Геноцид в Сребренице: почему правосудие не ведет к примирению

Четверть века назад, в июле 1995 года, армия боснийских сербов захватила Сребреницу, объявленную ООН “зоной безопасности”, и расстреляла там как минимум 7500 тысяч боснийских мусульман. Это событие, официально признанное геноцидом, стало самым массовым убийством в Европе после окончания Второй мировой войны.

Международный трибунал по бывшей Югославии (МТБЮ, ICTY) приложил все усилия к тому, чтобы привлечь к ответу перед судом политиков, генералов и членов вооруженных формирований за преступления, совершенные в ходе войн во время и после распада Югославии в 1990-е годы. Особую роль в этом процессе сыграл бельгиец Серж Браммерц, десять лет занимавший должность главного прокурора Международного трибунала по бывшей Югославии.

Deutsche Welle: Господин Браммерц, 25 лет прошло с тех пор, как армия боснийских сербов убила тысячи людей, в первую очередь мужчин, в “зоне безопасности”, созданной ООН в Сребренице. Видите ли вы по прошествии этого времени признаки примирения в этом регионе?

Серж Браммерц

Серж Браммерц: Примирение – очень сложный процесс. Это следует учитывать, рассматривая данную проблему по прошествии длительного времени. К сожалению, я думаю, что сейчас мы находимся еще дальше от примирения в его традиционном понимании, чем 10 лет назад, учитывая то прославление военных преступников и отрицание самого факта преступлений, которые мы наблюдаем. Сегодня к подобным вещам относятся гораздо терпимее, чем пять лет назад.

– Как такое возможно? Ведь Международный трибунал по бывшей Югославии проделал гигантскую работу: были опрошены 5000 свидетелей, процесс продолжался 10 000 дней и стал самым масштабным со времен Нюрнбергского трибунала. Почему же население на Балканах не удалось убедить в том, что было совершено преступление, а люди, которых они чествуют как героев, на самом деле являются военными преступниками?

– Это действительно очень печальная ситуация. В зале суда мы видели, как (бывший лидер боснийских сербов. – Ред.) Радован Караджич и другие заявляли, что они представляют не самих себя, но свой народ. И это при том, что мы как трибунал, всегда подчеркиваем и объясняем, что мы преследуем отдельных людей, несущих индивидуальную ответственность за совершенные ими преступления.

В итоге мы видим, что национализм становится здесь существенным фактором, как и во многих других странах мира. Пока в учебниках истории в разных странах бывшей Югославии, даже в Боснии и Герцеговине, отражаются различные взгляды на этот конфликт, – как можно надеяться на примирение или воображать, что оно наступит? Ведь для начала этогого процесса необходимо иметь общее понимание прошлого и единое представление о том, кто несет ответственность за те или иные события.

Иногда я слышу упреки в том, что Международный трибунал с его 161 обвинительным актом и более 90 случаями признания подсудимых виновными в рамках этого процесса не только не способствовал примирению, но и чуть ли не мешал ему. Ведь каждый раз, когда в Гааге выносится приговор, одна сторона оказывается довольной, а другая нет. После этого следует масштабное обсуждение приговора в СМИ. На эти упреки я всегда отвечаю: правосудие само по себе никогда не ведет к примирению. Примирение должно зародиться внутри общества, исходить от его различных групп. Кроме того, необходимо, чтобы процесс примирения сделали возможным ответственные за это политики. Преследование виновных по закону, правосудие и привлечение к ответственности – лишь отправная точка. Это необходимое условие, sine qua non, без которого примирение невозможно.

То, что сделали мы, я считаю очень важным. Потому что даже сегодня есть люди, отрицающие геноцид. Международный трибунал по бывшей Югославии и Международный суд ООН в высшей инстанции признали события в Сребренице геноцидом. Я считаю это предпосылкой для понимания того, что за совершенное преступление необходимо понести ответственность.

Одна из заслуг трибунала – наличие подробной документации. Как вы упомянули, в процессе участвовали 5000 свидетелей, в нем имеется множество задокументированных суждений, докладов экспертов.

И тем не менее, многие политики сегодня, к сожалению, не способствуют достижению примирения, а как раз наоборот мешают ему, сея ненависть и отрицая (факт преступления. – Ред.). Так, на прошлой неделе в Сребренице были развешены плакаты с изображением (командира армии боснийских сербов, признанного виновным в совершении военных преступлений. – Ред.) Ратко Младича и надписями, выражающими благодарность за “освобождение Сребреницы”.

Мы демонстрировали в зале суда видеозаписи, на которых были запечатлены убийства пленных, совершаемые солдатами  армии боснийских сербов. И все равно, как ни печально, большинство из тех, кто был осужден за совершение военных преступлений, считаются в своих регионах героями. При этом в людях, которых судили в Гааге, нет ничего геройского. Они предстали перед судом не потому, что защищали свой народ или совершили некий геройский поступок. Они оказались перед судом, поскольку нарушили Женевскую конвенцию, что означает, что они совершали убийства пленных, разрушали дома, потворствовали масштабному сексуальном насилию или даже были его участниками. Именно поэтому каждый из осужденных в Гааге – прямая противоположность тех, кого принято считать героями. Но, к сожалению, в регионах, о которых я говорил, расценивают это по-другому. И ситуация развивается сегодня в ложном направлении.

– Если примирение не является достижением Международного трибунала по бывшей Югославии, что вы считаете его самым существенным достижением спустя 25 лет после событий в Сребренице?

– Считая с момента моего вступления в должность в 2008 году, это определенно арест, судебное преследование и осуждение Караджича и Младича. Ведь когда я вступил в должность, дата завершения процесса уже была намечена на 2010 год. И многие были обеспокоены тем, что суд будет завершен без ареста этих двух главных преступников. Так что за время моей работы на посту главного прокурора это – определенно самое важное достижение.Преследование по закону Караджича и Младича и, прежде всего, их арест были основными требованиями выживших в в резне в Сребренице, а также родственников погибших.

Другим достижением стали многотысячные свидетельские показания, многочисленные отчеты, доклады экспертов, баллистические и судебно-медицинские экспертизы. У нас есть очень четкие исторические свидетельства, фактологическая и юридическая база с документами, касающимися того, что действительно произошло в бывшей республике Югославии. Если бы мы не имели этой всеобъемлющей информации, у нас было бы очень мало материалов, которые можно было бы сегодня противопоставить отрицанию и прославлению военных преступлений.

В третьих, сегодня, уже после завершения работы Международного трибунала по бывшей Югославии, в дело вступили национальные системы правосудия. Сегодня именно они принимают ключевые решения и ведут судебное преследование по отдельным делам. Только в одной Боснии, только в Сараево, на данный момент ведутся 3000 расследований. И мы оказываем судам в этой области масштабную поддержку. Каждый год мы получаем тысячи страниц свидетельских показаний, которые мы передаем прокурорам в государствах бывшей Югославии, чтобы они могли на месте продолжить свою работу по судебному преследованию.

– Работа трибунала началась в 1993 году, за два года до событий в Сребренице. Однако, судя по всему, это не возымело сдерживающего эффекта.

– К сожалению, создание трибунала действительно не оказало сдерживающего эффекта, на который можно было бы рассчитывать. Казалось бы, перспектива судебного преследования поможет предотвратить совершение преступлений. Однако и на национальном уровне, в области организованной преступности и терроризма, мы видим, что перспектива судебного преследования не предотвращает подобных преступлений. Когда в июле 1995 года в Сребренице произошел геноцид, трибунал приступил к своей работе. Однако по соображениям безопасности тогда было практически невозможно провести расследование случившегося на месте. Таким образом, первый следователь Международного трибунала оказался в Сребренице лишь через год после тех событий. В то время тогдашний госсекретарь США Мадлен Олбрайт показала в Совбезе ООН спутниковые снимки той местности, где, как мы полагали, должны были находиться массовые захоронения.

Согласно информации, которой располагали мои коллеги и я, почти 8000 мужчин и мальчиков исчезли и никто не знал, где они находятся. Кроме того, у нас было восемь свидетелей, которые выжили во время массовых расстрелов. В них стреляли, и они провели целый день в массовом захоронении под грудой тел других людей, а ночью смогли бежать – и выжили. Таким образом, эти люди смогли дать свидетельские показания по ряду дел в рамках этого процесса.

Когда год спустя, благодаря этим свидетельским показаниям и спутниковым снимкам, началось первое расследование на месте, в массовых захоронениях было обнаружено лишь несколько сотен тел.

Позже стало ясно, что в течение того года, когда расследование на месте было невозможно, тысячи тел были изъяты из нескольких массовых захоронений и перезахоронены в десятках вторичных и третичных могил, чтобы замести следы преступления и показать, что оно было не таким масштабным, как думали люди.

Одной из сложных задач в ходе расследования было восстановление связи между вторичными и первичными могилами, чтобы получить доказательства того, что 1000 или 2000 человек были убиты в одном месте. Для этого было необходимо делать анализ почвы, поскольку для перемещения тел использовалась очень тяжелая техника. Мы провели криминалистическое исследование патронов, чтобы определить, что люди, покоящиеся в основном захоронении, были убиты из того же оружия, что и люди во вторичных могилах.

Здесь начинается действительно зловещая часть расследования. У нас имеется более 1000 анализов ДНК, подтверждающих, что различные части тел одних и тех же людей оказались захороненными в разных местах. Это – еще одна трагедия, связанная с событиями в Сребренице.

Вы не можете себе представить, насколько ужасно для семей жертв получить сообщение о том, что тело сына или мужа было найдено, не один, а сразу несколько раз, поскольку речь идет об отдельных частях этих тел. Это просто невообразимо. Трудно представить себе страдания, которые все это причиняет выжившим.

– Судя по всему, вам пришлось пережить много эмоциональных моментов на посту главного прокурора МТБЮ. Это становится очевидно, когда слушаешь вас.

– Самым эмоциональным моментом для меня, однозначно, была моя первая поездка в Сребреницу в 2010 году, где я просмотрел все файлы с данными относительно расследуемых дел. Я уже несколько раз встречался с матерями Сребреницы. Один день я полностью провел там, работая с выжившими и, конечно, посещая захоронения. Я посетил несколько мест, в которых проводились массовые расстрелы. И я провел бессчетные часы, общаясь с выжившими и родственниками погибших, когда они показывали мне последние фотографии погибших близких и рассказывали свои истории. Даже по прошествии стольких лет я видел боль в глазах каждого из них.  Массовые убийства в Сребренице произошли 25 лет назад. Однако для родных жертв жизнь как бы остановилась вместе с геноцидом. Он стал центральным событием всей их жизни.

– Вы упомянули критику в адрес трибунала. Несколько раз его обвиняли в предвзятости по отношению к сербским обвиняемым.

– Безусловно, Международный трибунал по бывшей Югославии, как и все международные суды, не совершенен. И, оглядываясь назад, конечно, видишь расследования, которые, как ты думаешь, могли бы быть проведены лучше. Одними моментами ты доволен больше, другими меньше.

Факт в том, что большинство из тех, кто подвергся судебному преследованию и получил обвинительный приговор, – это сербы, в основном, в основном, это сербы из Боснии и Герцеговины. Хорватов и босняков было значительно меньше. Но для нас было очень-очень важно подчеркнуть, что в различные моменты этого конфликта преступления совершались всеми его сторонами.