“Гадячское сафари”: как жгли российские танки жители Полтавщины
Между тремя селами – Мартыновкой, Бобриком и Веприком – россияне оставили 10% своей техники, – отмечает в своем репортаже с места боев агентство Укринформ.
– Когда едет военная колонна, гул слышно издалека, километров за двадцать, – рассказывает 53-летний Алексей из села Мартыновка бывшего Гадячского района Полтавской области.
Сюда и в соседние села Веприк и Бобрик в феврале дошли российские танки знаменитой на весь бывший советский союз кантемировской танковой дивизии. Эти танки видели во время расстрела Белого дома в Москве в 1993 году, в Чечне, в Осетии и Грузии в 2008 году. Однако в Украине только за первые три недели войны дивизия потеряла 71 танк (65 Т-80 и 6 Т-72), что составляет около трети парка. После разгрома силами ВСУ оккупантов в Тростянце застрелился командир 13-го танкового полка, который входит в состав кантемировской дивизии, а также был снят с должности командующий 1-й танковой армией западного военного округа россии генерал-лейтенант Сергей Кисель.
Части танков россияне лишились под Гадячем. Местный житель Алексей – один из участников так называемого “гадячского сафари”, когда простые селяне забрали или уничтожили более полутора десятков российской техники – танки, боевые бронированные машины и даже зенитно-ракетные комплексы. И сделали это люди, не имевшие никакого оружия.
Едем машиной на дальний хутор Мартыновки, который называют Вороновщина. Именно здесь вдвоем с товарищем Алексей уничтожил три танка.
– Не надо писать мою фамилию, – говорит. – В селе и так знают, кто это сделал.
Подъезжаем к двум ямам на дороге. Вокруг выгоревший асфальт. В каждой яме по несколько ржавых болтов, гаек и шайб.
– Здесь мы сожгли танки Т-72 и Т-64, – рассказывает мужчина. – Оружия не было никакого. Только коктейли Молотова. Все очень просто: едет колонна россиян и вдруг один танк останавливается. Разные причины – горючее закончилось, аккумулятор сел, еще что-то. Москали забирают экипаж и едут дальше. Через некоторое время возвращаются. Как только они скрылись из виду, выходим мы с Володей. Проверяем, нет ли растяжек. Затем лезем в танк. Первый снятый пулемет дался мне тяжело. Я в армии не был танкистом. Возился долго. Только успел снять, Володя кричит, что едет следующая колонна. Убегаем. Проезжает она – корчуем дальше. Берем все — пулеметы, патроны. Зарываем в ближайшей посадке. Первый танк разобрали так, что, казалось, он уже никогда не уедет. Но россияне сумели его каким-то чудом завести. Со следующими делали проще – снимали все, что можно, и бросали коктейль Молотова внутрь. Там начинает гореть и взрываться. Я наблюдаю в нескольких сотнях метров на ферме. Вижу, едет боевая машина пехоты. А танк потихоньку горит на дороге. Когда БМП сравнивается, в танке взрывается боекомплект. Срывает башню и летит в поле. С БМП спадает гусеница. Пятеро растерянных орков выскакивают и исчезают в лесу, где стоит их колонна.
Таким образом Алексей уничтожил три танка и боевую машину пехоты.
– Был еще пятый, Т-80, но его оттащили на буксире. Вообще, за эти четыре дня, с 26 февраля по 1 марта, чего я только не насмотрелся! Вот здесь двое ехали на “ниве-шевроле”. Один в штатском, второй в нашем камуфляже. Выпустили из автомата очередь в сторону фермы. Потом поехали просто на россиян. Те расстреляли их из “калашникова”.
На месте гибели стоит скромный памятник с крестом и флагом. На кресте табличка с надписью: “Тут загинули за рідну Охтирку від рук окупантів старший сержант Микола Курочка та старший солдат Тимофій Ярмак”.
– Здесь много всего было, – вздыхает Алексей. – В день прихода россиян в крайнем доме умер дед. Хоронить некому — все боятся нос высунуть. Лежит уже три дня. Пробралась ко мне знакомая и просит похоронить. В жизни не копал ямы, а тут пришлось. Копаем с Володей и наблюдаем за дорогой. Вижу, как танк останавливается и стреляет по крайнему дому. Не попадает и едет дальше. Бегу узнать, остались ли в том доме живые. Потом звонят из военкомата. Просят ночью посчитать количество техники в колонне. Прячусь за забором и через дыру считаю. Высунуться нельзя, у них прибор ночного видения. Расстреляли бы мгновенно. Это были далеко не мирные ребята. У них на броне было полно стреляных гильз – автоматных и пулеметных. Значит, в Сумской области они уже стреляли по кому-то!
Возвращаемся с Алексеем в Мартыновку.
Алексей говорит, что не все в селе одобрительно воспринимали их партизанщину.
– Были очень “уважаемые” люди, “интеллигенты”, которые кричали, что я провокатор. Мол, подставляю их. Требовали убираться из села! А я по-другому не мог. Ну, как это чужая армия на моей земле? Думаю, если бы россияне пошли по селу и начали спрашивать, кто это сжигает их танки, нас бы продали свои. Но здесь ничего удивительного. В войну с немцами тоже такое было. Когда первые танки начали взрываться, моя жена говорит дома за ужином: “Думаю, без нашего отца здесь не обошлось!”
Алексей везет меня в центр Мартыновки. Здесь председатель громады Николай Шаблий слушает с селянами благотворительный концерт.
– Написал на Алексея представление на Орден мужества третьей степени. Ждем, пока Полтавская ОГА согласует, – говорит сельский председатель.
Николай Шаблий – генерал-майор пограничной службы в отставке.
– После службы захотелось мирной жизни и пошел руководить громадой. Был единственным в Украине генералом – руководителем громады. А оно вон как обернулось!
Спрашиваю, как началась война.
– 24 февраля у нас была сессия сельского совета. Проводим ее и видим в окно, как потянулся караван из машин тридцати. Это бежали сумская и ахтырская полиция. Люди смотрят и видят, что власть бежит. К нашей чести, у нас никто не убежал. Кто-то советовал мне подрывать мосты. Но тогда те, кто отступал, вообще оказались бы в ловушке. На россиян, которые пришли 26 февраля, в селе не нападали, но брошенную технику уничтожали. Следующие колонны видят сожженные танки и начинают бояться. Приглашают меня на переговоры. Председатель Миргородской РГА говорит:
– Иванович, не иди. Кто знает, вернешься ли.
Но если бы не пошел, было бы хуже. Я уже знаю, почему они хотят со мной говорить. Брошенные танки разбирают и сжигают. россиянин-офицер из нижнего новгорода хочет об этом прямо спросить. Я психологически ощущаю момент и иду в наступление. Называю фамилии российских генералов, с которыми учился в танковом училище в Харькове. Он знает всех. Спрашиваю: зачем вы приперлись на нашу землю? Мы ведь с вами вместе учились. Офицер опускает глаза. Ему не только стыдно, ему неудобно. Вопрос о сожженных танках висит в воздухе, но так и не озвучивается.
Николай Иванович делает паузу.
– Я не знаю, как они собирались дойти до Киева. Здесь между тремя нашими селами, Мартыновкой, Бобриком и Веприком, оставили 10% своей тупо сломавшейся техники. До сих пор удивляюсь, зачем они сюда поперлись? Это ведь не стратегическое направление! Одни говорят, что заблудились. Я не очень верю. Но до Киева не доехал бы никто – сломались по дороге. И это элитная кантемировская дивизия! В Веприке на хозяйстве в общей сложности бросили 13 единиц техники. В Бобрике – танк. В Мартыновке – три танка и БМП. Некоторые были с нарисованными российскими флагами – парадные танки, которые ездили по красной площади в москве.
Генерал везет меня в свое родное село Бобрик.
– Мой отец умер, когда мне и года не исполнилось. Спустя еще 20 лет умерла мама. Мне не к кому было ехать, но я очень люблю родное село. Мой сын рос в Мариуполе, когда я служил там. Сейчас он один из самых известных футбольных агентов – Вадим Шаблий. Живет в Лондоне. Сначала его жена слышать не хотела о селе. Но сейчас, несмотря на войну, сын строит себе дом в селе. И жене нравится. Хочу, чтобы он здесь жил и помогал Бобрику.
Показывает мне реку Псел со старинной 9-банной церковью на горе. Потом везет в сельскую школу.
– Это 200-летнее здание бывшего пана. Сейчас немного обсыпается. Видишь, мой Вадим купил отливы. А это предыдущая власть вместо входной двери поставила пластиковую. Никакого ощущения вкуса не было у людей!
Из Бобрика едем в самое большое село громады – Веприк.
– Вот там в лесу они все стояли, – показывает рукой Николай Иванович. – около 300 единиц техники. Вот в хозяйстве заправка. Они приехали и спрашивают у сторожа:
– Батя, соляра есть?
– Какая там соляра! – притворяется сторож.
Они стреляют в цистерну и оттуда течет ручей.
– Ой, батя, п…иш!
Набрали горючего и поехали к брошенным танкам. А те уже разобраны и сожжены!
Показывает обгоревший автомобиль “Урал”.
– Это уже работа гадячской теробороны. Они подкрались сюда из леса и выстрелили в топливозаправщик. Загорелась машина и три солдата. Их трупы потом Красный крест забирал. Как и тех, кто с танком с моста в Псел упали. Но это на границе Сумской области, якобы и не наши.
66-летний Игорь из Веприка был последним, по кому стреляли оккупанты.
– Они мировоззренчески в нас ошиблись, – рассказывает. – Думали, что будем встречать с хлебом и солью. А никто им караваи не подносил. Подъехали они под сельсовет, свалили мачту. Сняли флаг и бросили под ноги. Не отъехали даже на километр, как я уже был возле сельсовета. И если бы я один! Еще несколько человек пришли с флагами. Поставили самодельную деревянную мачту и подняли флаг. Но мачта до сих пор стоит.
Ночью Игорь наблюдал в бинокль за лагерем россиян.
– Они увидели меня в прибор ночного видения и включили фары дальнего света. Это еще по-божески, ведь могли и очередь дать. Если бы нам десяток гранатометов, мы бы их оттуда не выпустили. Но ничего не было! Меня обстреляли в последний день. Мы с кумом Володей услышали, что россияне бегут из села. Сели в мою машину. На заднем сиденье стоит ящик. Подбежал третий парень, Сергей. Тоже просится. Уже и дверь открыл. Мы на него накричали, мол, разве не видишь, что там ящик стоит! Поехали в лес посмотреть. Вдруг автоматная очередь. Сзади у машины посыпалось стекло. Впереди на дороге пули поднимают пыль. Жму на газ и убегаю. Чувствую, как меня кто-то за ногу рукой держит. Кум, испугавшись, упал на пол и думал, что меня убили. На всякий случай схватил мою ногу и давил педаль газа, чтобы машина не останавливалась. Уже потом увидел, что я живой.
Показывает в машине отверстия от пуль.
– Вот возле заднего габарита. Вот от ящика рикошет. Вот в крыше застряла, прямо над моей головой. Хорошо, что я не сильно высокий. Потом Сергей приходил и едва не плакал от счастья.
– Как хорошо, – говорил, – что вы меня не взяли! Автоматная очередь перерубила бы пополам.
Всего в Веприке россияне бросили 13 единиц техники. Большинство из них передали Вооруженным Силам Украины. Лично Игорь снял и передал до десяти пулеметов.
– А потом полиция пришла ко мне с обыском. Думали, что-то скрыл. Едва не тряслись губы от обиды и такого недоверия.
Через час с сельским председателем едем в Гадяч.
– Некоторые герои уже после побега россиян одно самоходное орудие “Акация” сожгли, – говорит Николай Шаблий. — Как вспомню, до сих пор жалко, что так произошло.
На окраине села видим, как экскаватор автодорожной службы роет окопы для обороны.
– Все, как у нас. С начала войны прошло почти четыре месяца, — комментирует сельский председатель.
Уже в Гадяче хозяйка гостиницы рассказывает о последних днях февраля с едва скрытым страхом в голосе. Россияне стояли от города в 15 километрах, но зайти не смогли. Именно здесь они впервые на этой войне отступили и вернулись в Сумскую область. А еще через месяц откатились до самой границы. Хочется верить, что навсегда.
Автор: Юрий Стригун, Полтавская обл.; УКРИНФОРМ
Tweet
