Записки опера: тайны следствия. Фемида в розницу…

Брать мзду надо уметь, наилучший вариант – делать это через посредников. Причём обставить всё так, чтобы факт получения этим посредником денег от подсудимого ни у кого ненужных вопросов не вызывал. Как это происходит – покажу на конкретном примере. ПЛАТНЫЙ ЗАЩИТНИК

Совсем иное, когда у «клиента» есть «бабки». Вы не поверите, как легко повернуть любую ситуацию в нужную матёрому адвокату сторону. Сколь изящно одни статьи переквалифицируются совсем в другие, менее тяжкие! Из обвинительного заключения исчезают целые страницы эпизодов. Бесследно пропадают вещдоки. Меняют показания свидетели и т е р п и л ы. В итоге при шустром защитнике, казалось бы, железное дело разваливается буквально на глазах! Впрочем, ничего «стопроцентного» в правосудии не бывает вовсе. При большом желании почва для обоснованных сомнений в вине обвиняемого найдётся всегда. Но так бы на эти сомнения никто и внимания не обратил, а так – обращают, и весьма усердно. И у следователя, и у прокурора, и у судей вдруг (!) появляется удивлённость: а почему это мы не до конца убеждены в вине такого-то? А потому… Нет-нет, я вовсе не утверждаю, что одной из слагающих успеха опытного адвоката является умение вовремя дать взятку кому-либо в правоохранительной системе (хотя и без этого не обойтись). Но тут всё тоньше и деликатней…

Начнём с главного: кто есть адвокат? Обычно это – бывший сотрудник тех же правоохранительных органов, ушедший в отставку мент, судья или прокурор. Отпахав должное количество лет на державу, он теперь с чистой душою работает только на себя и на свой карман. Нынешним правоохранителям такой адвокат – с в о й, из их стаи, от него по-родному пахнет, он – часть клана. И вот смотрит на дело следак, прокурор или судья, и видит, что обвиняемый нанял х о р о ш е г о (то есть – высокооплачиваемого) адвоката. Стало быть – уважил клан в целом, дав возможность одному из н и х полноценно заработать. Уважив одного – уважил ВСЕХ, и уж только поэтому – заслуживает снисхождения. Даже – просто так, без всякого личного стимулирования следака, или прокурора, или судьи.

Есть у подсудимого толковый адвокат – значит, автоматически возникают сомнения в виновности «клиента». При бесплатном же защитнике (и тем более – при отсутствии адвоката вообще ) становится ясно: «клиент – не уважил». За одно это он вполне заслуживает каторжных галер или ссылки на урановые рудники! Пахать надо было всю предшествующую жизнь, чтобы скопить на приличного адвоката, а он, видать – дурака валял… В «зону» его!

Так что обвинение и защита – вовсе не враги друг дружке, как может показаться со стороны. Они – если и не дружки закадычные, то уж точно – товарищи по оружию и деловые партнеры. По сути, для того и стараются обвинители, чтобы загнанные их усилиями в глухой угол жертвы вынуждены были нанимать дорогостоящих адвокатов. Сегодня обвинители дают защите возможность заработать на кус хлеба с маслом. А завтра, уйдя на заслуженный отдых и заделавшись защитниками, сами начинают кормиться теми жирными кусками, которые будут кидать им новые поколения обвинителей. Тоже заранее готовящиеся к будущему уходу в адвокатуру. Делается всё возможное для того, чтобы эта Система правосудия укреплялась и развивалась в её нынешнем виде. Это – стратегия.

Ну а тактика – всё та же мзда. Когда ещё уйдёт следак, или прокурор, или судья на пенсию, а жить-то уже сегодня нужно. Причём хочется жить – получше, а зарплаты катастрофически не хватает. И с чего же кормиться правоохранителям, как не с той части преступников, которые свою вину перед обществом настолько осознали, что готовы откупиться от Фемиды н а т у р о й. Прямо-таки суя дензнаки в услужливо подставленные кармашки её служителей.

Брать мзду надо уметь, наилучший вариант – делать это через посредников, причём – обставить всё так, чтобы факт получения этим посредником денег от подсудимого ни у кого ненужных вопросов не вызывал.

ФЕМИДА В РОЗНИЦУ…

Как это происходит – покажу на конкретном примере. Некий лох залетел на сбыте краденных автозапчастей. Светит ему пять лет изоляции от общества. Он готов заплатить кому надо, чтобы этой изоляции избежать. Такса всем известна: две штуки «баксов» за каждый скошенный с приговора год. Итого пять лет – десять тысяч долларов. Но сунься он с этими тысячами в любой из ментовских, прокурорских или судейских кабинетов – никто у него и цента ломаного не возьмёт. Подумают: «Либо – п о д с т а в а, либо – безмозглый, порядка не знает. Такой в будущем обязательно лоханётся, и других за собой в неприятности затащит; нельзя с ним связываться.» Ещё и новый срок, за «попытку взятко-дачи», дурню накинут – чтоб не т у п и л!

Но следователь, который вёл это дело, просёк, что «бабл»а у дурилы предостаточно, и было бы грех на нём не заиметь. И вот, никоим образом не намекая на мзду, следак невинно предложил «клиенту» взять в адвокаты такого-то. «Он – мастер своего дела, и у вас появятся дополнительные шансы…» А лох тот хоть и глуповат был, но – не настолько, чтобы не заметить столь откровенно кидаемых м а я к о в. Тут же нанял этого защитника. Дальше – дело техники…

Адвокат имеет право запросить себе любую таксу, по принципу: «Не устраивает моя цена – нанимай другого!» Он и запросил – десять «штук». «Клиент» заплатил. Если даже допустить, что деньги эти – меченные, то всё равно они получены адвокатом совершенно законно, прицепиться – не к чему. В карман же следователя ни одна из этих полученных адвокатом ассигнаций не попадёт: адвокат уплатит ему совсем из другой пачки купюр. А когда, где и как это произойдёт – один Господь знает! В результате этого нехитрого маневра никто не сможет уличить следователя во взяточничестве. Разве что сам адвокат заявит, что выступил посредником в получении взятки. Но не сумасшедший же он, чтобы на самого себя бочку катить!

Вот так десять штук надвое и делятся – если дело простенькое, и развалить его можно усилиями одного только следователя. В сложных же случаях, требующих соучастия «прокурорских» (чтобы не много для подсудимого требовали) и «судейских» (чтобы присудили по минимуму, а не по максимуму), то и им выделяется доля. Которая тоже выдаётся через адвоката. Опять же – не теми купюрами, которые непосредственно вручал «клиент».

В особых случаях, когда дело – резонансное, и пристально следящая за ним общественность не позволит смухлевать, приговор выносится по максимуму. Но спустя год-два, когда страсти утихнут и забудутся, дело пересматривается по кассационной жалобе. И обязательно найдётся веская причина, по которой зек тут же становится вольным человеком!

Спрашиваете, чем закончилось всё для укравшего запчасти лоха? Дали «условняк» и отпустили, разумеется! А так бы отсидел вексь «пятёрик».

Деньги – великая сила! Намного более действенная, чем министр внутренних дел, Генеральный прокурор или Председатель Верховного Суда.

…Теоретически подловить правоохранителя могут именно на том, что он реально развалил уголовное дело, по принципу: «Раз помог преступнику, значит – получил на лапу!» Но это только если следак (или прокурор, или судья) – зачуханец. Опытный же юрист всегда сделает так, что не только официально доказать его вину невозможно, но и в приватной беседе его не в чём упрекнуть.

Из вполне «легального» арсенала приёмов следователя – оставить обвиняемого до суда на свободе, под подписку о невыезде. Уже говорилось о том, что в отношении 90% «подписочников» суд, ориентируясь на подобное решение следователя, ограничивается «условным» приговором. А ведь по подавляющему большинству уголовных дел следак вправе принимать подобные решения единолично (лишь в резонансных делах на него давят «свыше» в ту или иную сторону).

Но, допустим, «клиент» уже находится в СИЗО, и изменить меру пресечения по разным причинам невозможно. Однако следователь может дать «куму» задание на «оперативное сопровождение» дела. А может – и не давать. На совершенно законных, заметьте, основаниях узника СИЗО не будут прессовать, мучать, бить и опускать ниже плинтуса. Вот и сохранит он «несознанку» (либо радостно откажется от ранее сделанной «явки с повинной») до суда. И на самом суде будет вести себя увереннее, что для чутких к подобным вещам судей станет сигналом: не прессовали… Уплатил, сколько надо… Заслуживает снисхождения!

Иногда и этого мало. Тогда следак «химичит» непосредственно с самим делом. Обязательно – так, чтобы формально придраться к нему было невозможно. Все положенные по закону следственные действия проводятся добросовестно и в положенные сроки, но – с допущением мелких, вроде бы не меняющих суть дела ошибок. Путаются даты составления или наименования документов, некоторые из протоколов (скажем, о создании следственно-оперативной группы) отсутствуют вовсе, (группа два месяца вовсю уже действует, а документа о её создании – нет, следовательно – типичное самоуправство!). Опись содержания уголовного дела не во всём соответствует самому содержанию. И так далее… Никакой роли во время следствия эти чисто процессуальные просчёты не имеют. Но в суде из-за подобных «мелочей» многие из собранных доказательств вины оказывается невозможно использовать, и у адвоката появляются мощные зацепки. А много ли надо для оправдательного приговора матёрой защите, особенно если судьям – д а л и?

Аналогичные схемы прокручиваются и с вещдоками. Якобы случайно путаются ножи, с т в о л ы, пули, гильзы. Часть вещдоков попросту исчезает, зато появляются какие-то л е в ы е, неизвестно откуда взявшиеся. Смазываются отпечатки, гноится одежда со следами крови, из-за нарушения режима хранения образцы мазков съедаются микрофлорой.

Самая тщательная проверка не докажет злого умысла в действиях следователя. «Ошибся – с кем не бывает!» Понятно, что «ошибиться» Система позволяет своей маленькой шестерёнке-следаку только раз-два; потом его турнут со службы и заменят другим, более ловким. Требование: «умей не с в е т и т ь с я» одинаково что у следователей, что у оперов. Вот почему далеко не с каждым из уголовных дел следователь позволяет себя «химичить». Хапать лишь «по чину» – нигде не записанное, но всеми осознаваемое условие.

СЛЕДОВАТЕЛИ

В каждом РОВД есть следственный отдел – от десяти до двадцати следователей и дознавателей. В обязанность которых входит возбуждать уголовные дела, вести их, оформлять должным образом, и по завершении – передавать в суд. (Либо – списывать в архив, если найти преступников не удалось).

Следователь допрашивает пострадавших, свидетелей, подозреваемых и обвиняемых, собирает акты экспертиз и характеристики на фигурантов, в случае необходимости – даёт поручения оперативникам и рассылает запросы.

У опера работёнка грязная – шляться по притонам, общаться со всяким отребьем, избивать допрашиваемых, жрать водочку по-чёрному с коллегами. А у следака работа чистенькая – сидит у себя в кабинетике и бумажки строчит. А чтобы там гражданина подозреваемого кулаком под дых ударить или резиновой палочкой шлёпнуть по суставам – так это ни Боже мой! Что вы, мы ж – ментовская «интеллигенция»! А для примитивного мордобоя и опера сгодятся; им зарплату именно за битьё бандитских морд и платят.

За многое не любят опера следаков, в том числе и за это чистоплюйство. А ведь фактически следаки за счёт нашей беззаветности всю жизнь и жируют!

Справедливости ради скажу, что их служба – тоже не сахар. Каждодневно – множество допросов и опросов. Задача следака – надолго затолкать подозреваемого в узилище. Задача бандита – не дать затолкать себя туда. Вот почему он и юлит, лжёт, изворачивается, как может, испуская в следователя невидимые потоки дикой злобы. Когда тебя изо дня в день ненавидят и пытаются надурить десятки и сотни нехороших людей, рано или поздно это начинает сказываться на психике, и без того искалеченной общением с преступным миром, с его волчьими законами и понятиями. А тут ещё и собственное начальство добавляет – дуболомы, помощи никакой. Зато взмылить и подстегнуть взбучкой –всегда пожалуйста.

Недаром же при такой вроде бы «спокойненькой» службе многие следаки – сам видел – регулярно пьют валерьянку: шалят нервишки, палятся. Хотя в основном ведь – молодые хлопцы и девки, какие в их годы вообще могут быть нервы?!

Как и везде в милиции, опытных кадров в следственных отделах почти уже не осталось. Одни – ушли туда, где работать спокойней и платят побольше. Другие – сгорели на «фальсификатах». Многие – умерли от болячек, спились, сошли с ума, а то и просто, попав начальству под горячую руку, были изгнаны ни за что! Взамен пришёл ничего не умеющий молодняк. Учить его практически некому, каждый учится, как может, на собственных ошибках. Многие прокалываются быстро. Взамен набирают всё новых и новых, умеющих всё меньше и меньше… Куда катимся – не знаю. Но удивлюсь, если в оконцовке выйдет что-то хорошее!

Вот некоторые из типажей лично мне известных следователей.

Лейтенант Крымов – низкорослый, неказистый, страдает «комплексом Наполеона», стремясь физическую малозаметность компенсировать какими-то эпохальными свершениями и великими подвигами. Но что же эпохального может быть в жизни рядового следователя? Так он на операх «отрывается» – просто-таки убивает нас своей въедливостью, требуя, чтобы всё «сходилось тютелька в тютельку». А такого не бывает, просчёты и непонятки есть всегда. Ему же требуется, чтобы дело было в идеальном состоянии, но такое удовольствие доставить ему опера могут редко. Вот он и ноет: «В этом деле то – не так, и это – тоже… Вы совсем не даёте мне возможности как-то дожать и дотянуть до должного уровня!» Интересно, если опера должны всё ему пережевать и в рот засунуть, то зачем тогда он сам существует? Он и в повседневной жизни такой же – неуживчивый и колючий. В 32 года – третий раз женат. Это о чём-то говорит?

Лейтенант Остроумов – совсем молодой, года два только следаком тянет, но кое-какой опыт уже скопил. Вообще – мозговитый, способен опера понять, с ним можно договориться. Родители у него – из какой-то там «элиты», прилично зарабатывают, так что особой необходимости в «бабках» у него нет. Что делает его менее склонным к «фальсификатам» и прочему л е в а к у, Цель у него куда благородней: сделать карьеру. Он её и делает. Для него несколько лет работы в райотделе – как практика, что-то вроде трамплина для будущего скачка «наверх». Своё дело знает, с товарищами ровен и дружелюбен. Но, по большому счету, ему на всех плевать.

Старший лейтенант Сысуев – «фактовик», то есть всё делает «по факту». Совершено преступление, отвертеться от возбуждения уголовного дела не удалось – возбуждает, оформляет какие-то первоначальные бумажки, в самых общих чертах даёт операм поручение «установить и найти» преступников. И всё, больше ни хрена не делает, даже и не думает на эту тему.

Допустим, повезло операм – нашли и схватили бандита. Тогда – допросил его, а далее – спихнул всё на какого-нибудь молоденького и ещё не растерявшего юношеской старательности лейтенантика. А то и просто закрыл дело при малейшей возможности, чтоб только не возиться. Не его это – трудиться кропотливо, стараться, из кожи лезть. Лишь бы поскорее сбросить с себя лишнюю обузу на плечи других, а самому отойти в сторонку, позёвывая… И ещё – глуповат, многие моменты откровенно не понимает. А ведь вести следствие – это словно симфоническим оркестром дирижировать: надо слышать одновременно игру всех инструментов и координировать работу всех музыкантов. С простыми делами, не требующими долгого и трудоёмкого расследования, он ещё справляется. Стоит же произойти чему-либо более многоходовому и сложному – на мордяхе сразу же появляется брезгливая гримаса: «Господи, как они все меня уже достали!» И начинает озираться по сторонам, в поисках простофили, способного взять на себя его работу.

Старший лейтенант Точилин – о, это личность по-своему незаурядная и оригинальная, хотя по конечным результатам его служебной деятельности этого и не скажешь. Был он редких в ментовском кругу «демократических убеждений», то есть – жуткий правдолюб, правдоискатель и правдоборец. Есть такая специфическая порода людей: они прекрасно знают, ЧЕГО хотят (а хотят они только доброго и прекрасного!), да вот только понятия не имеют, КАК добиться этого. Послушать такого (говорить они обычно мастаки) – хочется аплодировать обоими руками и воплощать его лозунги в действительность. Но как соприкоснутся эти идеи с реальной действительностью – ну полный амбец… Ни хрена не получается, и получиться не может, ибо наш мир – вовсе не таков, каким мерещится он подобным «борцам со злом». Мир – намного жёстче, подлее и безмозглее, причём его нельзя изменить (многие пытались – и лишь обломали себе зубы, Христа – и вовсе распяли!). К нему можно лишь приноровиться, находить во вселенском океане злобы свой островок персонального благополучия, и добросовестно отбывать там отмеренный тебе жизнью срок…

Не знаю, как с таким «идеальным» устройством мозгов сумел попасть он на работу в милицию, и даже дослужиться до старлейских звёздочек. Может, был у него первоначально некий высокопоставленный покровитель, которому именно такой помощник понадобился для использования «втёмную» его идеализма и сокрушительной энергии в одной их хитроумных комбинашек. Потом на одном из этапов покровитель тот куда-то испарился, а получивший первоначальный толчок в движении по служебной линии Точилин – остался. Смущая окружающих непривычными в данной среде речами и поступками.

Взяток он принципиально не брал, с уголовными делами – не «химичил», физ- и моральный пресс подследственных не санкционировал, в какие-либо тонкости не вникал, ни с кем и ни с чем не считался. И в сложнейших случаях, требующих тонкой, поистине ювелирной работы, вёл себя как слон в посудной лавке. И при этом всё – по совести, по закону, по служебному долгу. «Так должно быть!», «Мы не имеем права поступать иначе!», «В этом – наша первейшая обязанность!» – его любимые фразы.

И при всех этих замашках «автоматчика демократии» юристом он был паршивым: чурался повседневной, черновой работы. Там слегка недотягивал, тут немножко недоделывал, постоянно тянул со сроками следствия. Служебные бумаженции не всегда оформлял вовремя, контакт с пострадавшими, свидетелями и подозреваемыми у него никак не налаживался, ибо плохо разбирался он в психологии живых, не «книжных» людей, и пугал их своими риторическими декларациями. Короче, ухитрялся запороть косяка в самых что ни на есть вернейших уголовных делах.

Одним из его пунктиков был полнейший отказ от «специальных» приёмов и методов работы с подследственными. Обвиняемого – не бить, не запугивать и не шантажировать, «наседок» к нему в камеру не подсаживать, издевательств сокамерников – не допускать ни под каким видом. Такие способы борьбы с преступностью, видите ли – антизаконны и возмутительны! Ладно, допустим… Не хочешь совершать ничего незаконного – делай законное, но – делай же! Нам ведь результат нужен, надо довести до суда и приговора уже найденного и схваченного операми бандита – вот и содействуй! А – нет, только языком чесал. Юридически же дела вёл неграмотно, с массой ляпов и пробелов. Что и позволяло толковому адвокату от почти каждого подготовленного им к суду уголовного дела не оставлять камня на камне!

Когда количество оправданных судом ввиду его недоработок бандитов только на моих глазах перевалило за полтора десятка, я задумался: почему же начальство терпит его? Другого при таком раскладе давно бы уж турнули, скажем – в школу милиции: учить новые кадры, как следует работать. А потом понял я, что очень даже он полезен бывает при нашенских раскладах.

Допустим, дали кому-то из начальство «на лапу» за развал дела, но лично «светиться» в данном вопросе и давить на подчинённых та руководящая «шишка» опасается. Вот и доверяет следствие старшему лейтенанту Точилину, точно зная: он будет поступать в строгом соответствии с УПК, и – всё похерит… Так и получается, что «честный принципал» Точилин на деле выступает в роли дармового пособника взяточников и бандитов. Куда уж дальше?! На этом примере ясно видно, к чему приводят попытки сделать наш мир хотя бы чуточку справедливее и добрее. Лишь ещё больше тонет он в дерьме, вот о чём я!

Капитан Емельянова – начальник следственного отдела. Очкастая, как кобра, дотошная и противная бабёнка в постоянно меняющихся неряшливых париках. Встретишь её в коридорах райотдела – ведёт себя нормально, не спесивится, «хи-хи» да «ха-ха», всякие дамские ужимки и штучки-дрючки. Но как до дела дойдёт – буквально затрахивает нас до посинения. Всё ей не по нраву, постоянно требует что-то доделать и переделать, причём – в кратчайшие сроки, и попробуй-ка в те сроки не уложиться! В принципе, опера и следаки всегда живут как кошка с собакой. Но итогом обычно становится разумный компромисс интересов, когда каждый перестаёт сваливать на каждого свою часть работы. И делает в итоге именно то, за что ему платят зарплату. Емельянова же никаких компромиссов не признавала. Упрётся рогом: «Делайте, как я говорю!», и – точка.

Иногда и наш брат-опер упорет косячок, схалтурит или просто ошибётся. Другой бы следователь понял ситуацию и постарался как-то сгладить шероховатость. Эта же мгновенно хватает трубку и звонит моему непосредственному начальнику, кляузничает на меня в полный голос, не стесняясь.

Она ведь в органах уж 18 лет пашет, с нынешними майорами и подполковниками пила водку ещё в период их лейтенантства. Так что все наши начальники её не то чтобы сильно побаивались или уважали, но как бы считались с фактом её ментовского долгожительства. Она была частицей их далёкой молодости, а следовательно – лицом заведомо правым и критике не подлежащим. Так что за каждой её кляузой реально следовали разносы и раздолбаи личного состава, тем – выговора, этим – неполное служебное соответствие, а таких-то и вовсе выперли… В общем, вредный человек!

Отдам ей должное: грамотный профессионал. Слишком только нервничала, суетилась беспричинно; вечно у неё какие-то крики с истериками, всевозможные конфликты, вопли разные…

Тут ещё такая тонкость: у каждого из следаков в производстве находятся «дойные» дела – то есть такие, с которых можно снять л а в э в свой карман. И обычно желающий «схимичить» следак какой-то частью своей мзды делится с ведущими данное дело операми. Эта же хитрованка стремилась так всё организовать, чтобы все необходимые её подчистки и мухлежи в уголовном деле работающие с нею опера делали бесплатно и вслепую. Якобы – «так и надо в интересах дела!» Но мы ж все – профи. Ядри твою мать, когда уголовное дело твоими руками успешно хоронят – оно ж заметно, как ни шифруй! Да мы и не против, помилуй Бог… Но извините, мадам, воспитанные люди в таких случаях с операми за риск и усердие – делятся! А не так, что вначале втёмную использует, а потом, в случае проверки, голосит возмущённо: «Я ж вам совсем иное указывала, чего ж вы устроили такую возмутительную самодеятельность?!» Пару раз подставленных ею таким образом оперов гнали со службы в шею. А она, чистенькая, оставалась как бы и ни при чём. Кому такое понравится?

Снимает сливки, где только возможно, ни с кем не делится, скулит постоянно: «Ой, опера всё такие неопытные, такие непрофессиональные! Одна я только борюсь с преступностью железным карданом!»

Практически все следователи (исключения – очень редки) занимаются подобным ловкачеством и гребут «бабло» с подследственных. Но не за чужой же счёт!

Не уважают опера Емельянову, если коротко. В лицо ей ругательств никто, понятно, не говорит, побаиваясь её гадостей. Но если начинает она в очередной раз с нами крутить и давать явно л е в ы е поручения – киваем головой, обещаем всё сделать, и – ни хрена не делаем. А потом со свистом в ушах отписываемся от её жалоб, пусть хоть лопнет от злости.

Кстати, семейная жизнь у неё тоже – наперекосяк. Кому охота иметь женой издёрганно-орущую очкастую фурию?! Сменила нескольких мужей (от самого первого из них родила дочку, теперь уже – взрослую, студентку, наверняка мечтающую поскорее выйти замуж и зажить отдельно от скандальной мамаши). Правда, с последним своим супругом каким-то образом общий язык она нащупала: живут уже вместе четвёртый год и всё не разводится, что для неё совсем не характерно. Может – подкаблучник какой-то попался, о которого можно каждодневно вытирать ноги. А может – наоборот, этакий супер-пупер, который сумел её прибрать к рукам и выдрессировать… Хотя я не могу себе представить, каким же образом ему бы это удалось?

Владимир Куземко, специально для «УК»

P.S. Републикация материалов Владимира Куземко, возможна только с разрешения автора!