось бы присоединения к России всего Донбасса, так что они рассчитывают на то, что крупномасштабная война заставит, наконец, Путина передумать и аннексировать обе сепаратистские республики.

Когда ненавидишь предателей империи

Прекрасным дополнением к проекту openDemocracy стало углубленное исследование в форме репортажа, проведенное журналистами портала «Медуза». Они опросили более пятисот человек в возрасте 20-75 лет, встретившихся им на улицах, рынках, в модных кафе, в магазинах — в Москве, а также в Калужской и Костромской областях. Разговоры «Медузы» — это открытая нервная система пяти групп россиян из исследования openDemocracy.

Обнаженные эмоции складываются здесь в коллаж ненависти и обвинений, ощущения предательства, убежденности в своей доброте и моральном превосходстве, веры в вождя, а также явлений вытеснения и фальсификации.

Конечно, из этой более чем полутысячи человек большинство поддерживало войну. Однако самым важным оказалась реакция на журналистов, которые спрашивали и спрашивали, пытаясь добраться до внутренней мотивации собеседников. Агрессия была лишь одним из методов защиты, наиболее очевидным — они просто приклеивали журналистам ярлык с надписью «предатели, провокаторы и пятая колонна». Некоторые из опрашиваемых затем, вероятно уведомили правоохранительные органы о том, с чем столкнулись.

Журналисты довольно часто слышали фразу: «мои родные с Украины говорят, что (и здесь вставлялось любое из преступлений россиян), но я им не верю». Опрошенные утверждали, что украинцы очерняют россиян либо из ненависти, либо потому, что кто-то заставляет их так говорить, либо мозги у них промыты пропагандой. Почему это так важно? Потому что у десятков миллионов россиян есть родственники в Украине, с которыми они поддерживают связь, то есть из первых рук, от доверенных людей, получают информацию, которая часто касается лично пережитых несчастий.

Проблема в том, что, если на сообщение вроде «мой дом разграбили российские солдаты», «моя соседка потеряла ребенка от взрыва российской бомбы», «мою коллегу изнасиловали чеченские наемники» ты реагируешь возгласом «это неправда!» — это рефлекторный механизм отрицания, так как понимаешь, что до тебя дошла правда, груза которой твоя психика не вынесет, которая разрушает твою упорядоченную картину мира и которая — что еще хуже — заставляет тебя изменить образ мышления. Поэтому ты ведешь себя, как мать, чью дочь годами насилует отец в маленькой двухкомнатной квартире и которая утверждает, что не видела этого. Могла она не видеть? Не могла, но отворачивалась, отрицая существование этого явления, либо рационализировала его «невинными забавами», либо — что, кажется, встречается чаще всего — обвиняла жертву. Точно так же, как и россияне, использующие аргумент: «мой родственник с Украины лжет». Профессор Нияковский говорит, что лишь небольшая часть людей в состоянии взвалить себе на плечи столь ужасную правду. Такова человеческая природа.

Из всех высказываний собеседников «Медузы» следовало, что они осознаю́т страдания украинского гражданского населения, но одновременно накладывают на это весь репертуар оправданий.

Фальсификацию — мол, «это ведь не война, а лишь точечная, хирургическая военная операция». Рационализацию, в соответствии с которой «без крови нет империи». Выставление себя в роли жертвы, повторяющей: «А что еще нам делать, если украинцы восемь лет убивали русских в Донбассе, они нас ненавидят и хотят уничтожить Россию? Над Россией нависла смертельная угроза, от которой нужно защищаться». Роль жертвы усиливает у собеседников горечь из-за мнимого предательства украинцев. Несколько столетий мы жили в одном государстве, вместе прошли через многое, а теперь вы нас покидаете? Уходите на Запад, против которого мы сражались плечом к плечу? Вы предатели! Кто такой предатель? Самая худшая мразь. Чего он заслуживает? Наказания.

В расчеловечивании собеседники «Медузы» заходили еще дальше: в их глазах украинцы — это не настоящий народ и не полноценные люди. Ну как может быть полноценным человеком воплощение зла, то есть нацист? Ведь нацист — это тот, кто хотел совершить геноцид славян, безжалостно насиловал и убивал, жаждал смести русских с лица земли. Интересно, что после расчеловечивания украинцев происходила интересная метаморфоза: собеседники обретали спокойствие, а вместе с этим на них нисходило самоодобрение, то есть традиционная убежденность, что мы «желаем добра». Мы не стремимся к войне, а всего лишь хотим жить в дружбе с украинцами. Мы делаем то, что необходимо, уничтожаем нацистов во имя добра и будущего мира. А он наступит! Когда мы победим, воцарится мир на хороших, то есть на российских, условиях. Ведь мы, россияне, добрые, война, на самом-то деле, не нужна — и если бы только эти чертовы американцы не влезали между нами и украинцами, все было бы хорошо.

Россия предгеноцидная

Все это складывается в предгеноцидное collective mind коллективное сознание (англ.) россиян. Я не использую слово «геноцид» как правовую категорию, поскольку не намереваюсь никого обвинять перед Международным уголовным судом. Для меня важно лишь то, что у россиян проявляются все симптомы обществ, которые уже совершили преступление геноцида.

Лех Нияковский терпеливо разъясняет мне важнейшие элементы, сопутствующие геноциду, и рекомендует публикации на эту тему. Важнейшая из них — это «Понимание геноцида. Социальная психология Холокоста» Ральфа Эрбера и Леонарда Ньюмана. Один из важнейших элементов геноцида — определение жертвы палачом, как это сделали немцы в отношении евреев в нюрнбергских законах Третьего рейха.

Путин, а вместе с ним государственное телевидение и интернет, а затем российское общество, определили украинца — не дав ему возможности для защиты — как предателя, агрессора и нациста.

Об этом пишет профессор Сергей Медведев, публицист Forbes Russia и газеты «Ведомости», выпустивший в Польше книгу «Возвращение русского Левиафана».

Как серфер плывет на высокой волне, так и определение жертвы происходит на экстремально высоких волнах языка ненависти, составляющего еще один необходимый элемент. И расчеловечивание, и язык ненависти слышны в каждой фразе опрошенных россиян, как и в каждой фразе кремлевской пропаганды и выступлений Путина, который официально взял на себя роль вождя в совершении преступления.

Третий элемент — это обвинение. Хуту обвиняли тутси, а турки — армян в формировании пятой колонны. Гватемальские вооруженные силы истребляли коренных майя, обвиняя их в коммунизме, а немцы обвиняли евреев в высасывании соков из германского народа, а также в планах большевистской революции, которая уничтожит германское государство. Почти при каждом геноциде звучали обвинения в убийстве детей. Обвинения становятся ключевым пунктом геноцида, поскольку предоставляют причину и оправдание. Массовые убийцы никогда не убивают просто так, но всегда в рамках «самообороны», всегда «превентивно перед лицом смертельной угрозы», составляющей еще один элемент пазла.

Как говаривал Большой Лебовски из популярного фильма братьев Коэнов, «либо ты ешь медведя, либо медведь ест тебя». Поэтому кремлевская пропаганда создает обвинения, в центре которых находится готовое к использованию химическое и биологическое оружие, злейшие враги России ЦРУ и Пентагон присутствуют в киевских правительственных зданиях, а конструирование ядерного оружия, которое должно уничтожить Россию — это вопрос лишь нескольких недель. Если ты живешь с такой оптикой — а россияне живут с ней каждодневно — то слова Путина о том, что «нам не оставили выбора», становятся вполне убедительными. Буча и депортация украинцев далеко вглубь России показали, что слова Путина о денацификации не были метафорой, свободной аллюзией к историческому процессу.

Если бы российские войска заняли всю Украину, подобных Буч были бы сотни, а жертвы массовых убийств и депортаций исчислялись бы миллионами. Этому должны были служить заранее подготовленные оправдания.

Впрочем, беседы с россиянами показали, что палитра оправданий очень широка, а руководители пропаганды, словно образцовый менеджер по продажам, постоянно расширяют ассортимент.

Это работает, как безлимитные тарифы, демонстрируя, насколько умело цифровой неототалитаризм приспосабливается к капиталистическим механизмам.

Предпоследний элемент — это утопия: коммунистическая родина, страна, свободная от предателей, цветущая и богатая, крестьянская страна или национальная страна, империя или тысячелетний Рейх. Неважно, что выберет пропаганда: в конце должна быть земля обетованная. Для россиян эту утопию в течение последних восьми лет творили под разными названиями: Русский мир, объединенная с Россией Украина, новая империя, которая догонит США, Москва, определяющая облик мира.

Последний элемент — это затяжной конфликт. Этот элемент не обязателен, но он очень помогает. Многие из нас забывают, что на самом деле российско-украинская война длится непрерывно с 2014 года, просто проходя через холодные и горячие фазы. Восемь лет — это почти половина поколения, еще через восемь лет никто в России уже не будет помнить, что послужило началом конфликта. А особенно агрессоры, которые после 24 февраля освободили себя почти от всех обязательств пред западными странами, так что могут без ограничений убивать и репрессировать. Пределом, как и в случае гитлеровской Германии, останутся лишь логистические и финансовые трудности.

Иными словами, Путин уже абсолютно не обращает внимания на международные организации и договоры, управляя обществом, которое пропитано ненавистью, как губка, и теряет даже понимание, почему именно оно ненавидит. Хотя, конечно, когда возникнет необходимость, причины найдутся: менеджер по продажам обеспечит привлекательную оферту, ведь коучинг ненависти работает наилучшим образом.

Смех рабов

Предгеноцидный расклад облегчает то, что жизнь российского общества более ста лет сопровождают массовые преступления. В сталинские времена государство не только организовало Голодомор в Украине (миллионы смертельных жертв), но и массово расстреливало свою политическую оппозицию (сотни тысяч убитых), привлекало к рабскому труду в лагерях (миллионы умерших), а также депортировало целые национальные и этнические группы (еще миллионы умерших).

Весь послесталинский Советский Союз — это репрессивное бетонирование памяти об этих событиях, после чего наступила ельцинская и путинская эпоха, отмеченная вооруженными конфликтами. Две чеченских войны («операция по восстановлению конституционного порядка» и «контртеррористическая операция»), война в Грузии и на Донбассе…

В каждой из них российская армия совершала военные преступления и преступления против человечности, что внушало россиянам убеждение в том, что состояние войны и массовые убийства — это как стоящая в комнате мебель, то есть элемент, сосуществующий с нормальной жизнью. Это привело к тому, что фундаментальной заботой россиян стало то, чтобы несчастье массовых убийств не постучалось в их собственную дверь, что, в свою очередь, сделало их нечувствительными к страданиям других и выработало пассивность в отношении политической реальности, поскольку их главный жизненный девиз — оставаться невидимым.

Вторая причина предрасположенности к геноциду — колониализм. Как написал в журнале Krytyka Polityczna Алексей Радинский, украинский кинорежиссер и публицист российское вторжение — это не что иное, как попытка реколонизация Украины, что вписывается в многовековую традицию имперской России, которой сопутствует массовое насилие. Колониализм — как российский, так и западноевропейский — рационализировал преступления, придавая им статус инструмента модернизации «отсталых» покоренных народов.

Благодаря этому, как пишет Ахилле Мбембе камерунский философ, политический теоретик и общественный деятель в книге «Некрополитика», «колонии представляют собой par excellence преимущественно (франц.) такие места, где контроль и гарантии правового порядка можно отменить», поскольку «насилие чрезвычайного положения должно действовать на благо цивилизации». Это, в свою очередь, требует более эффективных и рациональных форм насилия, таких как «концентрационные лагеря, современная тотальная война, атлантическое рабство, структурный расизм, депортации, голод как орудие популяционной адаптации, истребление целых обществ».

Я, однако, считаю, что, объясняя российское предгеноцидное collective mind, мы должны углубиться дальше. В YouTube выложен фрагмент интервью восьмидесятых годов с поэтом Иосифом Бродским, которого в 1964 году, сослав за мнимое тунеядство, приговорили к двухлетнему перебрасыванию навоза с места на место, а в 1972 лишили гражданства и изгнали из Советского Союза. Это пошло ему на пользу, поскольку он стал преподавателем в Нью-Йорке, а в 1987 году получил Нобелевскую премию по литературе.

В интервью Бродский говорит, что самая большая трагедия российской политической и общественной жизни — это презрение человека к человеку. Оно объясняется тем, что в течение десятков — если не сотен — лет тоталитаризма защитным механизмом россиян стала ирония и зубоскальство с разухабистым, гомерическим смехом.

Россияне хохотали и острили, то есть прибегали к относительно приятным действиям, чтобы защитить самих себя и свою психику, чтобы их жизнь на тоталитарной планете Россия стала сносной. Вот только из-за этого они впали в цинизм и даже нигилизм.

Вместо того, чтобы после опыта сталинизма объединиться в общем страдании, они вернулись к старой доброй нигилистической иронии.

В результате, говорит Бродский, российское общество исчезает, и каждый живет исключительно для себя, а идеалом человека в России стал остроумный садист, который может классно пошутить и обладает достаточной силой, чтобы издеваться над другими. Достаточно взглянуть на бывшего кагэбэшника Путина, цинично острящего на тему отравления Алексея Навального, или россиян, карабкающихся по лестнице коррумпированного дарвинистского капитализма, чтобы понять, что Бродский ни в чем не ошибся. Нобелевский лауреат завершил свое высказывание словами другого писателя, Владимира Набокова: «Мы посмеялись как никогда, но наш смех — это смех рабов, которые безжалостно высмеивают своего господина, чистя его конюшню».

Гаггинг, или вставание с колен

Сергей Минаев тоже считает, что современные россияне воплощают в себе «бунт рабов» Ницше, поскольку они движимы ресентиментом.

Ресентимент, по мнению Минаева, приводит к тому, что россияне не приспособлены к рыночной действительности и глобализации. Как и в последние несколько столетий, они отстают от Запада, а теперь еще и от азиатских стран — Китая, Японии, Тайваня, Сингапура, Южной Кореи, Гонконга и т.д.

Ощущение комплекса, продолжает Минаев, обрекает россиян на постоянные поиски несправедливостей. Собственно говоря, государственные СМИ создали целую индустрию поиска тех, кто обидел Россию, а также тех, кто будет защищать ее честь кулаками и винтовкой.

Вы увидите это в любой программе, в новостях и запрограммированной поп-культуре. Отсюда столь параноидальная увлеченность россиян теориями заговора в сочетании с «вонзенным в спину ножом», что превосходно демонстрирует конспирологическая концепция нынешней войны, ставшая феерией веры в секретные лаборатории, заговоры и альянсы, конечной целью которых является физическое уничтожение России.

Ресентимент раба, невольника или, может быть, скорее, того, кого я бы назвал безвольником — сущность XXI века, выработанная цифровыми неототалитаризмами в Китае и России — вырастает благодаря войне, которая не только не закончилась водружением российского флага в Киеве, но и беспощадно обнажила завершение снов об утопической империи.

Однако Путин не выдумал ничего нового, ведь ту же самую ярость унижения из-за проигранной мировой войны и массовой безработицы использовал Адольф Гитлер. Гитлеру удар в спину якобы нанесли евреи, а Путину — украинские нацисты, но и те, и другие предоставляют индульгенцию на войну и лицензию на массовые убийства.

Путин внушил российскому безвольнику, что тот обрел причитающееся ему державное достоинство лишь тем, что силой присвоил Крым, а также ведет войну с могучей Америкой. Но тот же самый россиянин-безвольник по одному лишь кивку головы представителя власти, мэра города либо офицера ФСБ — что часто одно и то же — оказывается в тюрьме и теряет все, что заработал за свою жизнь, если только он попадется им под руку или если они захотят забрать себе его ресторан, квартиру или семейную лавочку с часами и трусами.

Современный российский безвольник в государстве-Левиафане, захваченном офицерами ФСБ, может ставить себя выше хохлов, пшеков или гейропейцев, может ненавидеть, лгать и унижать, а потом еще по команде убивать, насиловать и мародерствовать. Тогда ему, определенно, мнится, что он поднялся с колен, ибо он испытывает первобытную свободу, которая, по его мнению, позволяет ему все — даже убить, если захочется.

Но в конце дня раб приходит в себя и вновь падает на колени. И что он, стоя на коленях, делает своей власти, чтобы та не поступила с ним плохо?

В порно-жаргоне для этого даже есть многозначное слово «гаггинг», означающее принудительный оральный секс либо затыкание рта мячиком для садо-мазохистских забав. В языке политики гаггинг — это вставление кляпа и ликвидация свободы высказывания. Российская власть проделывает со своими гражданами гаггинг во всех его вариантах. А теперь вспомните, пожалуйста, Монстра — персонажа из фильма Квентина Тарантино «Криминальное чтиво». Это человек в мешающей говорить кожаной маске на лице, которого водят на цепи. Выступил ли он против своих палачей, когда у него была для этого возможность, когда те насиловали Марселласа, а Бутч сидел на стуле со связанными руками и оранжевым садо-мазо мячиком во рту? Нет. Он смеялся над ними, но был напуган и жутко выл, когда Бутч освободился. Ведь раб ненавидит тех, кто выходит на свободу. Ненавидит так сильно, что готов их убить. Либо допустить, чтобы их убили.

Газета New York Times написала, что в 1965 году интервенцию США во Вьетнам поддерживало 65 % американцев. Это число уменьшилось лишь тогда, когда поражение уже стучалось в двери. В 2003 году основанное на большой лжи вторжение в Ирак поддержало около 60 % американцев. В действиях, которые можно отнести к категории «устрой себе глупую войну», россияне исключения не составляют. Но, принимая во внимание поражающую силу российской пропаганды, нужно сказать, что 19 % россиян, которые высказываются против войны, и 3 %, у которых нет определенного мнения (то есть боящихся сказать, что они против) — это, на самом деле, немало. Эти 22 % дают надежду.

Помимо этих 22 %, более миллиона россиян осудило вторжение в Украину ногами, ведь именно столько из них спешно уехало из России после 24 февраля. К концу года их станет еще больше, раз уж власти запустили кампанию, чтобы работники IT-сектора не покидали родину, а офицеры ФСБ навещают их семьи, чтобы те уговаривали вернуться уже уехавших. Как заметил писатель Виктор Шендерович, в 1939-1945 годах в Третьем рейхе за антивоенные демонстрации было арестовано всего 40 человек. В России после вторжения в Украину протестовало в целом более десятка тысяч человек. Но нереально ожидать, чтобы миллионы россиян вышли сейчас на улицы, протестуя против войны. Это невозможно с точки зрения индивидуальной и социальной психологии.

Значительное большинство из нас, помести нас внутрь пропагандистского потока информации, моделирующего сознание, могли бы стать безвольниками и составной частью геноцидного collective mind. Возможно, банальность зла и состоит в том, что оно столь гипердемократично, повторяемо, а к тому же еще и интуитивно в обслуживании, подобно смартфону. Остается, однако, вопрос: почему уже сотни лет российская власть то и дело активирует именно эту банальность, а россияне становятся ее послушными аватарами?

Благодарю за консультацию, прежде всего, Леха Нияковского, выдающегося специалиста по геноциду. Я также консультировался с такими экспертами по России как Эрнест Зозунь, Барбара Влодарчик, Петр Жоховский, Павел Крупа и Михал Садловский.

Автор: Куба Бенедичак

Перевод Сергея Лукина; НОВАЯ ПОЛЬША